Планеты

– Что? – отозвалась девушка, знобко поеживалась от окружающей их тишины и неизвестности.

– Мой данкар вышел из строя, – повторил офицер. – Должно быть, не выдержал натиска Большой Воды или приложился к какому-нибудь камню, пока я барахтался в потоке. И случилось это, как всегда, очень не вовремя.

– Может, можно его починить? – с надеждой спросила Дели. – Это ведь боевой данкар, а не какая-то тренировочная пустышка, которая ломается от одного прикосновения.

–Даже боевые данкары не вечны, империта, – заметил Марион, но, все же, сняв браслет с запястья, принялся сосредоточенно колдовать над ним в надежде «починить», как выразилась его спутница.

Стремительно темнело, и вместе с темнотой подступал и сгущался страх. И уже, когда Дели с трудом различала бледное лицо трайда, хотя он сидел всего в паре шагов от нее, и темнота вокруг становилась почти осязаемой, рисуя в ее воображении подкрадывающихся марганов и еще более жутких монстров, вдруг зажегся неяркий желтоватый свет, разогнавший мрак и вместе с ним – страх.

– Вы его починили! – радостно воскликнула Дели, едва не захлопав в ладоши. – Я же говорила, что боевые данкары так просто не ломаются!

Марион вновь надел браслет на руку.

– Удалось восстановить лишь световую функцию, да и то всего на треть. А что касается остального, включая связь и оружие, то придется нам как-то обходиться без него: на скорую руку и без необходимого оборудования восстановить данкар в полном объеме невозможно.

– Но ведь у вас есть бластер, а у меня – андор, значит не все так плохо, – не стала унывать девушка. – И к тому же у нас есть свет, а друзей, я думаю, мы обязательно найдем.

Офицер одобрительно посмотрел на нее, причем взгляд его был таким, словно он узнал в империте нечто новое, скрытое раньше, но не стал ничего говорить вслух.

Следующие несколько минут сидели молча, оглядывая настороженными глазами пещеру в свете данкара и, думая каждый о своем. Дели думала о нестерпимо ноющей ноге, что не давала покоя. Нет, она не ныла, она ужасно, просто кошмарно болела после долгой, трудной ходьбы по камням. Посмотреть же на покалеченную конечность было боязно. Наконец, решившись, завернула штанину некогда брюк. Нога распухла почти в два раза и напоминала теперь вовсе не ногу юной девушки, а скорее какой-то уродливый толстый хобот неизвестного животного противного розовато-красного цвета.

– Сильно болит? – спросил Марион.

– Да, очень, – не стала она скрывать и корчить железную волю. – Наверное, не скоро пройдет?

– Позвольте взглянуть? – трайд подсел поближе, внимательно осмотрел ее лодыжку, сказал: – Вывих. Все бы ничего, но вы слишком долго ходили на больной ноге. Тут теперь нужна регенерационная камера. Но попробую облегчить боль, – с этими словами он вдруг взял ее ногу, положил себе на колено и принялся осторожно массировать.

Дели вздрогнула от прикосновения его рук и уже хотела остановить, ведь это было сверхнаглостью, сверхдерзостью – лапать ее, империту! Узнай об этом на Деллафии, и трайду было бы не миновать распыления. Но его ладони оказались на удивление нежными, ласковыми и бережными, что девушка, к своему страшному стыду, призналась себе, что это ей нравится. А чуткие пальцы продолжали растирать, поглаживать, снимая острую боль, успокаивая ее, словно трайд был заправским лекарем.

Вдруг Марион отнял руки и поднял на нее глаза – темные, почти черные в неярком свете – и в этих глазах сейчас не было ни обычного холода, ни жесткости, ни раздражения, в них появилось нечто другое: усталость, напряжение, страх, боль и что-то еще – трогательное и беззащитное. Дели увидела бледное, осунувшееся, измученное, но все равно такое красивое лицо трайда, но это был другой трайд – полный непонятной печали, чувствительный и очень уязвимый.

– Простите, империта, – сказал он, опуская глаза. – Похоже, распыление я уже заслужил.

Дели убрала ногу с его колена, произнесла:

– Я никому не скажу об этом, обещаю. Ведь вы же поступали без злого умысла. И спасибо, боль, действительно, утихла.

