Кружевные закаты

5

Солнечный луч, проскочив черед пыльные облака на уставшем небе, быстро ворвался в окно и разрубил своим ослепляющим блеском отражение Алины, косящейся на зеркало и пытающейся принять многозначительный вид. Предаваясь излюбленному занятию – задиранию подбородка и рассмотрению темных точек на носу, она зажмурилась и отвернулась, скорбно возведя брови к высокому лбу. Вошедший Андрей подивился, насколько эта неживая с теми, кто ей неинтересен, девушка может быть кривляющейся и даже по-своему обаятельной рядом с самым обожаемым собой существом – собственной персоной.

Алина приветливо поздоровалась, задрав верхнюю губу, после чего под предлогом беседы начала рассматривать дорогого гостя. Про себя она не могла не признать, что он хорош. Обычно впечатление о молодых людях складывалось у нее лишь спустя некоторое время после знакомства, когда она уже знала, что представляет из себя этот человек. Алина с любопытством новизны начала исследовать свое отношение к нему, проверяя, станет ли он ей близок теперь, когда прошло столько времени. Ведь много могло поменяться и в Андрее, и в его отношении к жизни. Вполне возможно, он презирает прогресс. И тогда им не по пути.

В фигуре Андрея не было ничего изящного, что случается у людей, воспитывающихся в возвышенном дворянском кругу. Но это ему было позволительно и даже в какой-то мере шло. Львов четко давал понять, что не обязан заботиться о манерах и впечатлении, которое производит, и в этом таилось его своеобразная притягательность для женщин, которые ставили свободу воли выше критериев общества.

Именно это безразличие и влекло Алину, с каждым днем все сильнее и неуловимее. Поначалу она принимала это за обычную симпатию, но потом начала настораживаться. Меньше всего в жизни она хотела попасть в зависимость от другого человека. Каре-зеленые его глаза, когда в них падал солнечный свет, становились глубоко-зелеными.

Во время обыденной для дворянского круга прогулки по садам Крисницкая впервые нагнулась к нему настолько близко, что уловила запах, терпко струящийся от его кожи. Явление это привело ее в волнение. Алина не подала виду, что что-то случилось, но наедине с собой задумалась, пытаясь привлечь весь свой здравый смысл и опыт для объяснения сего феномена. Самое простое пояснение показалось ей настолько вопиющим, что она молниеносно отреклась от него, продолжая воображать невесть что.

6

Константин Лиговской вернулся в съемную квартиру совершенно разбитым от усталости, и, не вспоминая, что должен был предпринять поутру, запрыгнул на не застеленную постель прямо в одежде. Как это обычно происходило с ним, несмотря на то, что он привык знакомиться с новыми людьми и завоевывать их расположение, в голове его спустя час после первой встречи с семьей Крисницких вместо поглощающей пустоты зияла уже пропасть мнений, мыслей, невысказанных слов и сожаления.

Отец, его родной, кажется, отец, оказался просто выжившим из ума стариком, мнящим себя пупом земли, невозможно надменным и холодным. Мало того, что так поступил с матерью, почти злился Костя, вытаскивая из-под бока подушку и устраиваясь на ней. Так теперь еще, когда он, Константин Лиговской, собственной персоной с лучшими намерениями и попыткой забыть все явился в особняк папаши, наткнулся на его суровые брови и взгляд, все время убегающий куда-то вдаль. Такие обнаженные глаза, как будто деревья с облетевшей листвой…

Встретить своего отца так поразительно… Абсолютно чужой, незнакомый человек. Да Лиговской, которого он и не считал родителем, был ему ближе и роднее. Костя поежился. Он долго представлял себе встречу с этим человеком. Пытался уловить в нем свои собственные черты и мимику… Все оказалось прозаичнее, чем он ожидал. Крисницкий сдавленно приветствовал его, старательно сверля стену глазами. Никаких предопределений, никакой поразительной похожести, небывалой симметрии во всем… Как человек еще весьма молодой, Костя отчаянно надеялся найти кого-то, кто разделит все без исключения его идеи. А если уж речь идет о втором отце… Какой шанс, ведь родители так надоели ему своими страхами и поучениями! Константин, конечно, знал, что походит на мать, но надеялся, что и от загадочного свалившегося на голову отца почерпнул что-то.

