Планеты

Неожиданно туннель кончился, и они оказались в просторном каменном зале, увенчанном большими островерхими камнями. А перед ними раскинулся кристальный лес, который переливался нежным белым светом, заполняя своды пещеры ненавязчивыми, волнующими, загадочными сполохами и бликами. Это были священные алиманы. Их мягкое сияние, играя на стенах, рисовало таинственные изображения, в которых можно было увидеть цветущее дерево, бутон цветка, бегущее животное и множество других, не менее красивых вещей.

Они не могли оторвать глаз от этого восхитительного, поистине прекрасного зрелища. Казалось, что время вдруг остановилось, исчез весь мир, вся Вселенная сосредоточилась на этих необыкновенных кристаллах и их тихом задумчивом сиянии. Они словно были живыми, словно пытались что-то сказать им, показать через причудливые рисунки, словно уносили в другой мир – непонятный и мистический – и ждали, ждали…

Марион моргнул, возвращаясь в реальность, посмотрел на девушку, но она целиком погрузилась в созерцание алиманов, и офицер ее понимал. Он сам находился в их власти несколько часов, увидев впервые.

– Империта! – позвал он.

– Да? – очнулась Дели, растерянно хлопая глазами. – Как странно, я словно путешествовала по каким-то незнакомым таинственным мирам. Это все они?

– Да, в алиманах есть какая-то необъяснимая сила. Говорят, они могут лечить, – Марион присел возле гроздьев кристаллов, вздохнул: – Жаль только, что я не знаю, что нужно для этого делать. Юл- Кан никогда не говорил об этом.

А Дели все любовалась алиманами. Это было самое прекрасное из всего, что она когда-либо видела в своей жизни. Молочно-белые, искрящиеся гранями, они зачаровывали, притягивали, околдовывали.

– Как вы можете сидеть, когда вокруг вас такая красота? – Удивилась девушка.

Не удержавшись, она осторожно дотронулась ладонью до одного кристалла. Кожа ощутила еле уловимое тепло и слабую, почти незаметную пульсацию, исходящую, словно изнутри камня. Страха не было, но ее вдруг наполнило смутное необъяснимое, будто покрытое толстым слоем тумана, чувство тревоги и настороженности. Удивительное ощущение проникало сквозь кончики пальцев, как тихо бегущий поток ручья, не причиняя боли, разливалось по венам и заполняло все тело, пока не влилось в мозг мягким сияющим фонтаном. В сознании неожиданно ярко вспыхнула странная картина.

Она увидела кусочек Камарлена. Большое поле, поросшее густой красно-бардовой травой, в которой, словно озорные глазки, проглядывали маленькие фиолетово-сиреневые цветы – неприметные, но необычайно красивые. Недалеко возвышался шатер леса с огромными стройными колоннами огненных деревьев. Пробежал какой-то вспугнутый сильный зверь. Все дышало спокойствием, величием и простотой.

Теперь перед глазами стояла другая картина.

Земля, покрытая толстой пеленой пепла, и мертвая сухая трава. В небе клубы дыма, – удушающие, ядовитые. Деревья, задыхающиеся в смоге, умирающие. Бледное, словно больное, солнце, пытающееся пробиться сквозь толщу черных облаков.

Это было давно, но это было. Тогда смерть отвели Другие, и планета вновь ожила. Неважно, кто они – Другие – и откуда пришли, важно, что опасность ушла.

Но теперь, после стольких лет обновляющего сна, вновь пришла смерть, которая грозила не только планете, но и им. И они уже пробуждаются и скоро сила их будет велика. И тогда…

Дели в страхе отдернула руку, напуганная и ошарашенная произошедшим, увидела Мариона, что стоял рядом и странно смотрел на нее.

– Вы что-то почувствовали, империта?

Она покосилась на кристаллы, но те по-прежнему загадочно искрились белым сиянием.

– Я видела Камарлен и что-то еще, – неуверенно произнесла она, сомневаясь, не было ли все это галлюцинацией, наваждением. – Да, и что-то еще. Пожалуйста, только не спрашивайте ни о чем, потому что я и сама ничего не понимаю. Эти кристаллы, как живые.

Марион знал, что алиманы обладают тайной неведомой силой, но никогда не слышал, чтобы они входили в контакт с кем-либо.

– Давайте уйдем отсюда, трайд, – попросила империта, с недоверием и почти страхом глядя на кристальный лес.

Тот кивнул, и они нырнули в другой туннель, ведущий в еще более глубокое нутро гор Ялтхари. Дели с удивлением обнаружила, что лодыжка ее перестала болеть, а опухоль совсем спала. Марион тоже заметил, что раны его странно затихли, успокоились.

– Значит, правду говорят про лечебную силу камней, – не уставал повторять он. – Бывают же чудеса на свете!

Дели же, напротив, была молчалива и задумчива. О чем говорили камни? Какую силу они таят и копят в себе? Неужели они чувствуют марганов, чувствуют опасность и смерть? К чему они готовятся? И что будет после их «тогда…»?

