Ни стыда ни совести

– От получаса до двух. Не больше, – сразу же ответила она. – Ведь связки тоже долго нельзя напрягать, им нужен отдых! К тому же в комнате, где я репетирую, у нас сделана звукоизоляция, так что я просто не могу понять, как Вы можете что-то слышать.

В общем, поговорили мы и разошлись. А я успокоилась, что всё, наконец, прояснилось. Да и информация о том, что музыкальные репетиции соседки будут продолжаться не более двух часов в день, порадовали меня, так как до этого песнопения длились часов по двенадцать. И в течение ближайших двух дней так и было. Репетиции были недолгими, и, когда они начинались, я отправлялась в магазин или начинала стирать, чтобы напрасно не напрягать свой слуховой аппарат.

Но я рано радовалась. Через пару дней продолжительность репетиций резко возросла. Теперь они длились по пять-семь часов, да и ноты, которые брала соседка, были такими высокими, что у меня уши закладывало, никакие наушники не помогали. И о какой звукоизоляции она там говорила? По-моему, этим и не пахло. Или она считала звукоизоляцией парочку ковров в своей комнате?

Я просто не знала, что делать. Хоть из квартиры беги. И тогда я стала изучать законодательство. Должны же были существовать какие-то ограничения для тех жильцов, которые профессионально занимаются музыкой! И я перерыла всё: от федерального до регионального законодательства. Ничего. На своей собственности человек может заниматься всем тем, что его душе угодно и что не запрещено законом. Хоть хоровым пением, хоть ирландскими танцами. Только по закону «О тишине» в интервале от двадцати трёх часов ночи до шести утра шуметь нельзя. А что же делать в остальное время? Ведь сейчас очень многие люди работают на дому, выполняя свою работу дистанционно от основного офиса и переправляя результаты выполненных заданий по Интернету. И я бы тоже могла работать таким образом. Но только как прикажете это делать, когда твой мозг ежедневно просверливают оперным пением? Причём не какими-нибудь ариями или либретто, а одной-единственной фразой или нотой несколько сотен или даже тысяч раз подряд?

Из истории я узнала, что ещё в девятнадцатом веке поднимался вопрос о том, чтобы на законодательном уровне ввести запрет на музыкальные занятия, если в это время сосед находится дома. Но подобный закон так и не был принят. А было бы совсем неплохо, учитывая нынешнее развитие технологий, принять подобные ограничения. Или хотя бы обязать лиц, покупающих музыкальные инструменты, делать в своей квартире полную звукоизоляцию. Не на словах, а на деле. И без соответствующей справки из ЖЭКа или из управляющей компании не продавать музыкальный инструмент. Ведь существует же подобная схема при покупке оружия! Прежде чем человек не приобретёт сейф и не создаст на своей жилой площади условия для сохранности оружия, что должно быть подтверждено документально участковым уполномоченным полиции, лицензионно-разрешительный отдел не выдаст разрешение на покупку оружия, а продавец не продаст ни пистолет, ни ружьё человеку, желающему их приобрести. Так почему же с музыкальными инструментами нельзя поступать точно так же? И если кто-то сейчас не согласится со мной, то, вероятно, ему очень повезло с соседями. А у меня ситуация как в анекдоте. Сверху – бесконечный ремонт, ругань и мат, а также неумелое бряканье на пианино, справа – «Радио Шансон» на полной громкости, а снизу – оперное пение. Возможно, если бы слева у нас были ещё соседи, то и они бы тоже что-нибудь отчебучили. Но, по счастью, у нас угловая квартира и слева никого нет. Только стройка, наличие которой тоже не сильно радует, особенно летом, когда невозможно открыть окно. Уж повезло, так повезло.

Но больше всего в этой ситуации меня поражает тот факт, что соседка снизу, которая постоянно жалуется на то, что мы, якобы, шумим и не даём ей отдыхать, хотя более спокойных, тихих и мирных соседей, по-моему, в мире не существует, сама создаёт такой шум, что хоть из дома беги. Как говорится, в чужом глазу и соломинку вижу, а в своём бревна не замечу.

К тому же, если бы эта дамочка была бы действительно жутко интеллигентной и воспитанной, которой казалась вначале, я бы более снисходительно относилась к её запросам, списывая их на издержки воспитания и правила общества, в котором она вращается. Но теперь-то я знаю, какова она на самом деле, и все её запросы – лишь понты, ширма, за которой прячется мелочная и склочная душонка, которая ради собственного благополучия переступит через любого, кто встретится ей на пути.

