Бейкер-стрит и окрестности

С начала XVIII века и до 1853 года повинных в серьезных преступлениях уголовников (приговоренных к 7 и более годам каторжных работ) ссылали в колонии – сперва в Америку, а потом в Австралию, – откуда тем обратно в метрополию возвращаться не дозволялось. В 1853 году «Закон о каторжных работах» заменил длительные сроки ссылки (транспортации) каторгой в английских тюрьмах из расчета 4 года работ вместо 7 или менее лет транспортации, от 4 до 6 лет каторги вместо 7-10 лет транспортации, 6–8 лет каторги вместо 10–15 лет транспортации, а пожизненная ссылка заменялась на пожизненную каторгу. Новый «Закон о каторжных работах» 1857 года отменил приговор к транспортации вообще, что вызвало среди британских юристов серьезную озабоченность вопросом рецидивистов (в Англии для их обозначения использовали термин «привычные преступники», habitual criminals).

К этому времени относится возникновение идеи, что особый «преступный класс», состоящий из рецидивистов, притаился в сердце больших городов и был виновен во всех творившихся преступлениях, которой придавался значительный вес в викторианских концепциях о преступности. Один из пионеров криминологии, тюремный капеллан преподобный Уильям Моррисон, в 1891 году утверждал в книге «Преступление и его причины»:

«Существует популяция привычных преступников, которая образует отдельный класс. Привычных преступников нельзя путать с рабочим или любым иным классом; это группа людей, которые делают преступление целью и делом своей жизни; совершать преступление – их занятие; они сознательно насмехаются над честными способами заработать на проживание, и должны, соответственно, рассматриваться как класс по характеру отдельный и отличный от остальной части сообщества.»

По представлениям Моррисона, этот класс насчитывал 50–60 тысяч человек в Англии и Уэльсе, или 12 % от всех заключенных в английских тюрьмах. Вера в существование «преступного класса» продержалась всю викторианскую эпоху и умерла только с началом Первой мировой войны. Во времена же Холмса в него верили не только обыватели, но и маститые юристы. Уже в 1868 году для борьбы с «армией преступников» через парламент был проведен «Закон о рецидивистах», предложивший установить минимальный срок каторжных работ в пять лет, а за повторное совершение преступления определить наказание уже в семь лет. Чтобы не дать рецидивисту избежать более сурового наказания, требовалось каким-то образом устанавливать, был ли обвиняемый судим когда-либо за аналогичное преступление – ведь клеймение преступников уже не практиковалось. С этой целью «Закон о рецидивистах» предписал Скотланд-Ярду составление центрального реестра осужденных, ответственным за который назначался комиссар.

Поскольку «Закон о каторжных работах» 1864 года определил необходимость гласного полицейского надзора за условно-досрочно освобождающимися (именно их английская пресса называла главными виновниками уличных нападений небольших групп бандитов-душителей (гарроттеров), повергших Лондон в настоящую панику в 1862 году – всего в Лондоне было зарегистрировано 97 нападений или «грабежей с насилием», как их назвали в полицейских рапортах), Столичная полиция уже имела небольшой опыт регистрации досрочно освободившихся, которые обязаны были каждый месяц отмечаться и извещать полицию о любой смене адреса. Первоначально в реестр стали заносить всех осужденных, отчего он так быстро разросся, что стал практически бесполезным из-за невозможности найти в нем нужную информацию. Кроме того, он оказался не столь полезен, как хотелось бы, еще и потому, что был доступен только в Лондоне.

Чтобы обеспечить использование «Реестра рецидивистов» всеми полицейскими силами и тюрьмами королевства, в 1876 году было решено передать его из ведения Столичной полиции в министерство внутренних дел, а архивариусом был назначен председатель совета директоров тюрем для осужденных преступников сэр Эдмунд Дю Кейн. Чтобы ограничить объем реестра, в него стали вносить заключенных из класса дважды судимых, описанного в разделах 7 и 8 «Закона о предотвращении преступлений» 1871 года (т. е. преступников, совершивших тяжкие уголовные преступления и судившиеся в судах квартальных сессий по обвинительному акту). Тогда же была осуществлена публикация «Реестра рецидивистов в Англии и Уэльсе за 1869–1876 года», который содержал в алфавитном порядке имена 12 164 человек, с перечислением 21194 приговоров, вынесенных им, а также детальным описанием каждого из преступников и указанием всех известных полиции кличек и фальшивых имен. Рекордсменкой в этом отношении оказалась Бриджет Кингстри из графства Слайго (Ирландия), имевшая в дополнение к настоящему еще 15 имен и отбывшая наказания по 39 приговорам. Увесистый том, набранный заключенными и отпечатанный в типографии Брикстонской тюрьмы, был переплетен в черную кожу и получил за это прозвище «Черная книга».

