Эстетика бродяг

? Ублюдок!

? Истеричка!

Таким козлам, как я, семейная жизнь не сахар. Чтобы не вылететь на улицу, приходилось идти и искать работу.

Первые дни передвигаться по земле было довольно непривычно. Не хватало того, что люди внизу Они отирали мои бока. Я делал вид, что ищу работу, а сам накручивал на ноги тротуары. Что-то во мне менялось, вроде я и хотел жить под одной крышей с Дашей, и в то же время тянуло куда-то, двигаться, делать что-то такое, что касалось только меня и Вечности.

Помощь пришла неожиданно. Позвонил Мумик и предложил работать на Таганке в мастерской у художника Белова. Мумик был у него правой рукой. Туда уже перебралась часть реставраторов с Дружбы народов. А еще ? Мумик умудрился сойтись с Ракетой и перевезти её из Барнаула в Балашиху. Она и попросила его найти меня и позвать на работу.

Я узнал об этом позже, когда приехал навестить Шао и застал честную компанию в сборе за бутылкой. Пили третий день. Вид у всех был лихорадочный, словно им не хватило хинина. Казалось, вот-вот будут жертвы. Там, где появлялась Ракета, только так и было.

Мумик приплясывал вокруг неё и шептал, как Горлум: «Моя прелесть, моя прелесть». Он был ревнив и таскал в кармане брошюрку психиатра Линчевского «Как быть с ревностью?» Поглядев в его глаза, я понял, что веревочка сыграла злую шутку не только со мной.

В полночь Арина полоснула Шао кухонным ножом по ладошке. Рана была неглубокой, но пьяный Шао измазался кровью так, что походил на Сида Вишеса, искавшего в своих внутренностях всю выпивку Нью-Йорка. Ракету эти дела только раззадорило, она притащила с улицы двух слащавых юнцов, похожих на педиков, стройных высоких, словно камелеопарды, смотревших на неё, как на божество. Но, увидев кровь, педики задрожали и упали в обморок.

Три месяца я отработал в мастерской на Таганке у Саши Белова. Он рисовал орнаменты витражей и мозаики, а толстосумы украшали ими кухни, прихожие и туалеты. Идей у Белова было много, и наемники с полудня до полуночи занимались их воплощением. Невысокий белобрысый, похожий на вечно недовольного мальчишку с ехидной улыбкой, Белов мотался между двух столиц, в каждой у него было по жене и ребенку. Он еле поспевал прокормить большое семейство. Те, кто работал в мастерской, ощущали его проблемы на своей шкуре. Белов щедрым дождём из монет не осыпал, а подкидывал ровно столько, чтобы подопечные не загнулись от голода.

– Ну что, тупые ленивые упыри, – каждый день повторял Белов, – не хотите работать, а хотите деньги получать. Да мне от вас больше убытка, чем пользы.

В огромной четырехэтажной квартире на Остоженке, где собирался поселиться молодой брокер, который не имел семьи, но уже выстроил детский этаж и необъятную спальню, на стене которой орнамент Белова повторял узор из спальни царя древней династии Урук, один из молодых подсобником тронулся умом. Когда узнал, что орнамент и витраж на кухне стоят, как две его квартиры на Алтае, где он бросил семью, жену и двух детей, ради работы в столице.

Всякого я насмотрелся и решил держаться подальше от такой нервной работы, а также от Мумика и Ракеты, готовых, как Антоний и Клеопатра, если что пойдет не так, порешить себя и окружающих. Конец дружбе нищебродных народов, думал я, снова давя диван и мысленно поплевывая в потолок.

? Ты почему не ходишь на работу? – спрашивала Даша.

Зная о её впечатлительности, я почти не рассказывал о своих старых дружках и связях. Я любил её, как любят свою руку или ногу. Она была настолько близка, что я мог это почувствовать, только потеряв.

? Убирайся! – сказала Даша на третий день моего лежания. – И пока не найдешь работу, даже и не думай валяться. А лучше обои поклей или покрась что-нибудь!

Прошла неделя. На ватных от усталости ногах я стоял у книжных полок магазина «Москва», не имея ни копейки, с одним желанием – отогреться. И тут позвонила Таня Сатинова.

? Хочешь работать в газете «Спасатель»? – спросила она.

? Грузчиком?

? Редактором.

? Я никогда не работал редактором.

? Надо же когда-то начинать.

? И то верно. Что нужно делать?

? Читать и редактировать чужие тексты.

? Годится.

Через день я пил кофе в редакции газеты «Спасатель», преданно улыбаясь главному редактору с чудной русской фамилией Умнов. Невысокий, рыжеватый и лысый, он походил на молодого, доброго и внимательного Владимира Ульянова, решившего отдать лучшие годы не революции, а спасателям. Я сразу понял, что фамилия главного редактора – не псевдоним.

