Кто-то, одетый во всё чёрное, шёл навстречу; Агата толкнула его и даже не заметила того, не почувствовав ни боли, ни хотя бы дискомфорта.
И собственное имя прозвучало в пустынном коридоре слишком громким эхом, вмиг прорезав плотную тишину и шум в ушах. Хотелось проигнорировать оклик, но словно какая-то неведомая сила развернула помимо воли.
Саша Рощин откинул длинные волосы назад и спрятал руку в карман брюк.
– А вы-то здесь что делаете?
Для полного счастья сейчас только звезды не хватало. Агате совсем не хотелось грубить, однако голос не желал поддаваться контролю, а потому вышло так, как вышло: резко и сухо. И реакция оказалась совершенно безразлична. Обиделся бы – и пожалуйста, к лучшему только – быстрее освободиться от нежелательных разговоров получилось бы.
В тёмных глазах явственно блеснуло неподдельное изумление, которому даже объяснения находить не приходилось. Несколько мгновений в воздухе молчание витало, и где-то на подсознании начала откладываться неспешно мысль о том, что на поворотах следовало быть аккуратнее и язык понапрасну не распускать.
– Заблудился, у вас это нетрудно сделать. Валерка, знаете ли, тот ещё кадр – махнул рукой, а подробно объяснить мозгов не хватило.
Рощин говорил совершенно спокойно, словно о погоде за окном рассказывал. Ровный голос с хрипотцой обволакивал и согревал, и совсем немного понадобилось, чтобы осознание больно укололо калёной спицей. Опустив голову, Агата прерывисто вздохнула и опустила до того усиленно напрягаемые плечи, разом теряя всю свою решительность.
– Извините.
– А вы так и не пришли тогда на съёмку.
Одна фраза. Всего несколько слов, брошенных будто бы невзначай, для проформы. Но их хватило, чтобы сквозь толщу агрессии и озлобленности прорвался стыд. Это напомнило хорошую оплеуху или ведро ледяной воды.
– Я… я работала. Не получилось вырваться.
В сказанном не крылось совсем уж чистой лжи. Агата и впрямь тогда работала, вот только вырваться наверняка смогла бы, если бы попросила.
Рощин улыбнулся, так и не дав понять, догадался ли он об относительной правдивости услышанного. Улыбнулся и постарался заглянуть в глаза, потерпев сокрушительное фиаско.
– У вас что-то случилось, да?
Ну давай, Волкова, всё. Сил-то всё равно не осталось никаких.
Глаза словно ножами зарезало, и на несколько секунд пришлось даже зажмуриться, качнув головой и попытавшись тем самым спрятать лицо. Но тщетно.
Расплакаться перед известным на всю страну человеком? Бьёшь рекорды, Волкова.
Слезинка сорвалась с ресниц и тут же исчезла под резким движением руки. Стало так стыдно, что хоть прямо здесь умирай. Никогда ведь плаксой не слыла, а тут мало того, что на работе, да ещё у кого на глазах?
– Н-ничего… нормально.
Саша мог бы поступить как угодно: рассмеяться, саркастически прокомментировать увиденное, закатить глаза… но он улыбнулся так мягко и добро, что покосившаяся на него Агата тут же уставилась в стену, подумав, что ей наверняка показалось.
В коридоре витала, переливаясь самыми разными цветами, пыль. Её полёт был красив и в чём-то даже волшебен, и прекрасно отвлекал.
– Знаете, что? Если вы меня отсюда выведете, я угощу вас лучшим кофе в городе. А если нет, то страна потеряет кумира миллионов. И вам придётся с этим жить. Осилите такую ношу?
Новая слеза медленно поползла по щеке, но её Агата стёрла уже с пусть едва заметной, но всё же улыбкой. Шмыгнув носом – совсем по-детски, – позволила себе посмотреть Рощину в глаза. И тут же почувствовала, как незримая рука, до того плотно стискивавшая внутренности, лишилась хватки ледяной. Смешок сорвался с губ, и пусть он был лишён весёлости, но то было хоть что-то, отличное от невроза.
– Пойдёмте. Боюсь, такой крест мне не по плечам.
* * *
Ресторан казался островком волшебства посреди суровой действительности. Лоск, выкрашенные под позолоту колонны, бархатные скатерти и чуть приглушённый свет словно переносили в сказку, в которой не имелось очередей за мясом, месячных задержек зарплаты и полного раздрая, погрузившего в себя большую часть граждан. Здесь жизнь шла по совсем иному пути – тихому, спокойному и размеренному. И Рощину здесь никто не удивлялся, и улыбались ему ровно точно так же, как и остальным совсем немногочисленным гостям. А гости в первые минуты вызвали ощутимую дрожь – уж больно серьёзно выглядели, сверкая крупными печатками на каждом пальце и разговаривая на странном, каком-то словно иностранном языке. Сначала показалось даже, что за одним из отдалённых столов сидел тот самый, который совсем недавно «подружиться» предлагал.