Размышлял Костя медленно и неохотно, бессильный перед наступающей дремотой, хотя по опыту знал, что от полученного эмоционального напряжения не сможет уснуть. Никакой родовой связи, должно быть, не существует, поведение гораздо в большей степени подвержено воспитанию и влиянию среды, чем наследственности… И что он так волновался, надеясь увидеть собственного двойника, мыслящего так же, так же чувствующего и одобряющего его порывы в отличие от сдержанной и всегда настороженной Марианны? Хотя… кого он обманывает? Мнение матери и Лиговского, как и, если капнуть глубже поверхностного составления понятия о каком-либо чувстве, суждение всех остальных людей, давно потеряло для него привлекательность.

Сестра тоже не произвела на Константина Сергеевича… или Михайловича особенного впечатления. Задумчивая ничем не примечательная девушка, подумалось ему, пока он настойчиво вытягивал свою руку из ее холодной ладони. Ему, начисто лишенному воображения, невдомек было, что она волновалась не меньше его, отчего не могла выговорить ни слова, а лишь лихорадочно соображала, заменит ли этот Константин ее закоренелое место в сердце отца. Константин научился приписывать чувства лишь себе. Мир существовал в его воображении отдельно от него самого, будучи лишь дополнением к его смелым планам переустройства государства. Остальные существа были для него не более чем мишурой, фоном для того, чтобы делать жизнь приятной и захватывающей. Так что, наткнувшись на явное замешательство сестры, он принял его за недоброжелательность или обыкновенное безразличие, пожал плечами и благополучно забыл о ее существовании. Брата своего, на которого возлагал определенные надежды (не девчонка все-таки, от них нечего ждать), он так и не застал – тот не смог вырваться из гимназии. Что ж, учеба, безусловно, важна, хотя и жаль… Быть может, он бы пригодился.

Подойдя к мысли о пригодности Бориса Крисницкого, Константин улыбнулся и начал думать о цели своего приезда. Да, Марианна, понятное дело, убеждена, что сын вернулся на родину из-за горячего желания сблизиться с отцом… Доля правды в ее мыслях есть, но все равно Крисницкий – лишь предлог сбежать от опеки семьи и наконец-то заняться более важным, чем учеба в университете, предприятием. Ну, станет он юристом или… ммм… титулярным советником, и что? Какой смысл может быть в поддержании вялой череды ничем не примечательных, не наполненных дней? Нет, пусть его существование принесет хоть какую-то пользу человечеству. Пусть оно не будем долгим, правильным, респектабельным… Главное, не бессмысленным. С понимания этой простой истины для Кости обычно начиналось время упоенных мечтаний относительно собственного величия.

7

С приездом брата в жизни Алины ничего не изменилось. Константин, которого она невзлюбила с первой оброненной им пошлости, частенько стал наведываться к ним несмотря на то, что для этого ему каждый раз приходилось два часа трястись по пыльной неровной дороге в пригород. Он, как сразу поняла Алина, обладал удивительным свойством всегда и везде обращать людей на свою сторону. Что бы он ни говорил, часто анти политическое или вообще аморальное, мало кто кудахтал и косился на него. Ведь он был так открыт, мил и… Да, бесспорно, хороший молодой человек, пусть и повеса, и эгоист. Зато у него приятная улыбка. Алине эта всеобщая любовь к Косте совсем не нравилась, потому что ее никто никогда так не принимал, а чувствовать себя чем-то хуже этого незнакомца ей вовсе не хотелось.

Федотов поражался тому, как к Константину относятся окружающие, вздыхал и всячески выражал свое неудовольствие. Но ничего не мог, да и не хотел предпринять. Старик был так бесконечно уязвлен поведением Крисницкого, что не обращал внимания на кого-то еще, молча порицая и отца, как оказывается, неплохо покуролесившего в молодости, и сына за то, что тот вообще существовал. Интересно, теперь обширное состояние Крисницкого разделится между тремя его детьми? Какая жалость… Здоровье Федотова все ухудшалось, из глаз непрерываемыми ручейками высовывались слезы. Для всех в доме он стал плаксивой скучной докукой, обузой, все закатывали глаза при виде его. Надежда Алексеевна, тоже отнюдь не молодевшая, с каждым годом становилась для него насущнее. Денис Сергеевич уже не мог обходиться без ее помощи и сочувствия, поскольку всем остальным до него давно не было дела. Все жили своей, наполненной какими-то внутренними, редко выходящими наружу страстями, и Федотов чуял это, поэтому не слишком обижался.