«Реестр» был разослан по тюрьмам и полициям графств и городов и с тех пор издавался ежегодно. Однако, как указывал Эдмунд Спирман, опубликовавший в 1894 году в журнале «Девятнадцатый век» статью «Известный полиции», печатные реестры не слишком активно использовались для наведения справок, поскольку издание их происходило только раз в год, редко когда раньше сентября, и поэтому, согласно рапорту министерской комиссии (1894), «имя рецидивиста не доступно для полиции в реестрах в течении девяти-двадцати месяцев после его освобождения, хотя это как раз то самое время, когда его, наиболее вероятно, будут разыскивать.»

В дополнение к алфавитному реестру в министерстве составлялся и публиковался «Реестр особых примет», в основу которого была положена классификация преступников не по именам, а по приметам, которые имелись на их телах. В 1890 году комиссары Тюремной комиссии так описывали работу этой системы идентификации: «Предположим, под арестом находится человек, который сообщает свое имя как Джон Олбери. Он подозревается в том, что он рецидивист, но не может быть идентифицирован под тем именем, которое он сообщает теперь, или под другим именем, под которым он, как подозревается, должен был отбывать срок, ни в одном из томов «Алфавитного реестра». Тогда этот человек осматривается, и у него находят длинный шрам на правой стороне лица. Вслед за этим обращаются к Разделу 1 (то есть «Голова и лицо») в «Реестре особых примет» и в томе за 1888 год находят записи тех людей, у которых имеется особая примета подобного характера. Эти имена последовательно упомянуты в «Алфавитном реестре» за тот же год, и общее личное описание и другие особые приметы, записанные в каждом случае, сравниваются, в порядке, обозначенном выше, с таковыми приметами человека, требующего установления личности. Их находят большей частью соответствующими Томасу Риду; и, в частности, находят, что идентифицируемый человек имеет, кроме того, вытатуированный корабль на левой руке и кольцо на указательном пальце левой руки, каковые отметки также носит Томас Рид. Вслед за этим подается запрос начальнику тюрьмы, из которой был освобожден Томас Рид, о фотографии или о помощи какого-нибудь человека, знакомого с ним; и если предполагаемая идентичность таким образом затем подтверждается, могут быть предприняты должным образом необходимые шаги, чтобы доказать это в суде.»

Однако информация в «Реестре особых примет» часто тоже не имела практической ценности, поскольку ее там было то слишком много, то не было вовсе. В одних случаях требующий установления личности человек не имел никаких особых примет, в других, как, например, в случае вытатуированного на указательном пальце левой руки кольца, реестр перечислял имена тридцати человек с подобной приметой, предоставляя озадаченному детективу выбирать между ними.

Недостатки этих реестров заставили Столичную полицию продолжать вести свои собственные записи имен и особых примет осужденных преступников, а начиная с 1887 года и имен всех преступников, освобожденных после отбывания приговора к каторжным работам. Полицейские реестры велись в организованной в Скотланд-Ярде в 1880 году для помощи и контроля за осужденными, освобожденными из тюрем условно-досрочно по лицензии, Канцелярии по надзору за осужденными (Convict Supervision Office). Ее первым начальником стал хранитель «Черного музея» инспектор Перси Ним. Кроме алфавитного именного реестра и реестра особых примет (а также отдельного реестра фальшивомонетчиков), полиция стала создавать в качестве приложения к ним альбомы с фотографиями.

Первые дошедшие до нас снимки преступников относятся к 1843-44 годам и были сделаны в бельгийской тюрьме Форест, хотя сохранились упоминания, что во Франции какие-то тюремные фотографии были сделаны несколькими годами раньше. В Англии начало изготовления фотографических снимков с преступников относится к 1854 году, когда начальник Бристольской тюрьмы начал делать амбротипические изображения заключенных, которые проходили через его руки, и вскоре его примеру последовали в других местах заключения.