В стенах здешних Агата чувствовала себя белой вороной. Несложно предположить, что вся одежда, что надета на ней сейчас, наверняка стоила столько же, сколько одна только скатерть. Но Рощин вёл себя настолько спокойно и по-хорошему просто, что настрой его медленно, но верно передавался и ей, постепенно возвращая потерянную утром возможность мыслить трезво.
Кофе здесь и впрямь потрясающим оказался, и даже сравнивать его с тем растворимым порошком, который водился в кабинете, кощунством непростительным казалось.
А ещё никак не получалось понять до конца, почему Агата позволила себе рассказать Рощину всё, что так больно грызло изнутри.
Диссонанс не давал покоя. По всем законам, по всей логике сидевший сейчас напротив мужчина должен быть надменным, самовлюблённым и равнодушным по отношению ко всем, кто не входил в ближайший круг общения. Но он слушал озвучиваемые проблемы, ни разу не перебив и не показав ни единым жестом скуки или неудовольствия. Рощин слушал внимательно, и, что поражало не меньше – слышал. Это понятно становилось по глазам, которые в себе таили если уж не всецелую заинтересованность, то понимание точно. И потому Агата говорила, говорила негромко и максимально сдержанно – благо, самообладание всё же вернулось. И, когда рассказ иссяк, обессиленно выдохнула.
Совесть тихонечко и настойчиво шептала об огромной ошибке. Только теперь стало в полной мере ясно, насколько она неправа оказалась, на Володе сорвавшись, да и вообще волю эмоциям дав.
– Быть может, они и впрямь заботятся о вас.
Рощин складывал из белоснежной бумажной салфетки журавлика, и в мягком свете хрустальной люстры кольцо на его правом безымянном пальце периодически поблёскивало, невольно привлекая внимание. В очередной раз оторвав взгляд от гладкого золотого обода, Агата тихо вздохнула.
– Если только Володя. Но даже если он и заботится… мне хочется, чтобы со мной считались, чтобы относились, как к равной, не делали каких-то скидок или поблажек. Я же не в бирюльки играть пришла, а работать. Понимаю, что нос не дорос, но разве это даёт право обманывать?
Длинные тёмные волосы вновь упали на лицо. И вновь Александр поправил их, закинув прядь назад отточенным движением.
– Мне не показалось, что они вас обманывали. Скрывали – да, но это разные вещи.
– Может быть. Но за дурочку всё равно держали, думали, что я не знаю ничего про разнарядки эти и про лотерею.
Голос искрился усталостью и налётом обиды. Но в нём уже не звучало ни агрессии, ни злости. И рыдать в углу не потребовалось – достаточно оказалось просто выговориться человеку, умевшему слышать.
Рощин потянулся к лежавшей в паре сантиметров от чашки пачке сигарет. Курил он очень часто, что против воли в глаза бросалось, особенно когда меньше, чем за час, проведённый в ресторане, новенькая упаковка опустела ровно наполовину. Щёлкнула резная зажигалка, и сизый дым вновь поплыл по воздуху, растворяясь в нём лёгкими завитками.
Бело-красная пачка сигарет иностранной марки казалась чем-то жутко интересным и диковинным, хотя уж, казалось бы, яд в любом случае оставался ядом, как его не назови и в какую обёртку не засунь. Невольно вспомнилось, что Кравцов тоже курил что-то иностранное. И делал это тоже довольно часто.
– Неужели это и впрямь ваша мечта?
– Лет с двенадцати. Хочется правду людям говорить, жизнь показывать.
Ответ лёгкий смешок вызвал; выпустив струю дыма сизого, Саша стряхнул пепел в хрустальную пепельницу, и, вновь затягиваясь, посмотрел немного искоса, словно оценивая. Но отвечать не стал, и потому на какое-то время столик окутала тишина. И она походила на ту, предрассветную – не давила на плечи, но мягко обволакивала.
– Вы меня извините, пожалуйста. Вывалила тут проблем своих…
В ответ лишь рукой махнули.
– Давайте на «ты».
Улыбка тронула губы, и Агата медленно кивнула. Это могло показаться странным, но, пусть диссонанс по-прежнему покоя не давал, наравне с ним ощущалось ещё и тепло – такое приятное и умиротворяющее. С Рощиным, которого она знала всего-то пару часов, становилось поразительно спокойно. И в том огромнейшая странность виделась.
– Давай. Ты сегодня опять где-то гостем был?
В ответ кивнули и затянулись вновь, притягивая поближе к себе незаконченного журавлика. А в ответ прозвучало название одной из популярнейших телепередач. Агата хмыкнула в выражении искреннего понимания всей важности прошедшей съёмки, однако ответом послужило безмолвие. Парой движений закончив поделку, Саша оценивающе глянул на неё и пальцем придвинул ближе. И Агата наконец-то улыбнулась по-настоящему, так, как делала это всегда: открыто и легко.