Лики памяти

– Настоящие агностики должны говорить, что не знают, можно ли познать мир или нет, а не то, что он непознаваем в принципе. Это попытка уйти от ответственности.

– Я все равно буду думать, что хочу. А с твоей стороны безответственно что-то там говорить про истину, раз уж ты агностик.

– Буду думать, что хочу. Я девочка и не хочу ничего решать.

Никита неудержимо улыбнулся с приятной ноткой ностальгии, как завязавший курильщик, дорвавшийся до сигареты и убеждающий себя, что это на всего одну затяжку. Впрочем, ему впервые за столько времени стало так хорошо от этой неожиданной встречи, от взаимных беззлобных, но чуть ядовитых препирательств, что последствия перестали казаться опасными.

23

В Марине вновь возрождалось потерянное ощущение наполненности дома людьми, семьей… Милый дом, где были только ей известные закутки, коллекции фарфора и необходимые новшества, которые облегчали жизнь. Илья знал и любил эту жизнь, понимая, насколько необходима ей чистота чашек в шкафу и наличие всех сортов чая в разноцветных баночках.

Первое время после разрыва он испытывал какое-то эмоциональное отупение, почти облегчение. Ну ушла, да и пусть… Он с удивлением обнаружил, что утром встает, раздвигает шторы, пьет кофе, попутно смотря новости на кухне. А вечером возвращается в пустое жилье, где ничто не топает, не льет воду, не занимает экран, пока ему хочется посмотреть хоккей. Он мог ходить по дому голый, звать в гости кого угодно, что и сделал пару раз. И только тоска по Анюте омрачала существование, но можно было звонить, забирать к себе, ощущая непостижимость того, как оказался причастен к созданию такого чуда. Тоска по Марине не успевала укрепиться, ведь свежи были пятна на простынях. Сегодня же без кома в горле он не смог зайти в дом, где рождались его дети и умирал брак. Вечерами Илья со страхом отгонял от себя воспоминания, как только они порывались выйти из ларца, в который он их запрятал.

Эля заметила его состояние и сочувственно пожала его за плечо. Он слабо улыбнулся в ответ.

Наконец-то Эля получила возможность вблизи не только рассмотреть, но и услышать эту необычную в ее представлении пару. Они даже сейчас не производили впечатление скучной семейного комка, которому больше нечего сказать друг другу. В них было какое-то трудно описуемое стихийное очарование молчания. Дополняли друг друга как по сценарию так гармонично, что Эля поневоле прониклась сродством.

– Я – друг Никиты, – просто сказала Эля, стараясь выглядеть дружелюбно.

– А я та самая психопатка, – с пробивающейся властностью отозвалась Марина.

Эле это жутко не понравилось. Ее охватила смехотворность притирания двух чужеродных субстанций, не нужных и не близких друг другу.

– Какие установки вы себе ставите, те и сбываются.

Марина затуманено посмотрела на Илью, но ничего не сказала. Он уже носился с Анютой и щекотал ее.

– Воскресный папа… – нараспев произнесла Марина.

То ли ей правда хотелось поговорить, то ли присутствие Эли было настолько не важно, что Марина думала вслух. Эля подумала, насколько несправедливо пенять Илье на это, но промолчала. Сверху спустились величественная Инна и какой-то странно хорошенький Никита, который скакал через ступеньку и едва не пританцовывал.

Эля замкнулась. Инна не понравилась ей даже до взгляда, уже мельком, уже на слух. От Марины же исходила нескрываемая снисходительность и спокойное дружески окрашенное равнодушие. Может, Эля и была разочарована совсем немного, но обычно в таких случаях она испытывала облегчение – ее не трепали, не ставили в нелегкое положение вопросами, у нее не шел раскол между мыслями и их корявым выражением в слова.

Марина и Инна были так похожи, ухожены. От них веяло самодостаточностью, немного даже надменностью, присущей развитым людям, которым не нужно каждый день думать о пропитании и работать до изнеможения.

– Мы погуляем, – быстро бросил Никита и отворил дверь перед Инной, томно достающей телефон из кармана.

24

– Так как ты живешь? – осторожно, с большим вниманием спросил Никита, когда они пустились в длинное путешествие удовольствия по разлитой на земле смеси зеленого и золотого.

Эти взгляды, эти интонации так часты, когда невольно становишься свидетелем чьего-то откровения, того, что человек хочет выплеснуть лишь на единственную душу рядом, будь то сцена в театре или за забором.

– Я… Представь, какого в золотой клетке, в которую сама себя засунула.

Если бы Никита услышал это с экрана, то брезгливо поморщился. Но в контексте его переживаний, того, что он видел перед собой, ее откровение вовсе не звучало фальшиво.

– Почему не уйдешь?