С 1862 года копии фотографий преступников, сделанные начальниками тюрем, стали периодически отправляться в Скотланд-Ярд, где к 1870 году образовали обширную коллекцию под названием «Галерея жуликов». К этому времени подобные галереи были уже во многих городах мира: в Нью-Йорке (с 1858), в Данциге (с 1865), в Москве (с 1867). В 1871 году принятый парламентом «Закон о предотвращении преступлений» обязал тюремное начальство снимать фотографические портреты с приговоренных и рецидивистов, которые должны были дополнять «Реестр рецидивистов». Впрочем, уже с самого начала эта система стала давать сбои. Так, комиссар Хендерсон в первом же ежегодном рапорте, опубликованном после принятия закона, называл 12 тюрем, не предоставившем полиции требуемых фотографий, в ответ на что начальник одной из этих тюрем написал в «Таймс» письмо, в котором заявлял: «во-первых, примите какой-нибудь закон, заставляющий преступников сидеть смирно для снятия с них портрета: и во-вторых, пусть правительство оплачивает половину стоимости работы, и не будет никаких проблем.»

Попытка сфотографировать преступника во дворе тюрьмы. Рисунок из газеты “The Illustrated London News”. 1873

Тем не менее дело потихоньку двигалось, и уже в «Британском фотографическом альманахе» за 1870–1872 гг. О. Р. Рейландер попытался сформулировать правила изготовления опознавательной фотографии. Однако единой системы выработано не было. Заключенных фотографировали стоя, от головы и до колен, одеты они могли быть как в обычную одежду, так и в серую тюремную робу с желтыми стрелками, в последнем случае на груди имелись также круглые значки с обозначением тюремного крыла, этажа и номера камеры (например, у Оскара Уайльда в Пентонвиллской каторжной тюрьме был номер CIII.3, что означало камеру № 3 на третьем этаже крыла С.

В 1879 году полицейские власти получили возможность обращаться за фотографией любого содержащегося в тюрьме человека, но арестованные, оставленные под стражей для доследования или ожидающие суда, могли быть сфотографированы только с их согласия, и нередки были случаи, когда арестованные удачно сопротивлялись попыткам сделать их портрет. Новый директор Департамента уголовных расследований Говард Винсент придавал большое значение опознавательным фотографиям и тоже давал советы по их снятию.

«Фотографии должны делаться, – говорил он, – насколько возможно ближе по времени к освобождению приговоренного или заключенного, и в обычном платье; а лицо должно быть помещено в полупрофиль, так чтобы могла проявиться форма носа.» Считалось также желательным, чтобы фотографируемый держал руки кистями на уровне груди, поскольку их форма была очень значима для опознавания. С середины 1880-х в течении десятилетия в большинстве тюрем (например, в Пентонвилле и Беркширской каторжной тюрьме) заключенные именно так и фотографировались: с руками перед грудью, ладонью внутрь и растопыренными пальцами. С конца 1880-х тюремные фотографы начали использовать зеркало, чтобы получать на одном снимке изображения сразу и в фас, и в профиль. В книгах регистрации каждая фотография сопровождалась именем и фамилией, буквой и номером, назначенными заключенному на время пребывания в тюрьме, и датой, когда эта фотография была сделана.

К 1888 году Канцелярия по надзору за осужденными хранила 34 тысячи фотографий рецидивистов, из которых активно действовало приблизительно 10 тысяч. Они были объединены в четыре альбома, где размещались в порядке их поступления. Меморандум министерства внутренних дел в феврале 1888 года так описывал систему поиска нужной фотографии: «Предположим теперь, что при посещении тюрем полицейский констебль полагает, что он признает некоего заключенного, не помня его имени, или имеет какую-нибудь иную причину для того, чтобы полагать, что тот должен быть рецидивистом. У этого человека, однако, нет никаких особых примет, чтобы установить его личность. Единственный план полицейского констебля состоит в том, чтобы отправиться в Канцелярию по надзору за осужденными и не торопясь перерыть 10 000 фотографий, пока он не найдет своего человека. Беглый взгляд на сами фотографии покажет значительность этой задачи (которая, действительно, была бы совершенно непосильна для любого, не имеющего наметанного глаза). С одной стороны, есть большое сходство между одним преступником и другим: опять же фотография была, вероятно, сделана лет пять назад или более, и в промежутке этот человек, вероятно, приложил все усилия, чтобы изменить свою внешность. Можно было бы подумать, что поиск займет по крайней мере несколько недель: фактически полицейский констебль иногда потратит день или даже несколько дней, просматривая альбомы, но, вообще говоря, он просмотрит все приблизительно за 3–5 часов.»

