– Приставь меч к шее этого подонка! – приказал Гульд.
Капрал с необычным усердием подчинился, едва не резанув Риза по горлу, пока встревоженный Гульд не отвел назад его руку.
В это мгновение дверь открылась. Появившийся на пороге человек лениво окинул взглядом происходящее в коридоре, затем посмотрел в глаза стражнику.
– Отпустите моего слугу, сударь, – мягко проговорил он.
Гульд почувствовал, как по его жилам пробежал холодок.
«С этим шутить точно не стоит», – подумал сержант и махнул рукой стражнику:
– Отойди назад, парень. – (Капрал в замешательстве подчинился.) – Убери оружие, – приказал Гульд.
Меч с шорохом и щелчком скользнул обратно в ножны.
– Вот так-то лучше, – сказал чужеземец. – Пожалуйста, заходите, сержант, раз уж вам так хочется меня видеть. Эмансипор, прошу с нами.
Гульд кивнул капралу:
– Жди здесь.
– Есть.
Все трое вошли в комнату. Риз закрыл за собой дверь и опустил засов.
Гульд огляделся. Заваленный кусками сланца стол, еще свежие остатки завтрака на стуле. («Странно, уже почти вечер», – подумал сержант.) Две незаправленные кровати, дорожные сундуки, из которых открыт был только один: сержант увидел внутри самую обычную одежду, наброшенную на ящик с каким-то оружием, и кольчугу. Остальные три сундука были надежно заперты. Гульд шагнул к столу, разглядывая сланец.
– Не узнаю эти руны, – сказал он, поворачиваясь к сурово смотревшему на него чужеземцу. – Откуда вы прибыли?
– Из далекой земли, сержант. Увы, ее название ничего вам не скажет.
– А у вас есть способности к языкам, – заметил Гульд.
Иностранец поднял бровь:
– Весьма умеренные. Как я понимаю, мой акцент вполне отчетлив.
– Как давно вы выучили клептский?
– Этот язык так называется? Я думал, это минорский.
– Клепт – остров, а Минор – город на нем. Я задал вам вопрос, сударь.
– Как давно я освоил ваш язык? Это столь важно? Что ж, отвечу… около трех недель назад. Пока мы плыли из Кореля, я нанял одного матроса, уроженца этого острова, чтобы он меня учил. В любом случае здешний язык явно похож на корельский.
– Вы чародей, сударь?
Чужеземец слегка наклонил голову:
– Мое имя Бошелен.
– А ваш спутник?
– Корбал Брош. Он освобожденный евнух, сударь.
– Евнух?
Бошелен снова кивнул.
– Среди народа, из которого он происходит, этой малоприятной операции подвергают всех рабов мужского пола. По очевидным причинам Корбал Брош предпочитает уединение, мир и покой.
– Где же он? В одном из этих сундуков?
– Я вовсе не говорил, будто он кого-то стесняется, сержант. Нет, в данный момент Корбал Брош за городом, он не переносит большие толпы.
– Где именно?
– Точно не знаю. Он… блуждает.
Гульд взглянул на куски сланца:
– Что это?
– Плоды неудачных попыток, сержант. Местный сланец обладает интересными минеральными свойствами – наверняка именно потому его использовали древние строители гробниц. Внутри его содержится природная энергия. И я пытаюсь ее… обуздать.
– Как долго вы намерены пробыть в Миноре?
Бошелен пожал плечами:
– Зависит от того, увенчаются ли успехом мои усилия. Естественно, – он слегка улыбнулся, – даже моему терпению есть предел.
Гульд почувствовал в словах собеседника скрытую угрозу, некое предупреждение, но виду не подал.
– А как вы общаетесь со своим другом, этим евнухом?..
«Проклятье, с чего мне вдруг так не по себе? В истории Минора были свои мрачные эпохи: тут тоже практиковались рабство и кастрация… Почему же, во имя Худа, у меня аж мороз по коже?»
Бошелен снова пожал плечами:
– Использую простейшее заклинание для связи. Он явится в назначенное для встречи место точно в указанное время.
– Вы некромант, Бошелен? – небрежно поинтересовался Гульд, наблюдая за реакцией собеседника, но не почувствовал ничего, кроме едва заметного веселья.
– Нет, что вы, сержант. Слишком уж это зловещее занятие. У меня нет никакого желания ступать на Тропу Худа…
– Худа? Некоторые утверждают, будто это нечто совершенно противоположное…
– На сей счет существует множество предположений. Я лично склонен согласиться с теорией мудреца Кульпа-старшего, что некромантия находится на пороге Тропы Худа – в промежутке между жизнью и смертью, если вам так будет угодно. Некроманты, возможно, знают больше, но не в их обычае распространяться на эту тему. Те, кто практикует смертное искусство, крайне скрытны – в силу естественных причин.