Семь сказок

– Торгнир, – позвал Ларс.

– Ну? – Ингольд уже взялся за ручку двери.– Давай, Ларс, быстрее говори, или доведем счет до круглого?

– Хорошо. Приходите вечером, – буркнул Ларс.

Ингольд кивнул, даже не пытаясь скрыть торжествующий проблеск в глазах.

Наутро плач ундинин

Был слышен далеко ?

Ей ножки гном расклинил

И кое-что ещё.

Ундина испугалась ?

Внизу так горячо,

Там ножка разорвалась

И кое-что ещё.

Ха-ха!

Хо-хо!

И кое…

Ингольд распахнул дверь кузни и прорычал, разом перекрывая весь хор:

– А ну хватит глотки драть, лентяи! Вам работы мало?! Так я сейчас каждому добавлю!

В соседней кузне разочарованно допели, даже не допели, а добормотали чуть слышно:

Вот это да. Ядрёна вошь.

Ундин так просто не возьмёшь…

– И ещё, Торгнир…, – проговорил Ларс.

– Ещё?! – Ингольд, шагнувший одной ногой внутрь, резко повернулся. – Объединяем кузни?!

– Вилле не лепрекон.

Старший Торгнир сплюнул и захлопнул за собой дверь.

3.

Что у нас сегодня? Ларс раздул огонь в очаге, приготовил железные болванки, заглянул в сундук с золотым ломом. На донышке. Ничего, на ожерелье для Кэриты должно хватить, а больше вроде никто и не заказывал. Кэрита… Ну надо же, кажется, только вчера смешная растрепанная девчонка пряталась по дуплам вместе с Фрейей и Халваром, а сегодня вон уже заневестилась…

Десять лет назад, вздохнул Ларс ровно десять лет назад. Вот так же, весной, в дверь вместе с первым теплым ветерком вдруг прилетел веселый девичий смех, и у него что-то екнуло в груди, глубоко-глубоко под бородой, и молот впервые чуть не выпал из рук. Он не сразу сообразил, что смеется дочка соседей. Показалось, что это Ану там, на поляне перед домом, его румяная Ану, только что рассказала чопорной длинноволосой Мэрит какую-то веселую историю и теперь покатывается и над своей байкой, и над Мэрит, которая никак не понимает, после какого слова нужно смеяться. Сейчас, подумалось тогда в каком-то оцепенелом отчаянии, сейчас Ану вбежит и бросится ему на шею и, еще задыхаясь от смеха, проговорит: «Ой, я не могу, Ларс! Ой, ну какая же идиотка эта Мэрит! А я тебя все к ней ревновала!»

А на пороге возникла Кэрита. Румяная. И проговорила, еще задыхаясь от смеха: «Доброе утро, дядя Ларс. Я к Фрейе. Она уже встала?» А он стоял и молчал. И считал лучи солнца, пробивавшиеся к нему сквозь взлохмаченную копну огненно-рыжих волос.

А потом у него за спиной раздалось.

«Ну, чего вылупился-то, дурень? Соседей уже не узнаешь? Пить надо меньше! Доброе утро, Кэрит. Тебе Фрейю? Сейчас позову».

И Ану ушла опять вглубь пещеры, на ходу выкликая имя дочери.

«Сделайте мне ожерелье, дядя Ларс», – вдруг выпалила Кэрита.

С той самой весны Ларс выковал для нее девять ожерелий. Десятое должно быть особенным. Ведь его Кэрита собиралась надеть на собственную свадьбу. Нужно по центру обязательно вплавить большую бирюзу. Говорят, бирюза – это окаменевшие кости умерших от безнадежной любви…

По совести сказать, кроме Кэриты мало кто шел к Ларсу с заказами на ожерелья, браслеты или кольца. Да что там, даже пояса у него заказывали только по большой необходимости, и то если все молодые мастера были заняты. Все больше в кузнечном деле ценились руки не столько умелые, сколько быстрые. Ларс только дивился, кому и зачем нужно столько украшений. Как будто весь мир помешался на золотых висюльках и блестящих разноцветных камешках. Ладно, светлые альвы, эти никогда не упустят случая покрасоваться и посверкать на солнышке. Но чтобы сами гномы навешивали на себя по четыре цепи… Или вот ундины – им, спрашивается, зачем под водой ожерелья с каменьями? Чтоб если уж нырять – так наверняка?

Ходили еще слухи, что кое-кто, Торгниры, к примеру, получают заказы от самих Великих Асов, но в эти россказни Ларс не верил. То есть в богов верил, конечно, а вот в их заказы… Он лично за все свои без малого сто двадцать лет работы кузнецом ни одного заказа из Асгарда не получал. Получил бы – поверил.