С 1890 года хронологический порядок размещения фотографий в альбомах отменили и стали распределять их согласно возрасту и росту людей, а также по классам преступлений, которые предпочитал совершать каждый из преступников.

В 1891 году в «Закон о каторжных работах» был введен раздел 8, чтобы окончательно утвердить право фотографировать и измерять содержавшихся под стражей обвиняемых, дела которых еще не были рассмотрены судом. Спустя три года министерский комитет (о котором я расскажу чуть ниже) представил свои рекомендации о правилах фотографирования, которые должны были, с одной стороны, содержать гарантии от неразборчивого фотографирования таких обвиняемых, особенно когда их прошлое было хорошо известно, а с другой стороны унифицировать систему составления досье на рецидивистов. Комитет предложил фотографировать содержащихся под стражей обвиняемых только по распоряжению магистрата, когда такое распоряжение отдавалось при разумном основании подозревать в обвиняемом рецидивиста. А в правила о фотографировании ввел следующие положения:

1) Все осужденные и все люди, проходящие по разделу 7 «Закона о предотвращении преступлений» 1871 года, должны были перед освобождением сфотографироваться, а полученная карточка содержать снимки в фас и в профиль, но без демонстрации рук.

2) Содержащиеся под стражей, но еще не судившиеся фотографировались подобным же образом, если их обвиняли в совершении уголовного преступления или они были задержаны согласно «Закону о бродяжничестве». Для этого магистратом должен был быть выдан ордер по запросу обвинителя или полиции на том основании, что прошлое обвиняемого неизвестно, или что у него нет постоянного места жительства, или характер преступления, в котором его обвиняют, дает разумные причины подозревать, что он уже судился за подобное преступление.

Эти рекомендации были приняты, и с тех пор производилось два снимка, причем только лица: в фас и в профиль. Тюремные власти старались также не снимать осужденных в тюремной одежде.

Еще одной попыткой использования фотографии в полицейской деятельности была разработка британским статистиком, географом, антропологом и психологом, основателем дифференциальной психологии и психометрии Френсисом Гальтоном, двоюродным братом Чарльза Дарвина, техники «составной фотографии», когда из различных фотографий преступников, принадлежавших к отдельным воровским профессиям, составлялся обобщенный портрет представителя этой профессии. Хотя Гальтон не являлся сторонником теории Ч. Ломброзо о врожденном преступнике, зарождавшаяся евгеника, которую он представлял, была близка с Ломброзо в взглядах на внешность преступников. Но эти работы в области криминальной физиологии так и не принесли практических результатов, а Гальтон позднее прославился своими достижениями в области системы установления личности по отпечаткам пальцев.

Мужские и женские «преступные типы». Рисунок из книги “Mysteries of police and crime”. 1899

Альбомы фотографий, алфавитный реестр и реестр особых примет дополняли бюллетени «ежедневной информации», «Полицейская газета», выходившая раз в две недели и содержавшая фотографии и описания неопознанных осужденных, а также циркуляры, выпускавшиеся трижды в год и содержавшие фотографии наиболее известных преступников, известных Столичной полиции. В провинциальной полиции с 1850-х годов были распространены уже упоминавшиеся «ориентировки» с приметами арестованных и нуждавшихся в установлении личности преступников, распространявшиеся по соседним полицейским округам. Поскольку до 1891 года закон не разрешал принудительно фотографировать лиц, которым еще не вынесен обвинительный приговор, их фотографии прикладывались к ориентировкам только в том случае, если у полиции уже имелись готовые фотографические снимки или арестованный не имел возражений против съемок и отправки его фотокарточки. Эти ориентировки затем возвращались обратно с пометами чиновников соседних полицейских сил касательно имеющихся у них сведений о разыскиваемом, и служили в дальнейшем руководством для установления личности преступников. А полиция Ливерпуля вела реестр девичьих имен жен и матерей преступников, поскольку было замечено, что именно их охотнее всего брали рецидивисты при необходимости выдумать себе другое имя.

Но основным средством установления личностей арестованных до середины 1890-х годов оставалась зрительная память чиновников сыскной полиции. Как утверждал один из известных британских юристов того времени, преступники «известны главным образом в лицо, а двух совершенно похожих лиц не бывает». Начиная с ноября 1878 года каждую среду и субботу по одному детективу от каждого из дивизионов Столичной полиции назначалось в турне по лондонским тюрьмам, когда перед ними выстраивали тех заключенных, срок пребывания в тюрьме у которых подходил к концу или его собирались освободить досрочно. Это позволяло детективам запоминать лица тех, с кем им, скорее всего, еще предстояло встретиться во время несения своей службы. Детективы садились в предназначенный для этой цели большой омнибус и объезжали тюрьмы Миллбанк, Тотхилл-Филдс, Уондсуорт, Брикстон, Колдбат-Филдс и тюрьму Холлоуэй на Камден-роуд.

