Моя тюрчанка

– Алло, – прозвучал из телефона ледяной голос немолодой женщины.

– Алло. Мне дал ваш номер Бахром Исламович… – пролепетала Ширин.

Имя и отчество Бахрома оказались пропускным кодом. Собеседница моей милой сразу смягчилась и, почти вкрадчиво, спросила:

– Вы, должно быть, по поводу работы?..

За три-четыре минуты разговора удалось все утрясти. Можно подъехать на интервью завтра, с девяти утра до семи вечера. От моей девочки требуются только паспорт и действующая виза. Работа официальная. Рук в гипермаркете не хватает, поэтому берут практически всех желающих. После того, как новый сотрудник выдержит неделю испытательного срока – работодатель озаботится продлением визы счастливчика. Мы посмотрели на моем телефоне приложение с картой города и убедились: по адресу, который нам назвала Анфиса Васильевна, действительно находится гипермаркет, т.е. история с Лиственной улицей не должна повториться.

Отложив телефон, Ширин снова опустила голову. Худые плечи моей милой тряслись. Она упала ко мне на грудь и расплакалась. Мне пришло на ум поэтическое сравнение: каждая капелька из агатово-черных глаз красавицы – это прозрачный блестящий алмаз.

– Ну не плачь, моя любимая. Не плачь, – прошептал я на ушко моей девочке, гладя ее волнистые темные косы. – Все будет хорошо. Ты получишь работу.

– Да. Да, – тихо выдохнула Ширин. Но не перестала лить горячие слезы.

Мне казалось: я понимаю, отчего моя милая плачет. Она настояла: надо воспользоваться даже призрачной возможностью и попытаться устроиться работницей в гипермаркет. Но сама – не очень-то верит в удачу. Как сказала моя девочка: это игра в рулетку. Шанс сорвать джекпот – один из миллиона.

Воспалившееся воображение подсунуло мне пугающий образ. Мы точно безногий инвалид в мрачных катакомбах. Он из последних сил ползает по замшелым сырым ходам, в надежде выбраться к солнцу и воздуху. Беднягу мучает жажда. И он с самозабвением лакает, как зверь, гнилую воду из растекающихся по каменному полу холодных луж. От голода – пустой желудок приклеивается к позвоночнику. Но в подземном лабиринте, конечно, не найти ни крошки, чтобы подкрепить свои силы. Как бы самому не стать обедом для крыс, которые шебаршат в темноте, задевая тебя лысыми хвостами.

Но вот безногий замечает в конце длинного тоннеля тусклый свет. Из груди страдальца вырывается вздох облегчения. Сверх предела напрягая тело и волю, несчастный калека ползет на бледные лучи. Но безногий не знает: льется ли свет с чистого зеленого луга, на который выводят катакомбы, или это мерцает фонарь, вывешенный, как в насмешку, в глухом тупике.

Вот и мы с Ширин не догадаемся: правду ли сказал на сей раз Бахром или нас ждет еще худшее разочарование, чем пустой барак на улице Лиственной?.. Нам остается одно: как безногому, ползти и ползти. Не забывая об ужасной перспективе упереться, в конце концов, в непробиваемую стену.

Так и не доев фрукты, мы переместились из кухни в спальню. Веселье для нас на сегодня закончилось: остаток дня мы будем думать о том, что предстоит нам завтра – как заеденные вшами сидящие в окопах солдатики в канун атаки. Чтобы хоть как-то развеяться, мы включили на ноутбуке мультфильм про двух пустившихся в плаванье на льдине еще толком не оперившихся пингвинят.

Но напрасно мы надеялись, что напряжение в наших туго натянутых нервах ослабнет. Мы видели на экране совсем не то, что задумывал режиссер. Создатель картины предполагал, судя по всему, что приключения парочки неуклюжих и чуток глуповатых пингвиньих детенышей позабавят зрителей. Но у нас, при взгляде на бедных птенчиков, дрейфующих на ненадежной льдине по безбрежному океану, сердца обливались кровью. Как если бы мы смотрели лихо закрученный триллер про маньяка, вырезающего своим жертвам сердца и печень, или хроники о лагерях смерти.

Эти милые пингвинята – разве не как мы сами?.. Они могут только предполагать, когда их сожрет пучина. Так и мы не знаем, когда сгинем в водовороте обстоятельств. Пингвинятам угрожают акулы, касатки, морские леопарды. А нам – миграционная полиция, только и ждущая, когда у моей девочки просрочится виза; аферисты, вроде Бахрома, выворачивающие наизнанку наш кошелек; да и просто обыватели, для которых не нормально, что славянин и тюрчанка любят друг друга. Вот и получается, что мы, как пингвинята на льдине, плывем по враждебному океану несладкой жизни неизвестно куда. И можем только надеяться, что ветер редкостной удачи вынесет нас к спасительному берегу. Да уж… Среднестатистический расеянин, не состоящий на учете в психдиспансере и слыхом не слыхивавший про визовые проблемы, имеет привилегию полагаться в делах на самого себя. А нам – париям – приходится уповать на счастливый случай.