Нынче совесть не в чести

С детства я жила в бедности. Мои родители были родом из деревни и не имели ни высшего, ни даже среднего специального образования, и потому зарплаты у них были небольшие. Но они даже не старались как-то улучшить своё благосостояние, довольствуясь малым и всячески экономя на своём старшем ребёнке, то есть на мне. Поэтому я всегда хотела много зарабатывать, чтобы вырваться из нищеты и чтобы мои дети никогда не узнали, что такое голод.

Я много училась, старалась делать карьеру и во многом даже преуспела и я считаю, что мои дети ничуть не обделены, хоть и не имеют лишнего. Однако все мои усилия по приобретению материальных благ всегда оканчивались полным крахом и, к сожалению, не по моей вине.

Поскольку родители мне не покупали ничего, кроме школьной формы, то на покупку остальной одежды мне приходилось зарабатывать самой. С четырнадцати лет в каникулы и после школы я была вынуждена работать тростильщицей на ткацкой фабрике, чтобы заработать денег. Но платили мне как ученице, к тому же я работала неполный рабочий день и потому зарабатывала гроши. Их хватало лишь на покупку бракованных кусков ткани в комиссионном магазине, из которых я сама шила себе одежду на уроках труда. И к окончанию школы у меня был уже неплохой гардероб для своего времени (на дворе был 1991 год – период страшного дефицита и жуткой инфляции). Но стоило мне в 1994 году выйти замуж, как родители сразу же избавились от всех моих вещей. Даже не знаю, как им удалось это сделать так быстро, но когда через неделю после свадьбы я с мужем приехала к родителям, чтобы забрать кое-что из одежды, оказалось, что забирать нечего. Весь мой гардероб, включая обувь, а также тетрадки, учебники, конспекты и другие важные для меня вещи, полностью исчезли. Мама сказала, что мою одежду они отвезли в деревню и раздали родственникам, а остальное просто выкинули за ненадобностью. Мол, муж купит мне всё новенькое. Но только беда была в том, что муж женился на мне не для того, чтобы баловать подарками, а потому что ему была нужна домработница с интим-услугами, которая к тому же будет вместо него писать конспекты, делать контрольные и курсовые работы, да и вообще станет сама содержать себя и будущих детей. Но это открытие мне ещё предстояло сделать, а в тот момент я оказалась на пороге страшной реальности: фактически в одночасье я лишилась плодов нескольких лет упорного труда и страшной экономии просто потому, что моей маме захотелось освободить несколько полок в шкафу для своей младшей дочери. Но я это пережила и продолжила трудиться и зарабатывать дальше.

Два года спустя, когда после тяжёлых родов я боролась за свою жизнь в реанимации, муж с лёгкостью потратил все мои валютные накопления, которые я старательно откладывала к рождению ребёнка, за похороны внезапно умершего отца, нашедшего смерть по своей глупости, так как по пьяной лавочке он переходил дорогу в неположенном месте. И хотя муж в то время очень хорошо зарабатывал, а свекровь вообще ни копейки не тратила из своей пенсии, так как сидела на шее своего мужа и сына, никто из них не пожелал воспользоваться своими деньгами, без малейших угрызений совести забрав для своих нужд мои деньги. В итоге я вышла из роддома абсолютно нищей, не успев даже купить достаточное количество приданного для новорождённой дочери. Снова пришлось голодать и пользоваться чужими обносками, так как ничего другого мне не оставалось.

Моя жизнь была очень тяжёлой, но я всё время старалась хоть как-то укрепить своё благосостояние. Я не могла себе позволить покупку шикарной одежды или украшений, а также новомодной техники, но я покупала книги русских и зарубежных писателей, в произведениях которых я пряталась от тягот реальной жизни.