Похожее мероприятие, так называемый «идентификационный парад», проводилось трижды в неделю по утрам в Клеркенуэллском доме предварительного заключения. Около трех десятков детективов – обычно двадцать два из Столичной полиции и шесть из полиции Сити (по одному от каждого дивизиона) плюс руководящий опознанием инспектор из Центрального управления Скотланд-Ярда – навещали эту тюрьму, где вместе с тюремными надзирателями, приехавшими специально на парад из различных тюрем, тщательно рассматривали заключенных, дожидавшихся там суда или оставленных под стражей на время следствия, в надежде опознать среди них рецидивистов.

В 1890 году Клеркенуэлльский дом предварительного заключения был снесен, а его место в этом качестве заняла Холлоуэйская тюрьма, построенная в 1852 году как исправительный дом Лондонского Сити и получившая за свою архитектуру прозвище «Камденского замка» (или просто «Замка»). Она стала главной тюрьмой для Лондона и графства Миддлсекс, теперь уже сюда отправляли тех, кто дожидался суда, а также несостоятельных должников, осужденных женщин и ряд других специфических категорий заключенных, вроде тех, что были наказаны за неуважение к суду. И теперь уже здесь, вплоть до превращения ее в женскую тюрьму в 1903 году, три раза в неделю детективы собирались на «идентификационный парад». Майор Артур Гриффитс описывал в «Виндзорском журнале» в 1895 году, как во внутреннем дворе тюрьмы, заросшем травой и подсолнухами, выстраивали заключенных и заставляли их ходить круг за кругом по выложенным камнем дорожками, в то время как детективы, собравшиеся в одном из углов двора, внимательно рассматривали их. Заключенных, как правило, оставляли в собственной одежде, чтобы не лишать их индивидуальности. Тюремную одежду – в доме предварительного заключения она была ярко-синей в отличие от серой с широкими желтыми стрелками, которую носили осужденные в исправительных тюрьмах, – выдавали только в случае, если собственная была безнадежно рваная или совершенно грязная. Женщин для опознания выстраивали отдельно, их было значительно меньше, и пускать их по кругу не требовалось.

Хотя во время таких парадов детективы признавали в представавших перед ними людях преступников, которые проходили прежде через их руки по другим делам, либо, попав в полицию из-за мелкого преступления, разыскивались за свершение значительно более тяжкого, у этой процедуры была и обратная сторона: в процессе опознания не только детективы высматривали преступников, но и те, в свою очередь, запоминали лица сыщиков, чтобы узнать их в любой личине, если жизнь еще раз сведет их вместе. Сами дивизионные детективы к раскрытию своего инкогнито относились спокойно: известность в криминальной среде в качестве чиновников сыскной полиции служила им своего рода охранной грамотой во время походов по трущобам и воровским притонам, к тому же английские законы обязывали его выступать в открытом суде, что все равно делало его лицо знакомым уголовникам.

Два существенных недостатка делали описанную систему установления личности крайне неповоротливой и неэффективной. Во-первых, это колоссальные затраты времени – в среднем за неделю путем «идентификационных парадов» удавалось установить личности четырех человек. По подсчету начальства Холлоуэйской тюрьмы, каждое такое опознание стоило 90 человеко-часов. По оценкам Скотланд-Ярда, дело с решением той же задачи при помощи реестров и фотографий обстояло более оптимистично: в случае удачи личность арестованного могла быть установлена за несколько минут. Однако поиск мог оказаться весьма продолжительным, и инспектор Ним, возглавлявший в Скотланд-Ярде Канцелярию по надзору за осужденными, в 1894 году свидетельствовал перед комиссией Трупа, что «его люди будут искать днями, скорее чем упустят “хорошего человека”». Спирман приводил пример, когда в течении 1 марта 1893 года двадцать один чиновник сыскной полиции искали в реестрах сведения о двадцати семи арестованных и для семи из них установили их личность. Всего детективами было потрачено 57 с половиной часов, или в среднем более двух часов на каждого разыскиваемого арестованного, и более восьми часов на каждое установление личности. Это было не так уж много, если учесть, что в случае неудачного поиска по индексам нужно было обратиться к альбомам фотографий, которые к 1893 году содержали уже примерно 70 000 портретов недавних преступников, или к более древним записям, содержавшим портреты и описания приблизительно 45 000 преступников начиная с 1864 года.

