Разряд тока. Вот, что напомнили резкие слова, вонзившиеся куда-то под ребро. Комок подступил к горлу, захотелось вдруг расплакаться от стыда и необъяснимого страха, которые словно торжествовали в сознании разрозненном. Ладони к лицу – так по-детски, так глупо и смешно. Если бы только в ситуации сложившейся имелось хоть что-нибудь смешное… Если бы только в ладонях можно было спрятаться.
– Да.
Глухо согласившись, Агата словно черту подвела под сказанным, и неимоверных усилий ей стоило отнять руки от лица, чтобы посмотреть на Володю. Она была готова ко всему, и понимала, что виновата сама. Прикусила бы язык, притворилась – и всё бы обошлось. А теперь всё, потому что слово – не воробей. Можно писать заявление.
Володя смотрел совершенно спокойно. В чём-то немого печально, устало, но спокойно и абсолютно беззлобно. Затем вдруг усмехнулся, однако в смешке не искрилось и намёка на радость – скорее, ощутимей было что-то, на жалость походившее.
Если бы только можно было сквозь землю провалиться!
Густая тишина душила. Но Агата пошевелиться боялась, не то, чтобы что-то сказать. И некоторое время безмолвие витало в кабинете незримой тенью, словно помогая всё сильнее ненавидеть саму себя.
Володя заговорил, когда казалось, что всё: всё кончено.
– Тебе надо было сразу сказать, чтобы таких ситуаций не возникало. Просто дело в том, что Денис – военкор.
Недоумение, верно, отразилось на лице слишком явно; нахмурившись, Агата исподлобья глянула и ртом схватила воздух.
– Чего? В смысле?
– По бумагам он, конечно, гражданский, – Володя тут же поправился, реакцию увидев. Голос его звучал необычайно спокойно и ровно: он словно силился вбить весь смысл своих слов посильнее, – и работает, соответственно, на гражданке. Но, если кого-то надо посылать в горячую точку, руководство точно знает, кого брать в первую очередь. Денис – гениальный военный корреспондент, я тебе это точно говорю, без преувеличений. Это его. Как гражданский он намного посредственнее. Плёнок этих не достать – в архиве такие вещи на руки не выдают, поэтому только если искать записи самих выпусков…
– Подожди, – Агата подняла ладонь, рассказ прерывая. Пальцы дрожали, и, когда это стало заметно, пришлось тут же руку спрятать, зажав её меж колен. – То есть, ты хочешь сказать, что вот это всё… – не найдясь, что ещё сказать, лишь шеей дёрнула, словно показывая состояние Кравцова.
Володя кивнул.
– Отходняк. Возвращение из одного мира в другой. Даже можно даты сопоставить – те плёнки, которые тебя смутили, записаны спустя день-два после окончания командировки. На всех есть даты, но я тебя не обманываю.
Молча Агата затрясла головой, словно моля прекратить, и речь прервалась.
Дура. Невыносимая, законченная идиотка.
Вот ты, Волкова, кто.
Журналистом стать хотела? А человеком побыть не пробовала?
– Господи… – провела пальцами по глазам и передёрнулась. – Какая же я дура.
– Всякое бывает. Я говорил, что тебе надо сразу всё рассказать, чтобы не было сюрпризов, но можешь представить, что мне было сказано. Надо было сразу все карты выложить, но тактик из Дениса никакой. Особенно в мирной обстановке.
Сердце постепенно возвращалось на природой ему место отведённое, но колотиться медленнее не начинало. И дыхание оттого никак не выравнивалось, оставаясь рваным и неровным. Агата словно задыхалась и то и дело хваталась за ворот и без того растянутого свитера в надежде воздуха глотнуть побольше. Всё на места свои встало, однако легче отчего-то не становилось.
– Не понимаю… почему надо было скрывать? Посылают ведь всех подряд.
Поднявшись на ноги, Агата принялась кабинет шагами мерить, заведя руки за спину. Пошедший от времени пузырями линолеум проминался под подошвами сбитых кроссовок, и шаги получались мягкими и практически беззвучными. Пять широких шагов в длину, четыре в ширину, если бы не шкаф и столы… Пальцы сплелись в замок, да так сильно, что занемели буквально через минуту, но дискомфорт практически не ощущался. Мысли находились в таком хаосе, что периодически приходилось головой трясти, словно мокрая собака, чтобы более или менее сфокусироваться на чём-то конкретном.
Володя молчал, рассматривая собственные ладони, и на мгновение показалось, что его молчание именно сейчас неспроста; словно он обдумывал и взвешивал что-то. Но придавать тому значения не ни сил, ни желания не имелось.
То, что от Агаты в очередной раз скрыли что-то, в шок не повергло. Скорее, имело место банальное непонимание: ведь ни для кого не секрет, что, когда на близлежащих к стране и, тем паче, внутренних территориях шли вооружённые конфликты, посылать в эпицентр могли любого. Это напоминало нездоровую лотерею, но альтернативы не существовало. Агата знала, куда шла, и сюрпризов не случилось.
