Моя тюрчанка

Я с тоской смотрел на любимую девочку. В сердце мне будто заколачивали гвоздь – до того поганое было у меня настроение. Я, конечно, сгоняю в аптеку – выберу для Ширин жаропонижающее и какой-нибудь сироп от кашля. Возьму на себя обязанности кухарки – буду поить свое солнце бульоном и кормить вареным рисом с овощами. Но, по-хорошему, кроме моей дилетантской заботы, милая нуждается и в помощи доктора. И тут-то непробиваемой, во всю ширь горизонта, стеной вставала перед нами очередная проблема.

А дело в том, что каждый расейский медик – только на сорок процентов врачеватель. А шестьдесят сотых – бюрократ. Заболел бы я, а не Ширин – все было бы намного проще. Мы просто вызвали бы терапевта из районной поликлиники, к которой я приписан. Но с моей девочкой такой номер не прокатит. Задирая нос и, как тетрадон, раздуваясь от ощущения собственной значимости, эскулап потребует у моей милой паспорт с регистрацией по месту жительства и пластиковую карточку медицинского полиса.

Нет документов – спесивый петух-врач даже не проверит пульс у больной. Спокойно уйдет, с кожаным портфелем под мышкой. А нам по почте еще прилетит штраф – за то, что напрасно потревожили доктора. Мол, вместо того, чтобы мотаться к вам, почтенный айболит мог бы спасти чью-нибудь жизнь.

Вот в таком демократическом гуманном обществе мы и живем. Государственные поликлиники работают только для «своих» – полноправных граждан с полисом и пропиской. А если ты «не гражданин», «шудра», «нелегальный мигрант» – то, заболит ли у тебя зуб, потекут ли сопли из носу или подскочит давление, будь добр: обращайся в одну из сотен раскиданных по мегаполису частных клиник. Или, на худой конец, если чувствуешь, что помираешь, звони в скорую.

Но доктора-частники выставят такой бешеный ценник, что мама не горюй. В прайс-листе даже простое измерение температуры значится как отдельная платная услуга. Еще недавно мы с Ширин, возможно, и наскребли бы денег на один визит частого врача. Но львиную долю от моей скромной пенсии мы по дурости положили в карман Бахрома. Так что в довесок ко всем бедам – перед нами стоял теперь вопрос, как продержаться на крупах на макаронах до следующего поступления червонцев на мою пенсионную карточку.

Оставался третий вариант – скорая помощь. Но от звонка в «неотложку» нас удерживал страх. Из интернета мы знали, какая незавидная участь ждала мигрантов, увезенных микроавтобусом с красным крестом. Захворавшего «не гражданина» не помещают в обычную клинику с более или менее сносными условиями содержания. В духе классического апартеида, «нормальные» больницы предназначаются только для условных «белых». Мигрант же, особенно «смуглый», рискует загреметь в «специальное медицинское учреждение» – нечто среднее между лечебницей и тюрьмой. В такую «клинику для унтерменшей», за одно с наивными гастарбайтерами, швыряют алкоголиков, пойманных за руку воров, выловленных на помойке бомжей.

На мигратских форумах мы досыта начитались историй несчастных людей, прошедших ад «спецмедучреждения». И от писаний этих бедолаг у нас не раз екало сердце и вставали дыбом волосы.

У вновь прибывшего пациента – арестанта? – отбирают документы, деньги, личные вещи, одежду. И далеко не факт, что когда-нибудь вернут. Напялив лоскутную застиранную пижаму, ты занимаешь выделенную тебе скрипучую железную койку в палате на двенадцать человек. Лежи себе и не вякай, лишний раз не шевели пальцем. Выходить прогуливаться по коридору – запрещается. Сбегал в туалет – и, сломя голову, мчись обратно. По коридору туда-сюда курсируют то ли медбратья, то ли надзиратели. Одним словом – грозные качки с бесстрастными, как булыжник, лицами, вооруженные резиновыми дубинками и электрошокерами.

Растрепанные «милые дамы» занимают кровати по соседству с покрытыми щетиной «сиятельными господами». Девушек посимпатичнее – регулярно насилуют пациенты с криминальным прошлом. А персонал – от врачей до санитарок – смотрит на это спокойнее, чем на картину «Утро в сосновом бору». Хуже того: надзиратели часто и сами присоединяются к насильникам.