Вторым недостатком было большое число ошибочных и даже ложных опознаний, приводивших к судебным ошибкам и назначению более тяжкого наказания, чем предусматривалось для совершающих преступление первый раз. Причиной ошибок была невозможность должным образом упорядочить фотографии и описание примет, чтобы эффективно и безошибочно выбирать правильного человека среди десятков тысяч других. А вот ложные установления личности обязаны часто были происхождением устоявшейся системе платежей за опознание. С февраля 1863 года казначейство стало возмещать тюремным надзирателям расходы на поездки для опознания в размере трех шиллингов шести пенсов, но вскоре получение этих денег стало рассматриваться опознавателями как их законное право даже тогда, когда никаких расходов не было понесено. Причем деньги стали получать не только тюремные надзиратели, но и участвующие в опознании представители полиции.

Борьбу с ложными опознаниями начал уже упоминавшийся сэр Эдмунд Дю Кейн, который в 1881 году обратился к Говарду Винсенту с просьбой проводить для детективов посещения тюремных опознаний отдельно от тюремного персонала. Однако директор уголовных расследований возразил, что за три года система показала себя эффективной, и было опознано 4772 прежде судимых преступника. Тогда Дю-Кейн приказал своим подчиненным не награждать детективов за проведенные опознания. Были прекращены и выплаты тюремным надзирателям. В 1882 году Тюремная комиссия попыталась восстановить их, однако Дю Кейн заявил, что в первоначальные намерения казначейства совершенно не входило платить «общественным чиновникам за то, чтобы они свидетельствовали против арестованного» и что «можно было бы счесть весьма несправедливым по отношению к арестованным давать этим чиновникам такой прямой денежный стимул для свидетельствования». Дю Кейна поддержал министр внутренних дел, и практика наград была окончательно прекращена.

К середине 1880-х годов слабость английской системы идентификации стала уже очевидной. Было предложено несколько решений, но они так и не были воплощены в жизнь. В 1886 году один из пионеров дактилоскопии, шотландский врач в Токио Генри Фолдз, попытался убедить Скотланд-Ярд в преимуществах идентификации по отпечаткам пальцев. К тому времени в Индии отпечаток пальца в качестве удостоверения личности использовался не только среди безграмотных туземцев, но и колониальными властями, в том числе полицией. В 1887–1888 годах дважды поднимался вопрос о принятии Великобританией «антропометрической системы» Альфонса Бертильона, успешно использовавшейся уже несколько лет во Франции – первое установление личности при помощи этой системы было проведено в 1883 году. В ее основе лежала идея, что соотношение измерений различных частей тела индивидуально для каждого человека. Для классификации этих измерений Бертильоном были предложены пять основных параметров: длина и ширина черепа, длина стопы и локтевой кости, и длина среднего пальца. Эти измерения делились на группы, которые в свою очередь подразделялись на подгруппы в зависимости от других измерений: ушей, и т. п. Однако классификации дактилоскопических отпечатков еще не существовало, а против «антропометрической системы» выступили полицейские и тюремные власти, так что меморандум министерства внутренних дел объявил в марте 1888 года, что существующая система была «чрезвычайно успешной» и не должна поэтому меняться на французскую.

Но делать что-то надо было, и в 1890 году Скотланд-Ярд объявил о том, что начал проводить в жизнь меры по упорядочиванию системы установления личности. Одной из первых таких мер стало неукоснительное исполнение положений 7 раздела «Закона о предотвращении преступлений» в отношении регистрации и фотографирования преступников, что уже через год вылилось в 563 положительных установления личностей против 176 в 1890 году. Однако судя по последующей полицейской статистике, это был временный успех.

Наконец, в 1893 году отец «антропометрической системы» Альфонс Бертильон, в честь которого она получила во Франции название «бертильонаж», издал книгу «Учебник антропометрии», объемный трактат, заполненный фотографиями носов, ушей и голов различной формы. Книга содержала детальные инструкции по измерению различных частей тела и о правилах записи этих данных в идентификационную карту. Бертильон подробно объяснял, как правильно фотографировать арестованных, как ставить свет и как обрабатывать и печатать фотографии, а также демонстрировал фотографии различного необходимого для бертильонажа оборудования и инструментов.