Не досмотрев мультфильм, мы пораньше отправились спать. Лежа в уютной темноте, мы не обменивались ни словом. Прислушиваться к негромкому дыханию Ширин, легонько сжимать ее теплые, трепещущие пальчики – этого было достаточно. Если б мы завязали разговор, обязательно начали бы обсуждать неприятные вещи. Вспомнили бы, как нас водил за нос Бахром. Волновались бы за завтрашний день, который может и не закончиться трудоустройством моей девочки. Казалось: вся наша совместная жизнь – это борьба с препятствиями. И в этой борьбе мы терпим поражение за поражением. Нет, лучше хотя бы в постели ни о чем не говорить, тихо наслаждаясь присутствием дорогого тебе человека и покоем. Когда безмолвно лежишь на одной кровати с любимой девушкой – планета будто бы замедляет свой ход по орбите. Закрой глаза – и постарайся расслабиться.

Мы не заметили, как Морфей натянул на нас свое непроницаемо-черное покрывало. Впрочем, сон наш был тревожный. Не раз я просыпался от стонов и вздохов моей милой, которая беспокойно ворочалась, сминая простыню. Я крепче обнимал Ширин. Тогда она застывала в удобной позе и начинала дышать ровно. Я свешивал руку с кровати и поднимал оставленный на полу мобильник. Смотрел: сколько времени до утра?..

Дисплей телефона высвечивал четыре нуля, когда оба мы вынырнули из мира сновидений.

– Почему ты не спишь?.. – спросил я шепотом, как бы не желая разбивать хрупкую, точно фарфор, тишину.

– Я думаю: а не дурочка ли я?.. – так же тихо отозвалась моя милая. – Бахром уже посмеялся над нами, отправив на богом забытую Лиственную улицу. Не глупо ли опять доверяться обманщику?.. Может, в гипермаркете меня и не ждут с распростертыми объятиями, а эта Анфиса Васильевна – такая же коварная лисица, как и Бахром?..

– Завтра все будет ясно, – я едва коснулся губами щеки Ширин. – Какой резон этим двум лисицам гонять нас на фальшивые собеседования?.. Поедем в тот гипермаркет – и все увидим. В любом случае, мы жертвуем всего одним днем.

– Я так боюсь не найти работу… – сказала моя девочка. В голосе ее звучали слезы.

Вместо ответа, я прижал любимую к груди и зарылся носом в душистые волосы моей милой. Нет, не нужно ничего говорить, потому что слова только причиняют боль. До утра, храня молчание, пролежим обнявшись, укутанные в вуаль благословенной темноты. Ширин несколько раз всхлипнула на моей груди, а потом мерно засопела. Уснула. Тогда и я почувствовал, что у меня слипаются веки. Даже во сне мы теснились друг к дружке, как те пингвинята. Над нами проплывала глухая зимняя ночь.

14.Львица и гиены

Когда я проснулся, Ширин уже не было под одеялом. Сидя на краю кровати, она, пинцетом выщипывая топорщащиеся волоски, подравнивала брови. Лицо моей звездочки было сосредоточенным и хмурым. Думалось, как в набитом клише ковбойском фильме, она скажет: «Давай просто сделаем это!». Что значило: поедем в гипермаркет и со всем разберемся.

Запив бутерброды с докторской колбасой и зеленью молочным кофе, мы оделись и вышли из дому. Губы моей девочки были плотно сжаты, глаза почти не моргали. Она напоминала богатыря, идущего на битву – даром, что девушка. Действительно: нам предстояло сражение не на жизнь, а на смерть. Если моя милая получит работу – будет продлена виза. Если нет – то… Черт возьми, мы ведь в самом деле примем по смертельной дозе снотворного, раз проклятая жизнь не оставит нам выбора!..

Мы доехали на метро до конечной остановки и поднялись в город. Как раз подошел бесплатный автобус с эмблемой гипермаркета – улыбающимся зайцем с двумя выступающими, как клыки махайрода, передними зубами. Мы погрузились в салон вместе с толпой, в которой почему-то преобладали бабки в треугольных платочках и с клюками, да сухие (точь-в-точь мумии) деды. Старики были обвешены пустыми пока что баулами. Куда, очевидно, будут сложены продукты из гипермаркета.