Я покупала их понемногу, но всегда в хорошем издании с золотым теснением, чтобы приятно было их держать в руках, и чтобы было красиво смотреть на них, когда они стоят на полке. А когда кто-то из друзей спрашивал, что мне подарить на тот или иной праздник, я отвечала, что книгу, причём назвала автора и издание, чтобы пополнить свою коллекцию. И со временем у меня образовалась хорошая библиотека, в которой были книги на любой вкус и для чтения в любом настроении. Каждую из них я прочла, а некоторые – по два-три раза. Но я читаю очень аккуратно, поэтому, глядя на мои книги, можно было подумать, что они только что из книжного магазина. Дочь и сын тоже рано пристрастились к чтению, и книги всегда были для нас чем-то большим, чем просто предметом интерьера. Но однажды мне пришлось уехать из квартиры, где я прожила много лет. Свекровь делала всё, чтобы сжить меня со свету, и это ей почти удалось. И если бы я тогда не уехала, то давно бы уже кормила червей на каком-нибудь кладбище. Мы уезжали с детьми в спешке, взяв только самые необходимые вещи. Книги, к сожалению, в их число не входили. Да и вообще в той квартире осталось много нашей одежды и других вещей. Например, моя медаль за десять лет безупречной службы в МВД России. Главное, удостоверение у меня осталось, потому что мне вручили его позже, а медаль я принесла домой, чтобы показать детям, какая у них мама молодец. В итоге, после нашего спешного отъезда свекровь, вероятно, чтобы ещё больше навредить мне, стала с лёгкость раздавать наши вещи, включая книги. Раздавала всем желающим и просто так, лишь бы забрали. И когда я узнала об этом, то так расстроилась, что и не передать. Безумно жаль книги, которые я собирала с такой любовью, отказывая себе даже в еде, чтобы хоть на короткое время спрятаться от горестей этого мира в царстве прекрасного и удивительного. Причём я даже не удивилась, узнав, что свекровь так поступила. Она и раньше раздавала мои вещи у меня за спиной, просто это было не так откровенно. Но меня поразило то, что книги и другие мои вещи забирали себе люди, которые знали меня, знали мою ситуацию, знали, что я не по доброй воле уехала из своего дома, а потому что свекровь вынудила меня это сделать. Знали, что однажды я вернусь туда. А если не я, то мои дети вернутся в эту квартиру, чтобы предъявить права на причитающееся им имущество. И что они увидят? Разграбленную квартиру? Причём разворованную не преступниками и не фашистами, а их же знакомыми, соседями, родственниками, которые просто воспользовались случаем и безнаказанно отхватили себе кусок чужого добра.

Мне бы просто совесть не позволила пойти на такое. Но, видимо, совестливость и порядочность давно уже превратились в атавизмы нашего общества, которые скоро совсем отомрут.

И сейчас мне очень горько и обидно не только из-за того, что всё нажитое мной добро за моей спиной с лёгкостью разбазаривают направо и налево те люди, которые прекрасно знают, каким нелёгким трудом я это добывала, но и из-за того, что вокруг слишком много тех, кто с радостью готов этим поживиться. Никто из них не сказал моей свекрови, как не сказал раньше моей матери: «Что же ты делаешь? Зачем раздаёшь вещи своей снохи (дочери)?». Ни в ком не взыграла совесть. Ни в ком не проснулась порядочность. Все видели перед собой лишь шанс лёгкой наживы, и эти корыстные чувства были гораздо сильнее любых благородных порывов.

И когда настанет день, что мы с детьми сможем вновь вернуться в квартиру, в которой жили раньше и которая принадлежит нам по праву, что нас там ждёт? Думаю, что лишь сожаления и горечь потери. Наверное, так чувствовали себя люди, возвращавшиеся в свои разграбленные дома после войны. Но они хотя бы знали, что пострадали от фашистов, врагов страны и были не одиноки в своём горе, так как дома их друзей и соседей тоже были разграблены и разорены. А у меня и моих детей не будет даже этого скромного утешения, потому что мои враги и мои грабители будут продолжать встречаться мне каждый день на улице, улыбаться и интересоваться делами, не испытывая ни малейшего стыда за свои поступки. А если я потребую вернуть своё, то получу мгновенный отказ, ведь никто не захочет расставаться со своим добром, пусть даже полученным незаконным или аморальным путём.

Их никто не осудит, никто не привлечёт к ответственности, даже собственная совесть. Наше общество и современная мораль позволяет им это – наживаться на горе других. И я просто не вижу способов каким-либо образом повлиять на это или изменить, потому что, боюсь, что время людей, подобных мне, ушло безвозвратно.

И теперь, когда я хочу что-то купить, причём не то, что необходимо мне или моим детям прямо сейчас и без чего мы не можем обойтись, а нечто с расчётом на будущее, то, чем мне хотелось бы владеть, чтобы получать от этой вещи эстетическое удовольствие, я останавливаю себя. Где гарантия, что эта вещь пробудет в моей собственности хоть какое-то время? И боюсь я отнюдь не стихийных бедствий или наступления войны. Я боюсь, что стоит мне отвернуться, как близкий мне человек тотчас стащит эту вещь, чтобы продать за бесценок или просто отдать любому, кто его попросит, лишь для того, чтобы выказать свою щедрость за мой счёт.