Когда она поравнялась с диваном, голос Володи прозвучал словно из вакуума.
– Денис боится, что разнарядка придёт и на тебя.
Всё.
Каково это – когда разом внутри обрывается всё сразу?
Воздух закончился совсем. Куклой безвольной Агата упала на диван и посмотрела на Володю так, что тот опустил голову, явно не выдержав. И вдруг отчётливо показалось, что накрыл приступ лихорадки. Маленький кабинет показался клеткой, лишённой воздуха, а рука сама собой потянулась к горлу в надежде расцарапать его и получить хоть какое-то облегчение дыхания…
Задохнувшись, хотела что-то сказать, но получился лишь хрип бессвязный. Володя это, конечно же, заметил и потянулся к графину с водой; пришлось остановить его жестом.
– Что он делает?
Слова эти прозвучали тихим шелестом, почти неслышно. Она словно задавала этот вопрос пустоте. Самой себе. Господу богу. Кому угодно, но только не сидевшему в каких-то сантиметрах от неё Володе. На лице которого вдруг отчётливо мука проявилась. Прикрыв глаза, он протяжно выдохнул и запрокинул голову на мгновения. Потом его, конечно же, станет жаль: ведь уж кого-кого, а именно Володю вся ситуация касалась в степени наименьшей. Но сейчас Агате было совсем не до того. Она сейчас вообще едва ли могла трезво соображать.
– По документам вы работаете в паре. Никого не волнует, что ты делаешь де-факто, и, если бумаги придут, то придут они на два имени сразу. На три, потому что в таких поездках мы всегда вместе… Денис не сможет отказаться, он этим живёт. А ты – полноправный сотрудник, и ходишь под прямым подчинением одного из лучших военкоров. На тебя всё распространяется в той же степени, что и на всех нас.
– Значит, поэтому вам нужен был именно парень, – больше утверждение, нежели вопрос. Всё разом на свои места встало, но лучше бы – видел бог, если только он существовал, так было бы лучше – если бы неизвестность осталась неизвестностью.
Немой кивок в ответ.
Всё происходившее напоминало фантасмагорию.
– Только это между нами.
– Между нами… – Агата снова встала и пару раз прошлась по кабинету взад-вперёд. Затем вдруг крутанулась вокруг своей оси и не заметила, в какой момент голос преисполнился ядом. – А знаешь, что? Я не просила о такой чести. И можешь ему передать, чтобы не утруждал себя. Мне не пять лет, если вы не заметили, и я прекрасно понимала, на что подписываюсь. И продолжаю понимать.
– Ты понимаешь, – Володя говорил спокойно, словно пытаясь как можно осторожнее донести какую-то очень важную истину, которая никак усваиваться не желала, – но не представляешь. Мы там многого насмотрелись…
– Всё, хватит, – нервы дали сбой окончательно. Голос становился громче с каждым словом, но на самоконтроль сил просто не осталось, – вы мне не родители. Я уже взрослая девочка, и думать, что я возьму, испугаюсь и быстренько сделаю так, как того хочет Кравцов – плохая идея. Надоело, ясно? Надоело!
Она видела, как Володя подался было вперёд, собираясь встать из-за стола, и потому вылетела в коридор, напоследок хлопнув дверью что было сил, и буквально рванула прочь, никого не видя и не слыша. Кровь била в ушах незримым набатом, сердце ухало в унисон, а лицо горело так, что можно даже испугаться, если бы на то хватило сил.
Всему рано или поздно приходил конец. Терпение не слыло исключением, и сегодня закончилось и оно.
Вниз по разбитым ступеням, то и дело чудом избегая столкновений; подальше от кабинета, подальше от людей в принципе. Забиться куда-нибудь в угол потемнее, благо, таковых хватало, и сидеть там неподвижно до конца дня.
Всё, Волкова. Сбой дала система.
Долбаная истеричка.
Казалось, ещё совсем немного, и слёзы брызнули бы из глаз. Приходилось до боли прикусывать и без того настрадавшуюся за утро губу, чтобы хоть как-то отвлекаться от перспективы расплакаться. Обида, злость и усталость от всего происходившего смешались и теперь монотонно разрывали изнутри, словно на прочность проверяя.
Длинный коридор, поворот, вновь по прямой, мимо студий, мимо рекреаций, мимо людей и всего на свете. Кто-то окликал, кто-то пытался бросить пару ласковых в спину, но всё встречалось с совершенным безразличием.
Самая дальняя лестница; теперь уже Агата бежала вверх, поднимаясь на пятый этаж – там можно было выйти на крышу «колодца», который и представлял собой телецентр. Сейчас там не должно быть народа, а, если бы не повезло, то с пустынными местами дело обстояло намного лучше именно на пятом. И наплевать, что о ней могли подумать.
Бег сменился быстрым шагом, ноги дрожали и заплетались. Ей бы остановиться, перевести хотя бы дух… но она продолжала свой путь, упорно желая лишь одного – полного одиночества. Такое непохожее стремление, такое чуждое, но такое чёткое и почти осознанное.