Народу в автобус набилось под завязку. Иголке негде упасть. Как и бывает в давке, люди шипели друг на друга, требуя не толкаться и не наступать на ноги. Кто-то сдавленным голосом матерился. А потом я уловил грязный шепоток:

– Нет, вы только посмотрите: азиатская девка вцепилась в русского парня!.. Наверное, ножки перед ним раздвинула за прописку. А он лопух. Не знает, что шлюшка отожмет квартиру и пустит туда двенадцать дагестанцев. Будут прямо на кухне резать барана на бешбармак.

Второй, не менее противный, голосок отвечал:

– А мне кажется, юнец и сам нерусь. Ну не будет славянин спать с азиаткой. Еврей он, наверное.

У меня заклокотало в груди, кровь прихлынула к голове. Мерзкие голосочки перемывали косточки, конечно, нам с Ширин. Запиши меня тысячу раз хоть в католики, хоть в евреи – мне это по барабану. Но я не мог простить гадости, сказанные в адрес моей любимой. Но что я мог сделать?.. Уродливые голоски звучали из плотного скопления пассажиров. Казалось: глаголило само народное невежество. Обидчиков не достанешь – остается только сгорать на костре неутоленного гнева. И я подумал с тоской: что за похабная такая страна Расея, в которой никого не любят?..

Средней зажиточности, чуть отрастивший жирок, расейский обыватель протирает атласные брюки в офисе какой-нибудь сомнительной фирмы «Вверх по радуге». Пока босс не видит, режется на компьютере в «тетрис» и «танчики». Чтоб не уснуть за составлением месячного отчета, льет в глотку кофе, который заедает чипсами или солеными баранками. После работы наш условный Иван Кузнецов, заливая глаза пивком, треплется с друганами о футболе. Если на чемпионате победила итальянская или французская команда, разочарованный расейский болельщик плюет сквозь зубы и брызжет слюной, что европейцы – все поголовно – это геи и лесбиянки. А расейскую команду брутальных гетеросексуальных самцов проклятые «трансгендеры» и «толерасты», конечно же, засудили. Впрочем, при всей своей нелюбви к «макаронникам» и «лягушатникам», обыватель не прочь слетать в свой отпуск в Рим или Париж, сделать селфи на фоне Колизея либо Эйфелевой башни.

Но если Пьеру и Жаку Иван Кузнецов втайне завидует, мечтая о таких же, как в загнивающей Европе, пенсиях и пособиях по безработице – то дворника Азима, сгребающего у подъезда снег совковой лопатой, откровенно презирает. В сравнении с Азимом – «подлым азиатом» – менеджер Кузнецов чувствует себя почти таким же «белым господином», как Пьер или Жозеф. Иногда Иван Кузнецов обсуждает с приятелями не футбол, а «нашествие новой Золотой Орды». Мол, заполонили Расею-матушку «черножопые мусульмане» – куда только миграционная полиция смотрит?.. Но возмущенный расейский клерк, само собой, не готов мести улицы или чистить канализацию, т.е. взвалить себе на плечи ту работу, которую сейчас выполняют несчастные мигранты.

Я заглянул моей милой в лицо, стараясь угадать, слышала ли моя девочка обмен грязными репликами между пассажирами-националистами. Наверное, слышала, но виду не подала. Губы моей девочки по-прежнему были плотно сжаты, а взгляд выражал решимость. О, я понимал, я чувствовал – как туго натянуты ее нервы. Она настраивалась на интервью, как на поединок с драконом.

Автобус медленно полз по магистрали в потоке гудящих и сигналящих машин. Навстречу выплывали прямоугольные рекламные щиты. На каждом втором, демонстрируя два белых зуба, улыбался гигантский заяц (или кролик?), зазывающий в гипермаркет и соблазняющий «улетными» скидками. «Нежная куриная грудка – на пятнадцать процентов дешевле», – вещал слоган над растопыренными заячьими ушами. «Икра лососевая – четвертая баночка в подарок». «Сосиски молочные от бабушки Яны – дешевле не найдешь».

Не знаю, может быть у меня обострилась психическая болезнь, но мне стало не по себе от созерцания рекламных плакатов. Заяц казался мне чудовищем, готовым не только умять куриную грудку с икоркой да запить молочком, но и проглотить нас с любимой – целиком и вместе с одежкой. Отчего-то меня мучила мысль, что ничего хорошего нас в кроличьем гипермаркете не ждет. Ведь там, даже на самой низкой должности, «выживают» только такие сотрудники, которые не хуже, чем рыба в воде, чувствуют себя в обществе безудержного потребления. Таким людям ничего не стоит вызубрить наизусть ассортимент гипермаркета. Они бодро расставляют по полкам недостающие товары. А когда босс на рождество дарит скидочную карту – прыгают от счастья, как мартышки по веткам, и сердечно благодарят высокое начальство. Вот уж воистину: после потерявшего страх господина – омерзительнее всего забывший совесть холуй. А Ширин?.. Она – другая!..