Много еще всяких ужасов про «спецмедучреждения мы раскопали. Там тестируют на пациентах, как на крысах, психотропные лекарства с тяжелейшими побочными эффектами. А доставляющим лишние хлопоты «буянам» – вкалывают какой-то неизвестный препарат, от которого резко поднимается температура и отнимаются руки и ноги. Уколотый бедняга лежит пластом, не в силах даже приподняться. Гадит под себя. Соседи по палате так и нюхают его испражнения, пока приходящая в раз неделю техничка не поменяет ему трусы и постельное белье.

Сложно пройти через «спецмедучреждение» – эту больницу «для второсортных двуногих» – и сохранить рассудок. Инквизиторы-врачи всласть поизмываются над попавшем в капкан мигрантом, пока у «не гражданина» не просрочится виза. И тогда-то передадут несчастливца в когти миграционной полиции, которая выдворит «клиента» из страны.

Глядя на болеющую, закутанную в одеяло Ширин, я не мог не думать о кошмаре «спецмедучреждений». Какой мы избежали беды, просто не позвонив в скорую помощь!.. Ага, «помощь». Что если бы мы не прочли бы тех постов на форуме мигрантов?.. Я бы сам открыл дверь квартиры загримированным под медиков палачам?.. И больше никогда не увидел бы мою девочку?.. У меня кровь холодела при мысли о прошедшей мимо нас опасности.

И еще – во мне поднималась острая неприязнь к среднестатистическому расейскому обывателю. По утрам он пьет чай с плюшками в компании своих круглолицых деток и дородной жены. Днем, за непыльной работой в офисе, балуется кофе-эспрессо и сэндвичем с ветчиной. Вечером, развалившись в кресле, сосет из бутылки пиво под любимый сериал про ментов и бандюг. И ничего не желает знать о страданиях своих братьев по разуму – трудовых мигрантов.

Для нарастившего жирок обывателя – «таджик» означает «мусорщик», а «тюрок» – чернорабочий. Обыватель называет приезжих «чурками» и шипит, как змея: «Понаехали тут!». Ему невдомек, какие муки и пытки терпят мигранты в тех же «специальных медицинских учреждениях», да и в полицейских участках. А если и прослышит что-то об этом, только улыбнется лоснящимися, вымазанными в жареной свинине или говядине, губами: мол, поделом этим «нерусям». Мне даже стыдно становилось, что я тоже расеянин – соотечественник фашиствующего обывателя.

Я хотел стать огромным и сильным, как боевой слон, как богатырь Рустам из «Шахнаме» – чтобы защитить Ширин от всего мира. От обывательских косых взглядов. От миграционной полиции. От мошенников вроде Бахрома. От садистов-докторов из «спецмедучреждений». Но сейчас моя милая металась в жару на постели, а я почти ничего не мог сделать. Даже пригласить врача…

Болезнь Ширин затянулась почти до середины января.

Я вился угрем, стараясь хоть как-то помочь любимой. На остатки пенсии я купил таблетки, сбивающие температуру, сироп от кашля, да еще баночку меда. Я не знал, правильные ли лекарства посоветовал мне аптечный фармацевт. Он не доктор, и девочку мою не осматривал. Усердно потчуя свою звездочку таблетками, сиропом и медовым чаем, я надеялся больше на то, что моя милая выберется из черного омута болезни за счет силы молодости.

Ширин не поднималась с постели – разве только дойти до уборной. Но и тогда опиралась на мой локоть, чтобы не растянуться на полу; самый маленький шажок давался моей девочке с трудом. Любимая точно горела в адском костре. Касаясь ее лба, я боялся обжечься. Но иногда ее бросало, наоборот, в лютый холод. Тогда она стучала зубами, а все тело покрывалось «гусиной кожей». Я быстро накрывал любимую еще двумя ватными одеялами, под которые моя девочка ныряла с головой. Да спешил подать горячего чаю с медом. Я был для Ширин самой преданной в мире сиделкой. Ловил каждый стон, каждый вздох, малейшее движение своей милой. Казалось: я сосчитал бы, сколько раз за минуту она моргнет. Я позволял себе ненадолго расслабиться, только когда милая забывалась Сам я почти не спал. От недосыпа у меня болели и чесались глаза, пухла голова. Но что это значило рядом с мучениями любимой, за которыми я наблюдал беспомощным зрителем?..

Стряпня теперь была на мне. В холодильнике осталось не так много продуктов – а на то, чтобы закупиться в супермаркете, не было денег. Так что наше меню свелось к нескольким простым кушаньям, тем паче, что и повар из меня был так себе. Гречка с консервами «мясо цыпленка». Рис с зеленью. Куриный бульон. Не как в ресторане, конечно. И даже не как в университетской столовой. Но кушать можно, не отравишься.