Покалывание в пустом желудке вернуло ее к насущным проблемам. Никогда раньше она не голодала. К тому же очень хотелось пить.

– Сейчас бы хоть кусочек мильдана![17 - Мильдан – деллафийский хлеб с прянностями (деллаф.)]– мечтательно протянула Дели.

Трайда уже давно мучил этот вопрос. Так ведь они и в самом деле умрут от голода.

Еще просто удивительно, что империта довольно-таки бодра. Он-то может и протянет без еды несколько дней, – приходилось голодать и неделями, – но вот девушка?

С мыслями о еде, прошли несколько рондов, миновав дважды большие залы с алиманами. Стояла пронзительная тишина, нарушаемая лишь эхом их шагов. Пещеры были однообразны и скучны, глаза всюду натыкались на унылые стены. Марганов, к счастью, не было.

Внезапно Марион остановился, прислушиваясь.

– Слышите, империта? – спросил он.

– Что там? – напряглась Дели.

– Шумит вода.

Действительно, где-то совсем недалеко раздавался чарующий голос падающей воды. Вскоре их глазам предстал маленький водопадик, стекающий откуда-то сверху, видимо то были отголоски Большой Воды, оказавшиеся очень кстати. В лицо ударили прохладные брызги, а под ногами куда-то в темноту убегал быстрый ручеек. Пили долго и жадно. После немного отдохнули.

– Трайд, когда мы вернемся на Деллафию, что вы сделаете в первую очередь? – неожиданно спросила девушка.

– Что сделаю? – растерялся тот. – Даже не знаю.

– А я знаю. Первым делом я посмотрю в зеркало на свое отражение.

Марион засмеялся, а Дели продолжила:

– Потом я помоюсь и причешусь. А потом наемся до отвала и буду спать.

– Кто бы мог подумать, что когда-нибудь мы будем мечтать о таких простых вещах! – произнес офицер.

– Думаете, на Деллафии переживают за нас?

– Надеюсь.

– Я тоже, – вздохнула девушка, вовсе не уверенная, что кто-то волнуется за нее на родной планете, учитывая, на каких тонах они расстались с Императором.

У них никогда не было взаимопонимания, лишь постоянные ссоры, стычки, обиды. Вспыльчивый, требовательный, жесткий, черствый, вечно занятый какими-то неотложными сверхважными делами, он полностью переложил ее воспитание на плечи многочисленных наставников, учителей, репетиторов и нянек. Изредка появлялся сам, но не для того, чтобы поинтересоваться ее делами, самочувствием или просто побаловать дочь своим вниманием, а чтобы устроить ей экзамен, проверяя, хорошо ли идет воспитание и обучение. И обычно эти экзамены кончались шумным скандалом и слезами, потому что Дели упорно не желала поддаваться занудным воспитателям, часто сбегая от них. В сердцах она кричала, что Император – бесчувственный тиран, плюющий на дочь с высокой колокольни, за что не раз сидела под арестом.

Он мечтал сделать из нее настоящую Императрицу – достойную себе замену, заставляя ее сидеть, как Императрица, ходить, как Императрица, говорить, как Императрица. А она противилась этому. Ее не прельщала перспектива погрязнуть навсегда в болоте тоски под названием «правление» и навеки забыть о себе, о своих желаниях, мечтах, свободе, в конце концов, потому что на себя времени не остается. Это пугало ее больше всего. А Император не желал ничего слышать и понимать и бесился от бестолковости и глупого упрямства своей дочери. Все чаще вспыхивали ссоры, разжигающие еще больше ее ненависть к Трону. Она мечтала о свободной жизни, полной приключений. А Император называл ее позором своей семьи, рода и Деллафии в целом, грозился отречься от нее и оставить голодранкой, отдать в жены космическому пирату, отправить на дикую планету и оставить там, заточить ее в самое глубокое подземелье на несколько лет для приобретения ума и послушания.

А ее мать – Императрица Дельфина – была тихой, спокойной, миролюбивой и побаивалась своего мужа, не говоря ему ни слова наперекор. Она была несчастлива в этом браке, так как вышла за Фиделя не по своей воле, а по воле своего покойного отца. Но, тем не менее, Императрица любила Филадельфию, всякий раз успокаивая, когда та прибегала к ней, залитая слезами от очередной перепалки с отцом, печально смотрела на дочь и говорила:

– Филадельфия, ссорами ничего не добьешься. Не мучай себя. От судьбы все равно не уйдешь, сколько ни противься. Короли не бывают счастливыми и свободными.

Но тем самым только усиливала желание империты противиться своей судьбе. Как она ненавидела эти слова! И, убегая в свои покои, горько рыдала от осознания своего бессилия против ненавистного Трона.

И, в конце концов, она улетела на Камарлен и вляпалась в мерзейшую историю.

– Вы были когда-нибудь на празднике Цветов? – снова спросила она.

– Нет, ни разу.