Больше украшений, повелевали Советники, больше, еще больше! Кузнечная артель Внутреннего Озера должна стать самой вы… со… вы-со-ко-про-из-во-ди-тель-ной кузнечной артелью во всем Свартальфахейме! Работать, работать, не покладая молотов! Что, кузнец, у тебя не хватает энтузиазма? Хромает профессиональная гордость?! Так мы можем и в рудник отправить на месяцок-другой, чтобы, так сказать, приподнять боевой дух! Больше камней и золота, рудокопы, больше, еще больше! И не сметь отдыхать в забое, отдохнете в царстве Хель, кузнецам нужны материалы!

А что толку в материалах-то. Молодые с ними и обращаться как следует не умеют. Спасибо, что хоть цепи обыкновенные делать могут, на ожерелья некоторые без слез не взглянешь, а пояса-то… Вот браслеты – это да, это артель Внутреннего Озера ковать умеет. Потому что чего там ковать-то… Молодые… Где они, молодые мастера-то? Вся молодежь мужского пола помешалась на модер… мо-дер-ни-за-ци-и-про-из-вод-ства, тьфу, язык сломаешь! Все чертят, придумывают, как бы так молоты с наковальнями заставить без кузнеца работать, да еще чтоб цепи с ожерельями сами ковались. Бороды в косы заплетут, и чертят… Кто вовремя сыновей в кузню смог загнать – вон как Торгнир или Эно – те и молодцы, у них в кузнях работа спорится. Сыновья работают, старики руководят, да тяжелыми молотами бьют раза два-три за смену, так, все больше для виду. А уж кто не смог…

Ларс вздохнул и прихватил щипцами кусок железа. Сначала, пожалуй, боевой топор для Логмэдра. Уж в чем-чем, а в ковке топоров равных почтенному Ларсу не было, нет и, видимо, уже не будет. Только их сейчас никто почти и не заказывает. Разве что, для церемоний всяких, как Логмэдр и другие советники. И, по совести-то сказать, никакой это не боевой топор, а так, разновидность побрякушки. Рукоять золотой нитью обвей, лезвие серебром укрась, в обух рубин вплавь… Баловство одно.

…Как закрепить руль, чтобы не мешали ноги? На уровне поясницы? Или ниже… Как синхронизировать движения рук и таза, чтобы взмахи и повороты не входили в противофазу?.. Может быть, выбрать другую площадку? Где-нибудь в горах, не в лесу. Чтобы можно было не просто прыгать вниз и пытаться поднять себя в воздух взмахами крыльев, а разбежаться хорошенько и планировать?..

– …опять ничего вокруг не видишь – не слышишь.

Ларс вздрогнул. Лёгкий молот-ручник неловко скользнул по краю лезвия, брызнули во все стороны алые искры. Фрейя прикрыла глаза ладошкой.

– В каких облаках ты все время витаешь, пап?

Вот те на, обед уже. Ларс только теперь заметил, что перезвон молотов в кузнях стих. Да, крепко он задумался.

Дочка прошла к верстаку, который при необходимости исполнял роль обеденного стола, сняла со спины большой плетеный короб.

– Можно подумать, что ты тоже решил к Советникам с каким- нибудь изобретением податься, – она извлекла из короба кувшин, краюху хлеба и горшок, замотанный в тряпицу. По кузне поплыли запахи чесночной похлебки, поджаристой хрустящей корочки и… Фрейя откупорила кувшин. Ох, великие боги, медовуха! Ларс чуть не прослезился. Какое все-таки счастье, что у него есть дочь. Никто так не поймет отца, как любимая дочь.

– Фрейя, зачем ты… Мама ведь…

– До вечера выветрится, – махнула рукой Фрейя, – если ты, конечно, опять не продолжишь праздник с Вилле.

Ларс сунул почти готовое топорище в ящик с золой. Пусть до завтра лежит, Логмэдру не к спеху. Сейчас перекусить, а потом можно и за ожерелье для Кэриты взяться. Он снял кожаный фартук, пристроил на край верстака. Фрейя придвинула ближе высокий табурет, подала ложку, сама облокотилась рядышком. Ларс сделал три больших тягучих глотка из кувшина. Ох… Хорошо-о… С глаз наконец спала мутная пелена, дышать стало легче, в голове прояснилось. Фрейя хмыкнула, наблюдая, как под косматой бородой медленно расплывается довольная улыбка.

– Закусывай, папа, закусывай.

Ларс принялся уплетать похлёбку. Макал хлеб в горшок, обсасывал корочку, причмокивал смачно. И похлёбка хороша.