Прибор для измерений по системе Бертильона. Рисунок из книги “Mysteries of police and crime”. 1899

Появление книги имело шумный успех, и в течении последующих лет антропометрические бюро были организованы во многих странах мира. Английское министерство внутренних дел в октябре 1893 года создало комитет, в который вошли представитель министерства с ласкающим русское ухо именем Чарльз Труп (Troup) в качестве председателя и двое часто цитирующихся в этом очерке чиновников: майор Артур Гриффитс, один из инспекторов британских тюрем, и Мелвилл Макнотен, главный констебль Департамента уголовных расследований Скотланд-Ярда. Перед комитетом была поставлена цель «разобраться в наилучших средствах, доступных для установления личности привычных преступников», и сообщить министру, могут ли они быть улучшены принятием метода идентификации Бертильона, используемого во Франции, или метода идентификации по отпечаткам пальцев, предлагаемого мистером Гальтоном.

Знакомство с методом Френсиса Гальтона, еще совсем недавно безуспешно пытавшегося создать «составные портреты» типичных представителей воровских профессий, появилось среди задач комитета не случайно. Гальтону удалось то, что не сумел сделать Фолдз – он заинтересовал министра внутренних дел Аскуита преимуществами использования отпечатков в целях идентификации, выпустив книгу «Отпечатки пальцев». В своей работе Гальтон использовал результаты исследований Уильяма Хершеля, колониального чиновника в Бенгалии, и Генри Фолдза, но в данном случае нас не интересуют вопросы первенства в открытии дактилоскопии. Нам более интересно то, что хотя Бертильон, также читавший Гальтона, в своем трактате оценил технику снятия отпечатков пальцев как грязную и тяжелую задачу, непосильную обычному полицейскому, британский министр полагал, что отпечатки могут стать превосходной альтернативой бертильонажу, и попросил комиссию Трупа посетить Гальтона и на месте ознакомится с его системой.

В течении четырех месяцев комитет рассылал циркуляры и лично общался с главными констеблями и главами детективных сил различных графств и городов, провел десять заседаний в Лондоне, Уэйкфилде, Лидсе, Бредфорде и Бирмингеме. Он также посетил лабораторию Гальтона и съездил в Париж, где имел встречу с Альфонсом Бертильоном и главой Сюртэ Гороном, и наблюдал процесс измерения в префектуре полиции. В итоге комиссия пришла к следующему выводу:

«Практика английской полиции, хотя детали ее широко различаются в различных полицейских силах, всегда обусловлена личным опознанием полицейскими или тюремными чиновниками. Оно является тем средством, посредством которого удостоверяется личность в уголовных судах; и, хотя его границы расширены фотографией, а в некоторых случаях ему помогают такие методы как реестры особых примет, он все еще остается повсеместно основой методов, которыми устанавливается личность.»

В отчете комитета приводился пример, когда из шестидесяти одного запроса к реестру в двадцати случаях никакой информации найти не удалось. В остальных случаях основная информация по десяти разыскиваемым преступникам просто не была внесена в реестр, а еще восемь идентификаций оказались ошибочными. Настоящей же проверкой эффективности системы идентификации, как заявлял тот же отчет, являлось не число произведенных установлений личности, а число неверных идентификаций или невозможность установить личность.

«Нам кажется, поэтому, что сравнительная несостоятельность этих реестров не имеет отношения ни к какому-либо недостатку тщательности в том способе, которым делается эта работа, ни к методу классификации, – подводил итого Комитет, – а скорее к присущей трудности разработки любой исчерпывающей классификации преступников на основе одних только физических примет, а также к трудности использования реестра преступников, который издается с промежутками и в печатной форме.»

Что же предлагал комитет? По его мнению, метод снятия отпечатков пальцев значительно превосходил бертильонаж, особенно с учетом времени, требовавшимся для антропометрических измерений арестованного, и пунктуальной записи данных, но Гальтон не мог пока предоставить систему классификации, которую можно было бы применять на практике, и сообщил, что на решение этой проблемы может понадобиться до трех лет. Принять же антропометрическую систему Бертильона в ее полном виде не позволяли фундаментальные различия между французской и британской судебной процедурой.

