Институт

– Вы должны, – убедительно произнес Люк. – Я еще слишком мал – никак не обойдусь без досточтимых mater и pater[11 - Мать и отец (лат.).]. К тому же… – мальчик посмотрел на них через стол с остатками пиццы, – я не смогу нормально работать. Мне будет слишком вас не хватать.

Айлин настрого запретила глазам наполняться слезами, но они все равно наполнились. Герб молча протянул ей салфетку.

– Мистер Грир… – начала она, – предложил нам… э-э… вариант переезда…

– Перебью, – сказал Люк. – Кто претендует на последний кусок?

– Никто, ешь, – ответил Герб. – Надеюсь, ты не лопнешь – тебе еще экзамены сдавать.

– Mеnage ? college[12 - Можно перевести как «в колледж всей семьей» (фр.), по аналогии с расхожим выражением mеnage ? trois — «шведская семья», любовь втроем.], – рассмеялся Люк. – Он вам рассказал про богатеньких выпускников, да?

Айлин отложила салфетку.

– Господи, Люк! Ты обсуждал наши финансы со школьным психологом? А кто в нашей семье вообще главный? У меня закрадываются сомнения на этот счет.

– Успокойся, mamacita[13 - Мамочка (исп.).], все нормально. Вообще-то сначала я подумал про целевой капитал школы – он у Бродерика просто огромный. Школьному правлению ничего не стоит переселить все наше семейство в Бостон, но они никогда не дадут «добро», хотя такой вариант видится мне вполне логичным.

– Неужели? – спросил Герб.

– Ну да! – Люк с аппетитом прожевал пиццу и глотнул колы. – Я для них вроде как инвестиция. Акция с большим потенциалом роста. Посеешь центы – пожнешь доллары, верно? Так устроена Америка. Правление это понимает, разумеется, однако им не по силам порвать шаблон – вырваться из когнитивной западни.

– Из когнитивной западни? – переспросил отец.

– Ага. Из западни потомственной диалектики. В этом есть что-то первобытное, племенное… Смешно, правда? Племя членов правления, ха! В общем, они рассуждают так: «Если мы поможем Люку, придется помогать и остальным». Такая вот когнитивная западня. Передается из поколения в поколение.

– Устоявшийся взгляд, – сказала Айлин.

– В точку, мам. Правление лучше свалит все на богатеньких выпускников школы, которые уже заработали мегабаксы на своем нешаблонном мышлении, но по-прежнему нежно любят старый добрый Бродерик. Переговорщиком назначат мистера Грира – ну, я на это надеюсь. Соль вот в чем: сейчас они помогут мне, а я потом буду помогать школе. Когда прославлюсь и сколочу состояние. Вообще-то мне не нужны ни деньги, ни слава, я же классический представитель среднего класса, но я вполне могу разбогатеть. Случайно. Если, конечно, не подхвачу какую-нибудь жуткую заразу или не стану жертвой теракта.

– Не каркай, – сказала Айлин и перекрестилась над заваленным корками столом.

– Нельзя быть такой суеверной, мам! – снисходительно бросил Люк.

– Уж какая есть. Вытри-ка рот – ты весь перемазался томатным соусом. Выглядит так, будто у тебя десны кровоточат.

Люк послушно вытер губы.

Герб продолжал:

– Мистер Грир дал нам понять, что некие заинтересованные лица действительно готовы проспонсировать наш переезд и оказывать нам финансовую поддержку в течение шестнадцати месяцев.

– А он сказал, что те же самые лица помогут тебе найти новую работу? – У Люка загорелись глаза. – Причем крутую! Потому что один из бывших воспитанников Бродерика – Дуглас Финкель. Владелец «Американских бумажных товаров», на минуточку. То есть фактически хозяин золотой жилы. Воротила. Акула бизне…

– Фамилия «Финкель» действительно всплывала в нашем разговоре…

– Да, и кстати! – Люк повернулся к матери. – В Бостоне сейчас очень выгодно работать учителем. Средняя заработная плата школьного учителя с твоим опытом – около шестидесяти пяти тысяч в год…

– Сынок, откуда ты все это знаешь? – спросил Герб.

Люк пожал плечами.

– Из «Википедии», например. Начинаю с нее, потом перехожу по ссылкам на цитируемые источники. Тут главное понимать обстановку. Знать свою среду. Моя среда – это Бродерик. Всех членов правления я знаю; выпускников-толстосумов пришлось поискать.