Тот, кто сейчас читает эти строки, вполне вероятно, примет меня за параноика или ещё кого похуже, но в этой жизни я всё время чего-то лишаюсь, у меня всё время что-то отбирают, и сколько бы я не наживала добра, у меня бессовестно это забирают. Чувствую, что совсем скоро я стану подобна греческому мудрецу, говорившему, что он всё своё носит с собой, имея в виду знания и опыт. Ведь у меня тоже, кроме этих духовных богатств, ничего нет. Только в отличие от моего греческого собрата по несчастью, моя проблема состоит в том, что с помощью этого багажа мне всё никак не удаётся обеспечить должным образом себя и детей.

Я, как лягушка, попавшая в молоко, всё время стараюсь сбить своими лапами масло, но едва мне это удаётся, меня перебрасывают в новый кувшин, и приходится всё начинать сначала. И желающих получить сбитое мной масло так много, что я просто не смогу их всех накормить. Остаётся лишь добровольно утонуть или найти себе другую лягушку, которая станет делать эту работу за меня. Но и то и другое для меня неприемлемо, так как моя совесть настолько велика и бездонна, что будет продолжать ежедневно чуть свет поднимать меня с постели, заставляя трудиться для своего и для общего блага, напоминая мне о долге, который, к сожалению, я никогда так и не смогу до конца выполнить.

Доброта и разбитые судьбы

Несколько лет назад случился в моей жизни такой разговор. Я разговорилась со своим коллегой по имени Алексей, поведав ему о своих семейных неприятностях.

Выслушав меня, Алексей назидательным тоном сказал:

– Ты сама виновата во всех своих бедах.

– Это почему ещё? – обиженно произнесла я, ожидавшая услышать хоть каплю сочувствия или, по крайней мере, добрый совет по поводу того, как мне выбраться из того жизненного дерьма, в которое забросила меня судьба-злодейка и «благожелательные» родственнички.

– Ты сама позволила мужу и свекрови сесть тебе на шею и помыкать собой. Вот они и пользуются твоей слабостью. А если бы ты послала их всех куда подальше, им бы ничего не оставалось делать, как самим решать свои проблемы и зарабатывать деньги. А так они хорошо устроились и, естественно, ничего не хотят менять. Ты на них пашешь, зарабатываешь, ведёшь домашнее хозяйство, воспитываешь детей и ничего не просишь взамен. Вот они и стараются оставить всё как есть, потому что для этого им достаточно лишь прикрикнуть на тебя, – рассуждал Алексей. – А ты соберись с духом, да пошли их всех матом. Они тебя попросят что-то сделать, а ты им: «Пошли туда-то к такой-то матери! Вам надо, вот сами и делайте!» Сама увидишь, как всё изменится.

– Да, изменится, – с горечью произнесла я. – Если я поступлю так, как ты советуешь, то это перерастёт в огромнейший скандал. Они будут орать на меня, а я на них, а мои бедные дети будут стоять рядом и всё это слушать. Им и так в жизни тяжело приходится. Отец – алкоголик, бабушка – психопатка и истеричка. И единственный их оплот в жизни – это я. Потому что я всегда сохраняю спокойствие и удерживаю равновесие в нашей семье и при любом удобном случае стараюсь увести их из дома куда-нибудь, чтобы отвлечь от этого бардака, который царит в нашей семье, и дать заряд положительных эмоций, так как без этого мы бы с ними давно сошли с ума.

– Но ты же не пробовала! – не желал прислушиваться к моей точке зрения Алексей.

– В том-то и дело, что пробовала, – грустно сказала я. – Без мата, конечно.

– А надо с матом! Чтобы они прочувствовали, с кем имеют дело!

– Я так не могу, – опуская взгляд, произнесла я. – Потому что в этом случае я уподоблюсь им, опустившись на их уровень, и стану ничем не лучше их.

– Вот видишь, ты сама выбрала этот путь! Ты смирилась. А если бы ты каждый день ставила своего мужа и свекровь на место, то сейчас мы бы не вели с тобой этот разговор, – продолжал стоять на своём Алексей.

– Поверь, я каждый божий день пытаюсь отстаивать свои права, но только делать это в общении с неадекватными людьми очень сложно.

– Нет, всё дело в тебе, – продолжал читать нотации Алексей. – Ты – безотказная. И все кругом это видят, а бессовестные люди этим пользуются.

В тот момент мне ужасно захотелось прекратить этот болезненный разговор, заставив Алексея замолчать и уйти, но его было не остановить.