Инна как будто оказалась в замешательстве.

– Я задавала себе этот вопрос еще тогда, когда была с тобой… Каждый раз я думаю, что скажу родителям – они так его любят… Мне порой легче просто потушить все в себе, пустить на самотек, чем представить, как они отреагируют…

– Мы не в девятнадцатом…

– Все это я знаю! – резко прервала его Инна. – Чужую беду руками разведу. Очень легко говорить со стороны.

– Тогда нечего плакаться.

Инна хотела обидеться, но вспомнила, что они не пара.

– Это жестоко. Потому что я не плакалась. Ты спросил, я ответила.

Оба замолчали.

– Зачем я тогда согласилась… – нехотя продолжала Инна. – По дурости. Потом появился ты и исчез так быстро…

– Я вошел в его положение – какого бы мне было знать, что кто-то увивается за моей невестой?

– Я тебя не виню. Но вдруг с тобой бы что-то изменилось? Если бы ты остался…

Никита вновь переживал свою маленькую трагедию. Его злило, что Инна до сих пор так задевала его. Вдобавок Эля смехом отзывалась на слова, отдаленно напоминающие шутки, исходящие от Ильи. Никита был взбешен тем больше, что ему приходилось сохранять лицо для Инны. Зачем, он пока не знал, но держаться казалось необходимым.

Вдруг отчаянно, как когда-то в детстве, когда до конца не осознаешь, что так сладко потягивает в груди, ему захотелось побежать куда-то в поле и ощущать на ходу, как теплый ветер бьется в рот, захотелось обнять ее, прижать эти мягкие пахнущие ванилью волосы к своим ладоням.

Никите так надоело все с ним происходящее, а особенно то, как он позволял себе расслабленно взирать на текучие события собственной жизни, что он кинулся к Инне так, словно она могла его вытянуть. По возвращении домой они занимались долгим безумным сексом. Одним из тех, которые полностью затмевают рассудок и превращают время в какую-то неверную текучую субстанцию, заставляя лишь в полусне – полу жизни ловить прикосновения, тяжелые вырванные ласки. Оргазмы периодически выбрасывали их из этого полуобморочного состояния, но и затягивали еще неумолимее.

25

У девушки может быть плохой характер, но в искупление она должна быть изящна, остроумна и желательно богата. Тогда этот недостаток превратится в пикантность.

Никита не был влюблен в Инну тогда. Это было одиночество, интерес, желание, даже плавание по течению. Теперь же пьянящее безумие повышало температуру вокруг. И Никите нравилось это, потому что он устал чувствовать себя холодным. Он рвался поддаться страсти, безумию, потому что был так молод, а жизнь проходила мимо. Все были слишком однообразны, а он слишком осторожничал и копался в кандидатках.

Никита уже почти не помнил, какие трещины привели к окончанию их связи. А она прекрасно знала, какое впечатление производит, и намеренно к нему стремилась. Никита ненавидел себя за то, что, вместо того чтобы думать о ее душе, как раньше, или хотя бы настраивать себя на это, он беззастенчиво раздевал ее глазами и не чувствовал себя виноватым. Теперь он видел в собственном теле не проблему, а средство для достижения удовлетворения. Эля провела неплохую разъяснительную работу.

– На проверку каким бы набором качеств не обладал человек, каким бы не виделся, окажется, что сторон у него неизмеримо больше, чем можно предположить. И первое впечатление, если даже верно, обязано по истечении времени разрастись и трансформироваться. Если, конечно, речь о существе мыслящем. Едва ли возможно составить полный портрет личности. Прожив пятьдесят лет вместе, можно что-то не понимать. Это зависит еще и от того, кто наблюдает, от настроения, обстоятельств, услышанного или прочитанного в последнее время. Наши личности, наши качества так текучи. И даже незначительное прозрение или заблуждение может перелопатить весь характер, вытянуть наружу то, что до поры мирно посапывало где-то в глубине сознания, – томно жмурясь от солнца, залезающего в глаза, говорила как-то Эля.

И теперь Никита понял, насколько правдиво было это откровение посреди золотистой дороги, обрывающейся в овраг.

Никита был слишком горд, чтобы кому-то указывать. Но его уязвляло, что других, причем самых никчемных, Инна слушает. Например, свою мать – размазню, которая не способна была даже выбраться со дна, на которое сама позволила себе пасть. Разнородность проявлений одного характера сводили его с ума.

Ее мать, держа в руках сигарету и кашляя, учила дочь жизни.

– Зачем тебе этот мальчишка? – говорила она про первого возлюбленного дочери.

– Зачем тебе этот франт? – сказала она о том, кто ухаживал за Инной на первых курсах института.

– Зачем тебе этот задохлик? – презрительно отозвалась она о Никите.