Бр-р-р!.. Может быть, я напраслину возвожу на персонал гипермаркета. Я не должен забывать: возможно, к команде работников гипермаркета присоединится моя девочка. И все-таки я не мог отогнать мысль, что моей милой лучше было бы работать с кошками, чем с товарами и с людьми. Жаль, что вакансия сотрудницы питомника, предложенная нам Бахромом, оказалась ложной. Кошки, не умеющие, в отличие от хомо сапиенсов, юлить и притворяться, оценили бы чуткое и нежное отношение Ширин. Блаженно мурчали бы, вычесываемые моей звездочкой… Но я, кажется, размечтался.

Справа от магистрали поднялся гигантский параллелепипед гипермаркета. На парковке ровными рядами стояли бесчисленные авто, будто терракотовая армия из гробницы Цинь Шихуана. Я нервно сглотнул слюну: скоро, совсем скоро – для нас с моей девочкой настанет судьбоносный момент.

Автобус остановился и выплюнул нас, в числе прочих пассажиров, ровненько напротив входа в циклопический гипермаркет. Вместе с толпой мы просочились за автоматически разъехавшиеся стеклянные двери и поднялись по эскалатору в торговый зал. Не мудрствуя, мы обратились на пост охраны. К двум затянутым в черную, с нашивками, униформу мужичкам – худому и толстому.

– Вы, наверное, к Анфисе Васильевне?.. – догадался худой, когда мы сказали, что пришли по поводу работы.

– Давай-ка я отведу молодых людей, – вызвался толстый.

Он покатился, как колобок, или как указующий путь волшебный клубочек бабы-яги. Я и Ширин двинулись следом. Мы пересекали торговый зал, который невозможно было охватить взглядом. Казалось: места здесь достаточно под лагерь целого легиона. Мы проходили стеллажи, заставленные консервами: мясными, куриными, овощными. Аквариум – с живой, и холодильник – с мороженой рыбой. В следующем отделе на витринах густо краснело и слабо розовело мясцо, а еще дальше – в глазах рябило от сыра и колбасы сотни сортов.

Народу – тьма-тьмущая. Довольные покупатели – слепые, как носороги – толкали перед собой заполненные продуктами тележки, так что нам приходилось уворачиваться. Почти в каждой до предела набитой тележке на самом верху, будто вишенка на торте, красовалась пачка туалетной бумаги. Мне виделся в этом некий символ. В затаривающейся толпе сновали работники гипермаркета. Так и мелькали темно-зелеными пятнами их жилетки. Работники разгружали брошенные покупателями тележки. Поправляли товары на полках. Подсказывали заблудившимся, как пройти в такой-то отдел. Я заметил: большинство работников были тюрки и кавказцы.

Я подумал: у гипермаркета есть одно неоспоримое преимущество перед кошачьем отелем, в котором могла бы работать Ширин. Оно в том, что гипермаркет оказался настоящим. Мы ведь топаем по его торговым рядам!.. И уже успели убедиться: сюда принимают на работу «не славян». Видимо – Бахром решил заслужить прощение за Лиственную улицу. И в этот раз подыскал для моей милой реальную вакансию.

Моя девочка держалась за мой локоть. Не протяжении всей сегодняшней поездки она сохраняла каменное выражение лица, но теперь не могла скрыть волнения. Полуоткрытые губы Ширин трепетали. Пальцы, на моем локте, дрожали. Милая бросала взгляды по сторонам. Я понимал: в ее мозгу роятся те же мысли, что и у меня. Со страхом не получить работу – в сердце моей возлюбленной боролась надежда.

Охранник привел нас в подсобное помещение, где перед раскрашенной зеленой краской железной дверью кучковались полтора десятка глядящих исподлобья бедно одетых людей. В основном, тюрков.

– Занимайте очередь, – сказал нам пузатый охранник. – Анфиса Васильевна принимает до семи вечера.

Охранник укатился, а мы встали в очередь за одной тюркской, либо таджикской, девушкой. На душе у меня сильнее заскребли жалобно пищащие облезлые котики. Как?.. Перед кабинетом Анфисы Васильевны – пятнадцать человек?.. Они все – кандидаты на должность работника торгового зала?.. Выиграет ли моя девочка такой большой конкурс?.. Оставалось надеяться, что в огромный зал гипермаркета и работников требуется много. И что часть людей в очереди претендует на другие вакансии: уборщиков, кассиров, мясников.

Ожидание было мучительным. Мы не рисковали отойти взять кофе из автомата или в туалет – из боязни потерять очередь. Мы могли, конечно, отходить и по одному. Но нам до ужаса не хотелось разделяться. Нам казалось: по одиночке мы вмиг ослабнем, как сдувается с шипением воздушный шарик. Надо закусить губу – и выстоять до конца.