Но мне стоило нескольких мотков нервов покормить свою девочку. Она и здоровая-то ела меньше воробушка, а теперь болезнь напрочь лишила милую аппетита. Ширин капризничала и упиралась, хуже ребенка. А я – на зависть всем добрым настойчивым мамашам – уговаривал:

– Ну съешь хотя бы еще пол-ложки!..

И так-то худышка, от болезни моя девочка сделалась тоньше спички. Выпирающие ребра точно просвечивали сквозь кожу. С нежного личика сошел румянец. Губы стали сухими, как бы обветренными. Ширин была будто тень, тающая под рассветным лучом.

Глядя на изможденную, бледную, как призрак, любимую – я возвращался мыслями к тому треклятому вечеру, когда мы, под хлопьями снега, топтались возле непонятного, запертого на подвесной замок, строения, и, как чуда, ждали звонка Бахрома. Это тогда Ширин промочила ноги. Продырявившаяся подошва, два или три часа стояния на морозе – отсюда и выросла болезнь. Справится ли моя милая с недугом без вмешательства врача?.. Иногда она выглядела так плохо – что я всерьез опасался за ее жизнь. Сердце у меня замирало от тревоги. Любимая была, как слабое маленькое деревце, на котором почти не осталось цветов и листьев.

А Бахром тогда так и не прислал сообщение, не позвонил. Не вышел он на связь и позднее. Сколько суток я провел, сидя в ногах моей то задыхающейся от жара, то трясущейся от озноба девочки – а от Бахрома не было ни ответа, ни привета. Как будто у блистательного господина Мансурова память была коротка на клиентов – или мозги протухли от преждевременного склероза.

Зато я не забывал о Бахроме. Воображение рисовало мне его бровастую лощеную физиономию – и кровь в моих жилах начинала кипеть и пузыриться от ярости. С каким удовольствием я услышал бы, как хрустит под моими пальцами горло нашего обидчика.

Не оставалось и крупицы сомнений: Мансуров – жулик. Он и не собирался помогать нам с поисками работы. Уплаченные ему деньги мы все равно что спустили в канализацию. Да что там деньги?!.. Бахром, как дракон, сожрал немалую долю другого нашего ценного ресурса – времени. Ширин, быть может, давно бы трудоустроилась, не доверься мы вонючему мошеннику с сигарой во рту, любителю черепах и крокодилов.

Но и это еще не все. Если бы, украв наши деньги, Бахром сразу исчез, я бы не пыхтел сейчас от такой запредельной ненависти. А просто попинал бы стены, да сделал бы зарубку в мозгу: не плати кадровому агентству наперед. Но Бахром не только выудил у нас из карманов кровные червонцы. А еще жестоко поиздевался над нами. Вот интересно: что он чувствовал и думал, посылая нас на ночь глядя к черту на рога, на Лиственную улицу?.. Наверное, наслаждался своей ролью мелкого божка, который властен помучить хотя бы двоих несчастных смертных.

Пока мы утрамбовывали подошвами снег вокруг бревенчатого куба, Мансуров якобы парился, как в сауне, на совещании с партнерами. Ложь, ложь!.. Мне живо представлялось: развалясь в кресле, Бахром дымит сигарой и, не спеша, наливает себе в хрустальный бокал приятно журчащее розовое винцо. Урод сказочно доволен: мол, пока я балуюсь элитным алкоголем в теплом кабинете – два дурака мокнут под обильным снегом, бессмысленно пялясь на тяжелый подвесной замок.

Да, это из-за Бахрома мы притащились на проклятую Лиственную улицу. Из-за Бахрома, упершись коленями в асфальт, надрывно плакала Ширин. И получается, что не только из-за дырки в ботинке, но – косвенно – и из-за Бахрома моя девочка промочила ноги и заболела.

Меня переполнял неутоленный гнев, от которого я рисковал взорваться, как паровой котел. Если б Бахром обчистил меня, как гуся ощипал, в темном переулке и напоследок харкнул мне в лицо, я утерся бы и пошел домой. Но пострадал не столько я – сколько моя любимая девушка. Такого я снести не мог!.. Я бесился, как тигрица, которая через решетку зоопарковой клетки видит своего детеныша в грубых человеческих руках. Бахром не должен остаться безнаказанным!..