Приближались именины Алины. Сама она не была в восторге от идеи отца созвать на пиршество, посвященное ей, скопление чуждых Алине дворян. Но Крисницкий не терпел отказов, а дочь не считала нужным спорить с отцом из-за таких пустяков. Она лишь пожала плечами и кивнула, бросив: «Делай, что хочешь».

Вернувшись в гостиную, где сидел Константин, с которым минуту назад она едва не поссорилась, Алина приготовилась одарить братца скептическим взглядом, но с удивлением замерла. Константин, не спавший перед этим двое суток, не учел, что сестра захочет продолжить их начавшийся спор о месте людей на планете, и благополучно уснул на обтянутом дорогой парчой диване, ранее бывшем любимой мебелью Антонины Крисницкой. Он выглядел изморенным с утра, но Алина, повинуясь враждебности к нему, не желала замечать этой уязвимости, делавшей его беззащитным, и подавила пробуждающуюся жалость. «Ты у меня еще попляшешь», – подумала она, опускаясь перед фортепьяно и приписывая Косте все смертные грехи. Ввиду воспитанной в ней деликатности, которую сама Алина считала наполовину лицемерием, она при всей жажде насолить высокомерному брату не стала шуметь, едва слышно перебирая пальцами черно-белые клавиши. Высокомерным Лиговской оказался оттого, что не пожелал, как все из ее окружения, молниеносно принять любые идеи Алины Михайловны на веру.

Преподавательница изящных искусств, приставленная к ее светлости Крисницкой в детстве, с такой силой вдавливала ее пальцы в эти заветные непонятным образом извлекающие звуки кнопки, что надолго отбила у строптивой ученицы охоту музицировать. «Как же так, – негодовал Федотов, – что значит, тебе не хочется учиться музыке и пению?! Любая благовоспитанная девушка из благополучной семьи…» И так далее до бесконечности. Во времена проповедей молодая барышня отмалчивалась, страстно борясь с желанием возвести глаза к потолку. С возрастом обучения премудростям жизни, которые Алина считала унижением, поскольку она сама знала и понимала, как надо, стало меньше. Не потому, что Крисницкая вдруг одумалась, а только потому, что не хотела больше тратить время на выяснения отношений с родными и поняла, что молча кивать и делать все по-своему эффективнее. Теперь же, когда Алина к собственной бесконечной радости была освобождена от докучливого внимания каких бы то ни было преподавателей, она осознала свою любовь к музыке и всячески развивала ее, наполняя гостиную глубокими терпкими звуками в минуты меланхолии. Да, даже с Крисницкой временами приключалась эта болезнь барышень, перечитавших идеальное отображение жизни в виде романов.

Она начала одну из своих любимых вещей – «Оду к радости». Даже не сама музыка, а история создания этой вещи, воспевающая силу духа, заставляли не сентиментальную обычно Алину предаваться сладкой грусти и мечтать, мечтать до бесконечности…

Поток ее грез был прерван тихим шепотом. Алина настолько привыкла к уединению, что не сразу даже осознала, откуда он исходил.

– Ты можешь играть громче? – различила она, наконец.

Алина изумленно подняла глаза на до смешного трогательно выглядевшего брата.

– Ты любишь Бетховена? – спросила она, расширяя глаза и постепенно переходя от насупленности к улыбке.

– Моя мать помешана на таких штуках, – в свою очередь улыбнулся Константин, размашисто разводя локти в сторону и протирая глаза крепкими кулаками.

«Твоя мать… Именно та, кого почему-то любил отец».

Перед Алиной начала всплывать вся темная завораживающая история Марианны и Крисницкого, хотя она не знала и половины затягивающих фактов и перипетий.

– Не думала, что ты преуспел в этом, – усмехнулась Алина. – Мне казалось…

– Это все предубеждения, – без всякой агрессии отозвался Костя, привыкнув развенчивать мифы о себе как о недостойном молодом человеке (он вообще привык говорить о себе). – Если я не пытаюсь убедить всех и вся в том, что хорошо воспитан и смыслю не больше лошади, стоящей в вашей конюшне (хотя, сдается мне, лошади умнее многих людей), это не значит, что целыми днями я только тем и занимаюсь, что настраиваю людей против себя. У меня миссия важнее.

