Прикрывая глаза, Агата лишь одного желала – поскорее оказаться дома, залезть под горячий душ, а затем укутаться в любимое пуховое одеяло. Счёт времени потерялся, и только спокойный голос обволакивал невесомым теплом и помогал лучше прочувствовать лёгкие нотки постепенно возвращавшегося спокойствия.
…Казалось, она задремала. По крайней мере, возвращение в сознание напоминало именно пробуждение, и, вздрогнув, Агата инстинктивно подобралась, а затем, зажмурившись, повернулась вправо-влево, разминая безобразно затёкшую шею.
Выпуск подходил к концу – Сергей Николаевич зачитывал метеорологические сводки. Узнав, что в Мурманске ожидалось семь-девять градусов тепла и решив не дожидаться данных о столице, Агата беззвучно поднялась и покачнулась на до сих пор предательски нывших ногах. Раз до окончания мотора оставалось несколько минут, можно было поступиться наказу Анастасии Витальевны и поскорее отправиться домой.
Толкнув дверь, зажмурилась от резкого матового света тихо жужжавших под потолком ламп и потёрла глаза.
– Да ты совсем с ума сошёл! Ты чем думал?
Негромкий, но пропитанный возмущением голос заставил отвлечься от довольно приятного занятия и отнять руки от лица.
– Угомонись. Я всю молодость савраской пробегал, забыла?
Вот так вот просто, совершенно спокойно и негромко, да ещё и на «ты». А ведь Анастасия Витальевна лет на двадцать его постарше будет.
– Не забыла. Только ты – мужик, в отличие от неё. А она тут чуть в обморок не упала. Я думала, ещё немного – и «скорую» вызывать придётся.
Ответа не последовало отчего-то, вместо того – длинная и такая отвратительная пауза. А затем – снова женский голос, по-прежнему ядовитый:
– Да, да. Вломилась серая вся, ни говорить, ни дышать нормально. В руках у меня и поплыла. Так что не смотри так.
Не. Смотри. Так.
Жар прилил к лицу, а пальцы сами собой в кулаки сжались. Сделав глубокий вдох, Агата посмотрела на мигнувшую лампу и сделала несколько шагов вперёд.
Можно ли это считать подслушиванием?
Плевать.
Денис и Анастасия Витальевна стояли у стены друг напротив друга, прижавшись к ней плечами. Разговор явно должен иметь своё продолжение, потому что Кравцов, первым заметивший Агату, быстро коснулся предплечья собеседницы, словно предостерегая.
Два взгляда столкнулись вновь.
В том, что принадлежал тёмным глазам, не читалось привычных эмоций. Но Агата осознает это многим позже.
Анастасия Витальевна обернулась и хотела было что-то сказать, однако почему-то промолчала.
А они продолжали смотреть, и бог свидетель – глаза их словно остекленели.
Отчаянно саднило ладонь, но кулак не разжимался принципиально. И мгновения тянулись так беспощадно медленно…
Какая же ты всё-таки дрянь, Кравцов.
Медленно, словно во сне, Агата шагнула вперёд, не отрывая взгляда от тёмных глаз. Чувствительность как будто атрофировалась, и единственное, что осталось – клокотавшее внутри желание закричать. Просто заорать, так, чтобы голос сорвать, чтобы потом несколько дней не разговаривать; чтобы болела грудь, чтобы горло резало калёными ножами. Выкричаться, выплеснуть всё, копившееся долгие три месяца.
Но вместо этого – лишь безмолвие.
И взгляд, в котором ни раздражения, ни холода. Лишь взгляд, а потом…
Между ними какие-то жалкие сантиметры оставались, когда Агата остановилась.
– Пошёл ты.
Тихо. Вкрадчиво. Так, чтобы хоть капля всего, что клокотало внутри, достигла цели. Зрительный контакт разорвался в следующий же миг, словно незримая нить, и еле слышно зазвенела тишина. Пара слов ничего не облегчила, не стала отдушиной, не принесла совершенно ничего. Это были лишь слова – ядовитые, колючие, но просто слова. И пусть они насквозь пропитаны болью, злостью и даже ненавистью.
Разве это имело хоть какой-то смысл? Разве хоть что-то меняло?
Тебе, Волкова, в самом деле стало часто казаться.
Мгновение – и Агата, отвернувшись, пошла прочь, глядя в пустоту. Она ничего не видела – ни стен, ни пола, ни дверей.
И уж тем более не могла видеть, как опустил голову стоявший у стены Денис Кравцов.
Глава 7
Двадцать третьему октября тысяча девятьсот девяносто второго года оказалось суждено остаться в памяти Агаты Волковой навсегда.
В этот день она умерла.
Обратный отсчёт начался с поступка, который по всем существовавшим законам логики и проявлениям разума являлся неописуемой глупостью. Но как же часто именно глупости и нежелание трезво оценивать складывавшиеся ситуации приводили к непоправимым катастрофам! И как часто люди, сами того не ведая, переступали точку невозврата, опоминаясь слишком поздно и понимая, что течение жизни стало слишком сильным, а момент, когда хоть что-то поддавалось контролю, безвозвратно упущен.
Если бы только люди умели видеть будущее. Скольких ошибок получилось бы избежать, сколько боли прошло стороной…
Однако впереди было ещё девятнадцать дней.
Агата стояла на пороге пропасти, ослеплённая собственными мечтами, и не понимала, как сильно порой следовало их бояться.
… – Быстро за мной.
Кравцов заглянул в кабинет, прервав процесс склеивания плёнки, бросил скупые три слова и саданул дверью так, что впору бы на стуле подпрыгнуть от испуга. Вздрогнув, Агата глянула на сидевшего рядом Вовку, и тот плечами пожал.
– Вряд ли это мне. Иди, я доделаю.
Пришлось вылезти из-за стола поспешно и выскочить в коридор. Игнорирование, конечно, вещь хорошая, но и палку перегибать совсем не хотелось, чтобы не обострять лишний раз и без того струной натянутые взаимоотношения. А сегодня явно что-то случилось, потому как неизменно холодные нотки ставшего привычным голоса прозвучали слишком уж колко и озлобленно. И, хотя сходу никаких оплошностей за собой не вспоминалось, под ложечкой всё равно засосало неприятно. В сотый, наверное, раз за день подтянув сползший рукав свитера, Агата прибавила ходу, видя знакомую спину в самом конце коридора.
Сейчас, всего пара минут, и всё встанет на свои места, и очередная непонятная ситуация разрешится.
По крайней мере, в это хотелось верить.
Не сбавляя скорости, в рекордное, наверное, для себя время подскочила к Кравцову, и тот вдруг схватил за плечо так резко и крепко, что судорожный вздох вырвался сам собой. Пальцы тисками впились в руку, а уже собиравшаяся было предпринять попытку высвободиться Агата вовремя заметила несколько машинописных листков в свободной Денисовой руке. Слова застряли в горле, и в следующий миг её буквально поволокли следом.
Путь их отчего-то лежал к самым верхам. Это стало понятно, лишь когда табличка с фамилией и инициалами гендиректора новостной программы встала перед взором. Рукой с зажатыми в ней бумагами Денис дёрнул ручку. Дверь не поддалась.
– Чего ломишься? – мимо проплыл, протяжно и с удовольствием зевая, Генка Садко – репортёр из другой бригады.
– Где? – резкий кивок в сторону кабинета и совершенно не ослабевавшая хватка, от которой грозил остаться огромный синяк.
– Так на больничном с позавчера. А…