– Вот возьмём гипотетическую ситуацию, – продолжил он рассуждать, чтобы переубедить меня. – К тебе подходит человек, которого ты люто ненавидишь. И просит тебя сделать что-то, что ты никогда бы не сделала для себя. То, что противоречит всем твоим принципам. Но он становится на подоконник и говорит тебе, что спрыгнет вниз, если ты не сделаешь то, о чём он просит. И как ты поступишь в этой ситуации?

– А этаж высокий? – сразу же спросила я, чтобы максимально точно представить в своём воображении эту сцену.

– Достаточно высокий, чтобы разбиться, – уточнил Алексей.

Я задумалась. Вот реально, если бы от меня зависела жизнь человека, как бы я поступила? Даже если этот человек мне всячески противен, и я не хотела бы его никогда видеть? Но он пришёл ко мне и просит оказать услугу, которую я сделать в состоянии, но совершенно не горю желанием это делать. Как бы я поступила?

– Я бы сделала то, что он просит, – вслух произнесла я, отвечая на вопрос.

– Вот! – торжествующе произнёс Алексей. – Что и требовалось доказать. И пока ты не поймёшь это и не изменишься сама, в твоей жизни тоже ничего не изменится. Ты так и будешь оставаться жертвой. И тобой будут пользоваться не только члены твоей семьи, но и все твои начальники, коллеги, соседи и просто знакомые. И ты будешь продолжать от этого страдать, но ничего не станешь менять.

Мне было ужасно больно это слышать, и я готова была просто растерзать Алексея за эти слова, но он был прав.

Но основная проблема заключалась не в этом, а в том, что я была не готова, да и не хотела себя менять. Я считала, что являюсь скромным, добрым и отзывчивым человеком, что само по себе есть преимущество. И если я буду поступать хорошо с другими людьми, то они это увидят, оценят и воздадут мне по заслугам. Но как бы не так! Это в религии нас учат подставлять другую щёку и прощать своих врагов. А в реальной жизни расплата настигает лишь тех, кто не умеет с мечом в руках постоять за себя, отстаивая свои интересы и права, потому что спасение утопающих – дело рук самих утопающих.

Когда мне было пять лет, я дружила с девочкой из соседнего дома по имени Алла. Мы ходили в одну группу детского сада, а по вечерам и по выходным дням часто вместе играли во дворе.

И вот однажды мы играли за моим домом и катались с горки. Раньше, в советские времена, все горки на детских площадках были металлическими. И вот мы поднялись с Аллой на горку, и я хотела скатиться с неё, но подруга предложила спрыгнуть на землю.

Расстояние до земли было достаточно большим, а я всегда отличалась благоразумием, поэтому отказалась прыгать. Тогда Алла столкнула меня. Я упала, пересчитав боками и животом все металлические ступени. А упав, не смогла подняться. Алла испугалась и тоже прыгнула. Но в отличие от меня, свалившейся с горки неожиданно, Алла смогла оттолкнуться и пролететь мимо ступеней. Но, правда, приземлившись, она ударилась о землю коленкой и поранила её. Заревев во весь голос, Алла побежала домой, забыв обо мне. Я же кое-как поднялась на ноги и, искровавленная с головы до ног, поплелась домой.

Дома была мама и я сказала ей, что упала с горки, ни словом не упомянув об Алле, чтобы не подставлять подругу. Мой живот был похож на решето, на руках и ногах были ссадины, но, по счастью, переломов не было. Мама обработала раны зелёнкой, перевязала живот бинтами, и я надеялась, что случившееся останется в моей памяти лишь досадной случайностью. Но на следующий день мама Аллы пришла в детский сад и в присутствии всех детей и воспитателей принялась стыдить меня за то, что я, якобы, намеренно столкнула её дочь с горки, отчего та поцарапала коленку и лишь чудом осталась жива.

Я стояла посреди группы, еле сдерживая слёзы и шептала, что Алла сама спрыгнула с горки, и я её не сталкивала, но меня никто не слушал. Все слушали лишь маму Аллы, которая отчитывала меня и выставляла перед всем миром этакой малолетней преступницей, покушавшейся на жизнь её дочери. А мне так хотелось задрать своё платье и показать израненный живот, руки и ноги, чтобы продемонстрировать этой женщине, что сделала со мной её обожаемая доченька. Но мне было стыдно оголять своё тело перед всей группой. Поэтому я молчала и продолжала глотать слёзы, выслушивая несправедливые обвинения.

Только вот. Молчание и скромность до добра мало кого могут довести, потому обидевшись, даже если обида произошла только в его воображении, человек готов строить любые козни, чтобы отомстить своему обидчику, и не способен остановиться даже тогда, когда на кон ставится не только репутация, но и жизнь другого человека.