– Миссия? – переспросила Алина усвоенным для непонятного тоном.

– Да… – уклончиво протянул Константин, похлопывая себя по ногам.

Ему приятно было заметить, что сестра уже не удивленно-надменно, как раньше, смотрит на него. Она стала не единственным человеком, который поддался первому впечатлению в отношении его, поэтому Костя не был удивлен. Он торжествовал, что, и, не пытаясь особенно, привлек на свою сторону даже эту девушку, «крепкую», как он составил мнение о ней после нескольких дней знакомства. Все его чувства были ярко выражены, гипертрофированы даже. Он спешил жить и не любил тратить время на пустяки вроде сна.

– Ну и что же, – совсем уже дружелюбно обратила на него свой понимающий взор Алина. – К чему тогда, раз ты не так уж плох и необразован, все эти россказни о твоих кутежах, бессонных ночах и прочих… малоприятных вещах? – докончила она трудно давшуюся ей фразу, вспомнив выражения, в которых Константин описывал свои приключения Андрею, думая, что их не могут слышать остальные.

Крисницкую уязвило даже не то, в каких красках Константин описывал то, о чем приличные девушки не имели права и заикаться, а то, с каким надменным спокойствием выслушивал это Андрей, местами позволяя себе глубокомысленные комментарии. Произойди этот разговор в присутствии дам, подумала тогда Алина, в бешенстве чувствуя, как разогревается кожа на щеках, Крисницкий публично оскорбил бы их обоих, заставив извиниться. Но, похоже, в среде мужчин подобное не считалось вопиющим. В очередной раз Алина почувствовала смутную досаду оттого, что некоторые вещи ей неподвластны, над иными людьми она не имеет права и силы повелевать.

– Алина, учти, – улыбнулся Константин тому, что она, пытающаяся казаться такой размеренной и всезнающей, в сущности, ничего еще не ведает об истинной стороне бытия. И впервые эта улыбка показалась его сестре приятной. – Если другие твои знакомые мужчины не говорят об этом, не значит, что они не живут так же. Зачастую они живут даже более скромно, чем озвучивают. Это легенда, пойми. Легенда о красивой жизни ни в чем не нуждающегося человека.

– Не стоит порочить всех, – устало ответила Алина, пытаясь казаться невозмутимой и не уронить себя в его глазах.

Не хватало еще, чтобы он чувствовал преимущество над ней! Но Костя, по-видимому, ничего такого не думал, непринужденно начав рассказывать захватывающую историю своего перерождения.

– Тогда только-только умер мой дед по отцовской… – он осекся, но не смутился, поймав смущенный взор Алины. – Умер мой дед, и мне было очень плохо. Знаешь, должно быть, все проходят через это – бывают дни, когда совсем не хочется покидать дом, ходить на занятия… Тогда мне казалось, что мать моя ничем не интересуется, ведет себя, как амеба – безмолвно слоняется по дому, отвечает несколькими фразами. Отец же вообще никогда не зрел очень глубоко. Он, понятное дело, любил меня, но лишний раз пытался не высказывать этого. Боялся, видно, что вырастит неженку. С ним я сошелся после того, как понял, что никто в жизни ничего не должен мне, так же как я никому ничего не должен. Знаешь, иногда меня прямо-таки распирало от желания выплеснуть на родителей все, что творилось во мне в то время – бездну одиночества, неудовлетворенность тем, что я видел и желанием помочь при понимании, что я ничего, ровным счетом ничего не могу. И они не могут. Но тогда какой может быть смысл в существовании?

Алина перестала поглядывать на ноты и слушала, сменив первоначальную снисходительность и легкое чувство превосходства, ставшие привычными в ее отношении к брату, на неподдельное сочувствие и интерес. Она сама не раз размышляла о том, что поведывал Константин. Тем удивительнее было, что об этом без всякой предпосылки начал говорить он, человек, которого она знала лишь поверхностно, а оттого относилась настороженно, как к любому чужаку. По ее инстинктивному представлению мало кто кроме нее имел право рассуждать так здраво. К ее расположению и удивлению, что брат оказался не таким ужасным, примешивалась легкая ревность и смутная радость, граничащая с удовлетворением, что наконец-то появился человек, новый свежий человек, которому можно поведать свои идеи. Кто не будет смеяться, кому по-настоящему интересно. Быть может, этот здравомыслящий молодой мужчина развеет интеллектуальное одиночество Алины.

