Ска3очки

– Ты сама из таких бедняжек? – большие голубые глаза были полны слёз.

– Нет… я из других… Я от огненного змея рождена.

– Это как? – слёзы мгновенно высохли.

– Ну, – замялась кикиморка, не зная, можно ли ребёнку такое рассказывать. – Прилетал к одной молодке огненный змей под видом её мужа. А муж-то далеко был, в городе на заработках. А уж она так тосковала по нём, так тосковала, что поверила, что это он. Ну и… я у неё родилась. Она-то как меня увидала, испугалась да и прокляла, а сама побегла и утопилась. Вот меня леший и забрал.

– Вона как… – задумалась девчонка. – А зачем ты наврала, что человек?

– Эх… – опять вздохнула кикиморка, но решила всё Даринке рассказать, чего уж там, раз начала. – Мечта у меня есть – человеком я стать хочу, вот.

– А как это сделать? – девочка приняла живое участие в судьбе кикиморы.

– Да не знаю я, – расстроенно сказала нечисть. – Колдуны да лешие и ведают, да не скажут, а где про это вызнать, я и помыслить не могу… Думала, добрые дела мне помогут человеком стать – ан нет, не получается…

– Про это надо у деда Белуна спросить! Он про всё на свете ведает! Мама с тятей всегда к нему ходят за советом! Только они с собой обычно снедь несут: пироги, блины, яйца. У тебя есть что-нибудь? – осмотрела она тощую собеседницу и сама же решила. – Нет у тебя ничего. Ладно, сама достану! Жди меня здесь! – и умчалась, сверкая босыми пятками.

– Погоди, постой! – воскликнула кикиморка и замолчала.

Такое необыкновенное чувство разлилось в душе или что там у неё внутри находилось: кто-то решил о ней позаботиться, принял участие в её горькой судьбинушке, пусть дитя малое, но ой как приятно ей стало! Кикимора носом шмыгнула и глаза утёрла – так расчувствовалась.

– Вот, смотри! – запыхавшаяся Дарина прибежала с десятком яиц в подоле.

– Ты где взяла?

– У курей! У них яичек много!

– У родителей спросилась? – строго сдвинула почти невидимые бровки кикимора.

– Нет.

– Значит, украла? Красть – грех! – твёрдо сказала нечисть домовая.

– Я потом мамане скажу! Она не заругает! Пошли уже к деду! Побегли! – и девчонка побежала, стуча яйцами в подоле.

– Да погоди ты, егоза! Яйца-то все переколотишь! – кикиморка аккуратно сложила яички в лукошко поверх крыжовника. – Неси теперь!

Дед Белун жил один в большой избе недалеко от деревенского колодца. Был он старенький, но не немощный, и по дому, и по огороду работу делал сам, не жаловался. Никто не знал, была ли у него когда-то семья или он так и вековал свой век – бобылём. В деревне его любили, почитали и немного побаивались: уж больно много всего он знал! За любым советом можно было к нему обратиться: он и знахарем слыл, людей и скотину мог врачевать, и про приметы всё знал, про травы да деревья и всякую живность лесную и полевую многое ведал, и когда дело начинать, чтобы прибыль была, да обо всём и не упомнишь! А ещё дед был грамотен, детей читать и считать учил, говорил, что в грамоте – свет и что учёный водит, а неучёный следом ходит. За обучение ничего не брал, говорил, что это ему в радость, но деревенские по-всякому дедушку старались отблагодарить: кто снедь сготовит и принесёт, кто в дому и на огороде порядок наведёт, кто обновы ему справит, словом, не скупились. И у деда было диво дивное, невиданное – книги! Большие, старинные, толстые, с деревянными крышками, которые закрывали собой с двух сторон плотные жёлтые листы, сплошь разрисованные буквицами чёрными и красными. А ещё у него были свитки и деревянные и каменные дощечки, тоже испещрённые письменами. В общем, дед был чародейным и непостижимым. К нему-то Дарина и кикиморка и пошли совет спросить.

– Дедушка Белун! – вытягивая шею, крикнула девочка через ограду. – Ты дома?

– Дома, дома, где ж мне быть? – послышался старческий голос. – А это кто ко мне внаведался? Дарина? Ты, озорница?

– Я, дедушка!

– Ну, заходи, чего там стоишь, – абсолютно белый как лунь, высокий и крепкий, но немного согбенный годами старик выглянул из сарая. – Так ты не одна, вот оно что! Кто это с тобой? – серые глаза в оплётке добрых морщин прищурились от яркого солнца.

– Это, деда… – начала было Дарина, но Белун опередил её:

– Кикимору, что ли, с собой привела?

– А как ты догадался, дедушка Белун? – девчонка опешила.

– А чего догадываться-то? Кикимора, она кикимора и есть. Что я, кикимор никогда не видел? – дед улыбнулся в белейшую бороду.

– Я вот никогда…

– Ну, твой век как у воробья пока, а вот поживёшь с моё, тогда и поговорим! Заходите, чада, в дом, медком вас угощу.

У Белуна ещё и пасека была, мёд он добывал вкусный-превкусный! Никогда его не продавал, угощал только, и пчёлы у него были кудесные: никогда никого не ужалили.

Собачка Хорсик, беленькая с чёрным ушком, обрадованно заскакала около Дарины, выпрашивая ласку, на кикимору она рыкнула разок, показав, что видит её, но больше и внимания не обращала.

– Ну, гости дорогие, присаживайтесь к столу, сейчас я вам медку дам.

В избе было прохладно, пахло сухими травами и хлебом. Старик поставил на стол мису с нарезанными ломтями сотами, вручил по куску хлеба:

– Сейчас ягодный взвар налью, мёд запивать.

Гости с удовольствием принялись уплетать и мёд, и хлеб и взвар большими глотками пить. Дед не отвлекал от важного дела, ждал. Вот Даринка наелась, напилась и про яйца вспомнила:

– Дедушка, это тебе! – передала ему лукошко.

– А за что это? – удивился старик.

– За совет.

– Да я не ведаю, смогу беде вашей помочь или нет, а ты уж меня гостинцами даришь, – улыбнулся он.

– Деда, ты всё на свете знаешь! – уверенно сказала девочка.

– Ну, коли ты так думаешь… – дед опять улыбнулся и усами, и глазами. – Какой совет надобен?

– Вот она, – Даринка пальцем показала на притихшую и скукоженную кикимору, – хочет человеком стать!

– Неужели? – старик внимательно посмотрел на оробевшее существо.

Кикиморка кивнула.

– А зачем тебе?

– Я, – хрипло начала она и откашлялась. – Я не хочу зло людям делать, я мечтаю жить как обычный человек, как все!

– Как все ты будешь жить человеческий недолгий век, а кикиморы живут дооолго, палкой не докинешь, – возразил Белун.

– Я не хочу жить дооолго! – с отчаянием сказала кикимора. – Я мечтаю, чтоб у меня друзья были, хочу добро творить и помогать всем… хочу, чтоб имя у меня человеческое было! – она почти заплакала.

– Ну, ладно, – пожал плечом дед. – Это я запросто.