Мое разгоряченное воображение, одну за одной, выдавало мне замысловатые картины мщения. Я подстерегал господина Мансурова в подворотне – и разбирался с пройдохой «по-мужски», лупил поверженного супостата ногами. То обливал бензином и поджигал авто своего врага. Или, хотя бы, метко брошенным камнем разбивал окно офиса Бахрома. Но остатки разума подсказывали мне: все эти дерзкие планы – пустое ребячество. Будь мы завернутые в звериные шкуры пещерные люди, я бы сразился с Бахромом на суковатых дубинках. Живи во времена Пушкина – вызвал бы стреляться на дуэли. Но свое пламенное желание поквитаться с негодяем приходилось втиснуть в рамки законов и приличий постиндустриальной цивилизации. Более или менее остудив голову – я решил, что надо все-таки заявить на мсье Мансурова в полицию. А заодно настрочить иск в суд.

Тут требовалось участие Ширин. Ведь именно ей Бахром обязывался помочь с поиском работы. Моя девочка – пострадавшая сторона. А я – только группа моральной поддержки в одном лице, к тому же недееспособный. Обращения в полицию и суд должны быть подписаны моей милой.

Конечно, меня мучили опасения, что доблестная вневедомственная охрана не отнесется к нам с вниманием и сочувствием. Мы ведь всего-навсего оскорбленные и обворованные бедняки, а не топ-менеджеры. Вдобавок, моя девочка – нерусская, а я больной на голову. Полиция моментально реагирует только на жалобы богатых – в пиджаках и галстуках – дядечек, жалующихся на младшего партнера по бизнесу, или на работника, укравшего из офиса степлер и пару коробочек со скрепками.

Но ведь наш случай так прост!.. Простые, безобидные парень и девушка обратились в кадровое агентство, но были «разведены на бабки». Тут все очевидно, как белый день. Почему бы полиции не постоять – для разнообразия – за справедливость?.. Не взять Бахрома, как нашкодившего кошака, за шкирку, и не растрясти на нехилый штраф?.. Пусть даже наши деньги к нам не вернутся, мы рады будем и возмездию.

Ширин все не шла на поправку. Особенно плоха была по ночам. Чуть ли не каждые десять минут моя царевна просыпалась, захлебываясь кашлем. Она, плача, жаловалась на рези и жжение в груди. Я обнимал и целовал мою милую. Лгал, что все непременно будет хорошо. Ходил на кухню за медовым чаем. Почти бессонные ночные часы проносились над нами, как стая черного, мерзостно каркающего, воронья.

Любимая погружалась в тревожную дремоту только под утро. Тогда ненадолго забывался сном и я – одну руку подложив под голову, а второй обнимая мою девочку. Милая засыпала иногда и днем. Но я уже не спал, хоть моим сокровенным желанием и было вырубиться часов на пятнадцать. В голове у меня гудело, глаза слезились. Я неотрывно смотрел на Ширин, будто надеялся по обескровленному лицу любимой угадать, когда же моя красавица встанет на ноги. Грудь моей девочки колыхалась от глубокого дыхания, а я мечтал увидеть свою принцессу здоровой и веселой. Казалось: больше мне ничего и не нужно от жизни.

Иногда болезнь ослабляла хватку своих железных клешней – и тогда моя звездочка потягивалась, поправляла подушку и свои волосы, и просила:

– Развлеки меня чем-нибудь.

Фильмы для развлечения не годились – от светящегося экрана у Ширин начинала болеть голова. Выручили книги. Я вслух читал моей милой «Тысячу и одну ночь», избранные дастаны из «Шахнаме» Фирдоуси, анекдоты про ходжу Насреддина и русские сказки Афанасьева. Книги дарили утешение, как религиозная проповедь. В сказках и героико-романтических поэмах все было проще, чем в настоящей жизни. Храбрый юноша обязательно соединялся с прекрасной девушкой. Великаны, драконы и прочие алчные прожорливые чудища лишались голов под острым мечом удалого богатыря – защитника слабых и обездоленных.

Переворачивая страницу за страницей, я думал: если бы все было так на самом деле!.. Если бы добро и зло всегда можно было безошибочно различить, как разноцветные шары в бильярде. И если бы добро всегда побеждало!.. В реальности все обстояло иначе. Подлинное зло – хамелеон, ловко мимикрирующий под добро. Зло – совсем не дьявол с рогами и копытами и не огнедышащий змей. Оно является в образе прилизанного клерка с сигарой в зубах, который вьется и приседает перед тобой ровно до того момента, когда ты выложишь деньги. Или зло – это затянутый в униформу полицейский капитан. Представительный. С прямой спиной и начищенными до блеска сапогами. Про такого вовек не догадаешься, что офицер не маньяков и грабителей ловит, а стрижет взятки с гастарбайтеров. А добро?.. Оно, похоже, прячется по щелям – настолько редко с ним сталкиваешься. Самые чистые свои помыслы и чувства люди запирают, как в чулане, в недоступном отсеке сердца. Потому что в наш век олигархов и проституток быть порядочным как-то не принято. А того, кто этого не понимает – быстро сделают лохом, «кинув на бабки».