– Твои суждения так резки порой… – пробормотала она, чувствуя, что постепенно сдается, и безропотно принимая это.

Что-то в Константине притягивало, приковывало и позволяло не думать больше о неподчинении. Ведь это стояло приоритетной задачей для Алины. Должно быть, возможно любить и не становиться зависимой, все исходит от того, как ты поставишь себя.

– Резки – не значит неверны, – полуулыбкой подытожил Константин.

Алина молча воззрилась на него, но не смогла сдержать понимающей улыбки.

8

Когда вблизи неожиданно появлялся Андрей, на Алину обрушивалось приятное чувство, будто она выпивала чашку кофе с молоком и сахаром. Сладкая цепляющая тяжесть, одновременно заставляющая нервничать и блаженствовать. Даже его выступающий вперед подбородок, продольно разделенный на две выдающиеся области, вызывал теперь восторг. Ей больше не хотелось даже подсмеиваться над ним, а ведь подшучивание надо всеми, включая себя, до недавних пор составляло основу поведения госпожи Крисницкой с существами, ей небезразличными.

Все в Львове пришло в опасную гармонию. А его веселая обезоруживающая улыбка, никак не сочетающаяся с внешней серьезностью, побуждала Алину улыбаться в ответ и испытывать что-то вроде приливов теплоты к груди. Она была сбита с толку и хотела бы, чтобы это прекратилось. Да на беду повсеместно царило лето, поэтому все в усадьбе встречались за вечерним чаем и поведывали друг другу неспешные рассказы из прошлого. Разумеется, даже не имея опыта в подобных делах, Крисницкая не могла спутать ни с чем другим растущую изнутри и прорывающееся наружу, как водяная лилия, смесь восхищения, желания постоянно видеть, слушать и прикасаться именно к этому человеку. Поняв, что тлеет на дне ее одинокой страждущей сущности, Алина испугалась саму себя.

9

– С детства уклад кажется нам чем-то разумеющимся, но, стоит вырасти, понимаешь, как это дико. И что он не раз и навсегда установлен, и были в истории люди, великие люди, которые шли против всех правил… В сущности, только те, кто плюет на условности, и становятся великими. И у нас есть подобный шанс. Представь, Аля! – выдохнул как-то вечером Константин, не убирая с лица мечтательной улыбки, делающей его обманчиво милым для носителя не слишком гуманных идей.

Он прочно обосновался в поместье и стал вполне привычным явлением, не вызывая раздражения. У Федотова разве что проскальзывало в отношении его настороженное желание, чтобы он исчез куда-нибудь из их размеренной консервативной жизни. Старик все сильнее болел и подолгу отлеживался у себя в покоях. Все понимали, что едва ли он переживет рождество, слишком безынициативной и бесполезной казалась его жизнь последние тридцать лет.

Андрей при всей своей настороженности к чужаку не трудился спорить с ним, поскольку понимал, насколько идеи того мелкие и вообще, если разобраться, детские. Всего лишь юношеский максимализм, нашедший странное, героическое для многих русло. Жаль, что столько молодых людей и даже девушек теперь поддаются подобной пропаганде. У него же были дела важнее, чем сидеть в уютной комнатке и слушать разглагольствования безусого юнца (тут уж Львов дал лишку – усы у Кости росли). Поэтому Андрей Юрьевич целыми днями беседовал с Крисницким о немецкой философии, в одиночестве бродил по паркам и много читал. Все это вполне занимало его, но порой, особенно в послеобеденные часы, хотелось ему чего-то… невероятного. Но эта блажь быстро сходила на нет. Странным ему казалось, что Алина увлеклась обществом брата. То ли шутливая ревность, то ли досада на Костю, что тот может оборачивать к себе даже таких людей, как Крисницкая, уязвляла и Андрея, привыкшего гасить всякое проявление агрессии в своей сущности.