Айлин потянулась через стол, взяла у Люка кусок пиццы и положила его на алюминиевый подносик с корками.

– Люк, даже если все это действительно возможно… разве ты не будешь скучать по друзьям?

Он помрачнел.

– Да. Особенно по Рольфу. И по Майе. Хотя официально нам нельзя приглашать девочек на весенний бал, неофициально я пошел бы именно с ней. В общем – да. Я буду скучать. Но.

Родители молчали. Их сын, который обычно за словом в карман не лез, вдруг растерялся. Он открыл рот, потом закрыл, потом снова открыл.

– Даже не знаю, как сказать… И стоит ли вообще об этом говорить.

– Попытайся. У нас впереди еще много важных разговоров, но этот пока – самый важный. Так что попытайся.

У входа в ресторан Ричи Рокет начал свое ежечасное выступление – танец под песню «Мамбо номер пять». Айлин наблюдала, как человек в серебристом скафандре жестом приглашает людей за столиками к нему присоединиться. Несколько детей вышли на сцену и, смеясь, плясали буги, а их родители смотрели, хлопали и фотографировали. Не так давно – всего лишь пять лет минуло – Люк вот так же отплясывал с Ричи Рокетом. А теперь они обсуждают грядущие перемены – огромные, невероятные! Айлин не понимала, как у них с Гербертом – у самых обычных людей с обычными мечтами и ожиданиями – мог родиться такой ребенок. Порой ей хотелось, чтобы все сложилось иначе. Порой она всей душой ненавидела роль, которая досталась им с мужем, но она никогда не испытывала подобных чувств по отношению к Люку – и никогда не будет испытывать. Он ее малыш, ее единственный и горячо любимый сын.

– Люк, – очень тихо окликнул сына Герб. – Сынок?..

– Меня волнует то, что будет дальше, – наконец заговорил Люк, подняв голову и глядя прямо на родителей. В его глазах горел гений, выдающийся ум. Обычно Люк скрывал от папы с мамой этот блеск, потому что знал: он пугает их куда сильнее, чем звон тарелок. – Понимаете? Будущее. Я хочу поехать в Бостон… учиться… а потом двигаться дальше. Все эти бродерики и университеты – они ведь не цель, а лишь ступеньки на пути к цели.

– А какая у тебя цель, сынок? – спросила Айлин.

– Не знаю. Мне столько надо выяснить. В голове засело такое… иногда оно подступает… порой мне удается его накормить, однако далеко не всегда. В такие моменты я чувствую себя маленьким и ужасно глупым…

– Милый, что ты! Глупый – это точно не про тебя. – Айлин потянулась к его руке. Люк отдернул ее и покачал головой. Алюминиевый поднос от пиццы задрожал, крошки в нем запрыгали.

– В общем, есть такая бездна, понимаете? Она мне порой снится. У нее нет дна, и она полна всяких неведомых штук и тварей… Не знаю, как бездна может быть полна, это оксюморон, но говорю как есть. На краю этой бездны я чувствую себя ничтожным и глупым. Через нее перекинут мост, и мне хочется ступить на него, встать посередине, поднять руки и…

Айлин и Герб молча, немного испуганно слушали. Люк поднял руки к своему узкому напряженному лицу. Поднос от пиццы теперь не просто дрожал – он звенел на столе. Как иногда звенели тарелки в буфете.

– …и тогда все эти штуки поднимутся из темноты. Я точно знаю.

Поднос поехал по столу и упал на пол. Герб и Айлин на него даже не взглянули. Такое порой случалось рядом с Люком, когда он сильно волновался. Нечасто. И все же случалось. Они привыкли.

– Понимаю, – сказал Герб.

– Ага, понимает он! – воскликнула Айлин. – Ни черта мы не понимаем. Но ты не обращай внимания – сдавай свои экзамены. Только знай, что всегда можешь передумать. Если не передумаешь, если действительно задашься целью поступить… – она посмотрела на Герба. Тот кивнул, – мы попробуем все устроить.

Люк улыбнулся и поднял с пола поднос. Поглядел на Ричи Рокета.

– Помню, в детстве я тоже так плясал.

– Ага. – Айлин снова понадобилась салфетка. – Плясал.

– Ты ведь знаешь, что говорят про бездну? – спросил Герб.