Ширин слушала мое чтение с задумчивым сосредоточенным личиком. По-моему, в голове у моей девочки клубились те же горькие философские мысли, что и у меня. Бывало, отложив на минутку книжку, я делился с милой планами мести Бахрому. Убеждал мою девочку пойти после выздоровления в суд и полицию. Любимая грустно улыбалась и кивала головой. А потом просила почитать еще. Идея заявить на Бахрома, видимо, не цепляла мою звездочку. Но моя красавица не хотела со мной спорить.

Некоторые сказки и стихотворные отрывки – особенно западали в душу Ширин. Я зачитывал эти стихи и истории по нескольку раз. Моя девочка слушала, не шевелясь – с неугасимым интересом. Так и впитывала мой далеко не дикторский голос. Случалось, милая засыпала под любимую сказку. И тогда на лице моей спящей гурии не видно было поставленного болезнью клейма мучений. Казалось: Ширин видит самые сладкие, самые приятные сны – от которых тает недуг.

Осторожно – чтобы не разбудить – я целовал свою девочку в правую бровь. Аккуратно поправлял на моей милой одеяло. А потом долго сидел, любуясь тем, как безмятежно спит Ширин. Я думал тогда о том, что не могу назвать себя несчастным человеком. Пусть я рано осиротевший инвалид. Ущемленный в правах недееспособный. Ну и что?!.. Зато в мою жизнь, как чудесный белый лебедь в речную заводь, вплыла прекрасная нежная тюрчанка. Близняшка той обворожительной пери, о которой лили кровавые слезы Низами, Саади, Джами и другие восточные поэты. Но, в отличие от жестокой сестры, моя прелестница благосклонна к влюбленному безумцу. Я сорвал с колючего куста волшебный цветок – и вдоволь надышался сказочным ароматом.

До встречи с Ширин я вел серую жизнь бедняка и неудачника. Со всех сторон получал пинки и тычки, как облезлый уличный кот. Но над моим горизонтом взошла ослепительная звезда. Нет – темные небеса озарила вспышка яркой кометы. Разделив стол и постель с возлюбленной, я получил от Вселенной, от бога или богов свою долю счастья. И, надо без ложной скромности признать, мне достался не маленький кусочек мирового пирога.

У меня не обнаружился внезапно умерший иностранец-дядя, завещавший мне свои миллионы. Во в мне не проснулся талант живописца – так, чтобы мое искусство покорило людские сердца и принесло мне почет и достаток. Но много ли все это стоило бы, если б на другой чаше весов был огненный, долгий, страстный поцелуй красавицы Ширин?.. А ведь одним поцелуем дело у нас не ограничилось. Счет поцелуям мы довели до тысячи – и даже больше. А как я ласкал обнаженную грудь моей милой, с каким трепетом прикасался к упругим соскам!.. Моя девочка спала со мною голая. Отбросив покрывало ненужного стыда, мы – ненасытные, как олень на водопое – предавались любовным играм. Уже поэтому я не мог бы сказать, что обделен индейкой-судьбой.

Даже если представить самое худшее, о чем я отказывался и думать. Что мою звездочку депортируют на родину, а меня закроют в психиатричке. Все равно!.. Поэму нашей любви – не вымарать со страниц книги жизни. Пусть розовый лотос цвел недолго – память о нем навсегда останется в наших сердцах. Как бы ни хрюкал от ярости толстобрюхий старик-ишан, как бы ни охаживал – не приведи господь!.. – свою младшую жену плеткой, а ведь не выбьет из Ширин воспоминаний о немного неумелом – но таком желанном – любовнике. Сколько бы ни пихали в меня врачи психотропных таблеток, сколько бы не вкололи кубиков тормозящего мозг вещества, а я и на миг не забуду свою красавицу. Имя и образ Ширин – вытатуированы у меня на сердце.

Я смотрел на уснувшую под «Шахнаме» любимую, гладил густые волосы своей девочки и тихонько шептал:

– Ты только не сдавайся, моя милая. Ты выздоровеешь. Ты обязательно выздоровеешь.

13.Пингвинята на льдине

Болезнь Ширин ушла так же внезапно, как и началась. Точно голое деревцо, которое вечером гнулось под натиском холодного ветра, наутро распрямилось, по взмаху волшебной палочки покрывшись белыми цветами и алыми плодами.