? Нужно самому быть спасателем по жизни, чтобы понять спасателей, ? объяснял Умнов специфику газеты. – Спасатели, они, вроде бы, обычные люди, но это люди, которые просто не могут быть равнодушными в экстремальных ситуациях. Конечно, крыша у них от этих экстремальных ситуаций съезжает совсем не по-детски.

Я понимающе кивал, на самом деле, плохо понимая, почему у спасателей едет крыша.

Через две недели я кивал с полным пониманием. Читая ежедневные вести с полей сражений жизни, я дивился её неумолимости и бессмысленности. У меня замирало сердце от историй, собранных для нашей газеты. Позавчера в Иркутске под лёд провалились два первоклассника, их отцы, бросились спасать и утонули вместе с детьми. А вчера девочка осталась дома одна и не открывала вернувшимся из магазина родителям, у девочки было что-то неладно с сердцем, и отец, не вытерпев, полез через соседский балкон, упал и разбился насмерть, а девочка просто спала.

Поработав с месяц в газете, я понял не только спасателей, но и Спасителя. «Быть добру!» ? второй тост спасателей, ну и Спасителя тоже.

Даша очень радовалась за меня, вернее, за наше будущее. Всё устраивалось, как нельзя лучше. Это были одни из самых светлых страниц моей жизни. Я занимался, чем хотел, любил и был любим. Даже ссоры на время показались чем-то милым и вполне уместным. Жалко, что в жизни кончается не только плохое, но и хорошее.

Камень, брошенный в пропасть, не найдет дорогу обратно. Ничего удивительного, что меня разрывало. С одной стороны приличная работа и дом, с другой уходящая в облака дорога. Сомнения начинались там, где пересекались покой и разброд. А пересекались они в Даше, она хотела детей и мужа с устойчивой психикой. Я же хотел невозможного и не знал, как быть.

Решилось само собой. В борьбе за контроль над финансированием из МЧС учредители газеты низвергли Умнова, а на его место пригласили некоего чернявого хитровы*банного мистера Чучко, державшего себя так, словно он был проездом из преисподней. Что ни говори, а Фабр д'Оливье тонко стебанулся, измерив в омах величину сопротивления тупых умов. У тех, кто отправил в отставку Умнова, Фабр даже измерять бы не стал, с ними и так всё было ясно.

Моя работа теперь заключалась в том, чтобы угадать, когда же попрут и меня. Мне снились странные сны. Один раз я видел корабль, налетевший в шторм корабль на скалу, как на картине Беллевойса «Гибель корабля». Мокрый я стоял на берегу и вслушивался, как трещит по швам обшивка корабля. В другой раз приснилось, что я женат, у меня растет сынишка. Всей семье мы сидели у огромной благоухающей самогоном печки, как на полотне Уилки «Тайная ирландская винокурня».

Кто из нас не стремился к вечности, балансируя на грани реальности с невозмутимым видом факира и фокусника? Кто не ползал на брюхе, вынюхивая следы любви и свободы? И даже если не было никакой надежды, каждый находил свой волшебный сон, где светлые очертания рая заботливо отпускали грехи.

Для жизни мне не хватало безграничной любви к Даше, я-то думал, что если прыгну вниз, она появиться и поднимет меня еще выше. Я так часто впадал в задумчивость, что Даша перестала меня понимать. Да я и сам себя плохо понимал. Как-то за завтраком я задумался над тем, что моя неуверенность ? бич, переламывающий хребет жизни, как загнанной лошади. И чтобы понять причину неуверенности, не обязательно тасовать колоду дней и переживаний.

? Эй! – позвала меня Даша.

Я безмолвствовал.

? Эй!! – Даша уже злилась.

? Чего тебе?

? Ты меня не замечаешь!

? А ты замечаешь только то, что я тебя не замечаю!

Даша с силой хлопнула меня по голове маленьким кулачком.

? Мы так долго не протянем, ? еле сдержавшись, сказал я, ? не иначе, что в следующий раз я тебя отделаю.

? Это точно, ? сказала она, ? еще немного и кого-то из нас понесут вперед ногами.

В тот день, не выдержав ожидания, я бросил «Спасатель». Во мне созрело зерно бунтарства. Гайто Газданов, русский писатель первой волны эмиграции, писал о чисто славянской готовности в любое утро, в любой день и час своего существования отказаться от всего и всё начать снова, так, точно этому ничто не предшествовало ? варварская свобода мышления, оскорбительная для европейца. Это не случайное и не временное, для многих русских людей это обычный вид душевной роскоши.

Момент такой душевной роскоши состоит из вероятной угрозы и благоприятной возможности. Может, я что-то и напутал, но в тот день мне грозило окончательно сойти с ума от безысходности нормальной жизни. За моей спиной появился Чучко и пыхтя трубкой спросил:

? Как двигается работа?

Я понял пора.

? Ни х*я она двигается. Когда ты заводишь со мной речь о работе, у меня такое ощущение, будто я в компании гномов и камикадзе, – встал я, – и вся эта работа заключается в том, чтобы утащить вместе с собой в преисподнюю как можно больше народу.

? Это ты серьезно?