Тот взглянул на нее, но ничего не сказал.

– Трайд, скажите, что означают ваши имена, которыми ихлаки называют вас? – спросила она после длительного молчания.

Офицер сидел, закрыв глаза, и, казалось, спал, но он ответил, не открывая глаз:

– Их дали нам давно в луйхаре Юл-Кана, и они крепко прилипли к нам. Имбис – это Тасури – означает по-камарленски «покой, тишина». Дентр – это Джанулория – «сила», а Эрадорх – это я, – значит, «стихия». Не знаю, почему они назвали нас именно так. Наверное, ихлаки видят нас такими. У них другой взгляд на вещи, более простой и естественный.

– А что означает «шалкай»?

Марион тихо улыбнулся.

– Шалкай – это очень редкий цветок Камарлена. Я видел его лишь однажды очень давно. Он невероятно красивый, хотя почти незаметен в траве, – такой он маленький. Его лепестки цвета ваших глаз. Ихлаки думают, что шалкай приносит удачу, если увидишь его.

– И у вас была удача, когда вы увидели его? – заинтересовалась Дели.

– Была.

– Какая же, если не секрет?

– В этот день Юл-Кан спас мне жизнь.

– Не может быть! Расскажите, пожалуйста!

– Не сейчас, империта, в другой раз.

– Другого раза может и не представится.

– То есть? – удивился Марион.

– А то и есть, что, возможно, сегодня нас уже сожрут марганы, а вы говорите, в другой раз.

По лицу трайда пробежала тень тяжелых воспоминаний. Ясно, словно это было вчера, перед глазами мелькнул Нхасс, полчища марганов, кровавая резня, смерть, боль, граничащая с сумасшествием, и бесконечный, как сама Вселенная, слепой, нечеловеческий ужас. Тот ужас и та боль до сих пор жили где-то в уголке его сердца, словно засевший навечно осколок.

– Неужели в вашу прелестную головку приходят такие мрачные мысли? – спросил он, прогоняя наваждение.

– Да, приходят. А я поражаюсь вашему спокойствию, даже равнодушию. Нас преследуют несчастье за несчастьем, мы едва не утонули в этом проклятом ливне, нас окружают злобные твари, мечтающие нас сожрать, а вы горите лишь одним желанием – найти кого-то в этих горах, а все остальное вас, словно, не волнует!

– По-вашему, я должен кататься по земле с горестными воплями «мы все погибнем» и рвать на себе волосы? Сожалею, но на это у меня нет ни сил, ни желания.

– Кататься по земле и рвать волосы вовсе незачем, трайд. Нужно действовать!

– Разве мы не действуем?

– Нет, мы ничего не делаем! Мы только носимся по всему Камарлену, убегаем, догоняем, а результата – ноль! Перед нами горы Ялтхари, но как мы найдем в этих громадинах кого-то? Как? Ведь невозможно облазить их и за сто лет! А, если здесь вообще никого нет, тогда что? – наступала Дели.

Трайд думал о том же. Как они найдут пиратов в этих необъятных горах, если даже потеряли друг друга? И живы ли остальные? Продержатся ли они хотя бы до завтрашнего дня? Скоро ли будет подмога или им так и придется самим противостоять неведомому врагу, даже, не зная ни его численности, ни его планов, не зная даже точно здесь ли он?

– Я не знаю, империта, что тогда, – вздохнул Марион, чувствуя на своих плечах непосильный груз.

– Как так? – изумилась девушка. – У вас даже нет никаких планов? Вы поступили просто подло, втянув доверяющих вам людей в это безнадежное предприятие! Вы не имели на это никакого права!

– Джанулория и Тасури такие же офицеры, как и я. Они прекрасно осознавали, на что идут. Мы выполняем нашу работу, – устало отвечал тот на выпады империты.

– Я говорю не о них, а о бедном ихлаке и о себе!

– Юл-Кана ничто не остановит, если дело касается камней, а вы… Разве не вы упросили меня взять вас в это безнадежное предприятие?

– Да, но вы не говорили, что оно настолько безнадежное!

– Насколько же оно безнадежное, по вашему мнению?