Поэтому комитет предложил министру компромиссное решение: для классификации и индексирования использовать видоизмененную систему Бертильона, в которой были оставлены только пять основных измерений, а в идентификационную карту включить набор отпечатков пальцев, чтобы после того, как Гальтон решит наконец проблему классификации, карты могли быть систематизированы по отпечаткам, а не по измерениям тела. В 1895 году министерство внутренних дел приняло эту рекомендацию, а в следующем году «Реестр рецидивистов» министерства внутренних дел был дополнен антропометрическим реестром и объединен с канцелярией по надзору за осужденными преступниками под крышей Скотланд-Ярда. Потребовалось два года для накопления первоначального объема измерений, прежде чем новая система стала приносить плоды. В 1898 году с ее помощью были установлены личности 152 рецидивистов, в следующем – 243 идентификации, а в 1900-м – 462.

В 1900 году министерством внутренних дел был учрежден очередной комитет из пяти человек под председательством лорда Белпера, чтобы рассмотреть «функционирование метода установления личности преступников посредством измерений и отпечатков пальцев». Одним из экспертов, которые дали свидетельство в поддержку использования отпечатков как средства идентификации, был Эдуард Ричард Генри. Его доклад, сделанный 5 декабря 1900 года, вызвал сенсацию, и Френсис Гальтон признал его систему практическим решением вопроса. Тогда же комитет рекомендовал министру, чтобы текущий метод «бертильонажа» был замещен «системой м-ра Генри». Однако еще какое-то время антропометрические измерения продолжали проводиться, хотя имели уже второстепенное значение. Через полгода, 1 июля 1901, Генри был назначен возглавлять новый Отдел отпечатков пальцев Скотланд-Ярда. Из 503 случаев установления личности в этом году 93 были сделаны уже при помощи снятия отпечатков пальцев, в следующем по отпечаткам были установлены личности 1722 человек. С 1 июля 1902 года уже все заключенные, приговоренные в судах суммарного судопроизводства к заключению более чем на месяц, проходили обязательную регистрацию со взятием отпечатков пальцев, не говоря о всех приговоренных на квартальных сессиях. К концу 1903 года было снято 60000 отпечатков пальцев, а количество идентификаций за год возросло до 3642.

В июне 1902 года в Олд-Бейли был вынесен первый приговор (за домовую кражу со взломом судился Гарри Джексон) на основании использования отпечатков пальцев в качестве свидетельства, и постепенно «идентификационные парады» потеряли смысл, но это было уже значительно позже переезда Холмса из Лондона в Суссекс. Новое средство опознания вызвало большой переполох среди преступников. «Пусть кто-нибудь выйдет вперед как мужчина и скажет, что он опознал меня, – заявил один уголовник Бэзилу Томсону, когда тот сообщил преступнику, что благодаря отпечаткам пальцев в нем признали рецидивиста. – Против этого я ничего не имею, но эти делишки с отпечатками пальцев за спиной у человека – это не по-английски, вот что я скажу». А через год после переезда Холмса в Суссекс, в 1905 году, состоялся и первый приговор по убийству, когда отпечатки были решающим свидетельством обвинения. Вскоре отпечатки пальцев из средств идентификации рецидивистов среди обвиняемых превратились в мощное средство сыска, позволяя устанавливать личность приступника по следам, оставленным на месте преступления.

Глава 25. Столичная полиция

Выбираясь за границу, современники Шерлока Холмса неизменно преисполнялись гордости за английскую полицию, хотя дома они могли ни в грош ее не ставить. Сам Холмс, как мы знаем, не испытывал на счет полиции никаких иллюзий, ведь ему приходилось постоянно иметь с ней дело. К сожалению, Конан Дойл не может быть авторитетом по части сведений о лондонской полиции, и чтобы составить собственное мнение о ней, нам следует, вкратце ознакомившись с историей полиции, изнутри посмотреть на ее устройство и повседневную работу.

Новые идеи: помощь в тумане. Рисунок из журнала “Punch”. 1889

К 1829 году в Лондоне имелось несколько независимых друг от друга полиций: в Сити была дневная полиция и стража по ночам под контролем муниципальных властей; Вестминстер имел 80 констеблей, выбранных из местных торговцев, и небольшое число получающих жалование полицейских; Темзенское полицейское управление имело 90 человек для защиты собственности и поддержания порядка на реке Темза; Боу-стритское управление под началом министра внутренних дел отвечало за весь Столичный округ за исключением Сити и имело в своем распоряжении 160 человек, разделенных на три отряда: Конный патруль, Спешенный патруль и Пеший патруль. Кроме того, существовала система ночных стражников-«чарли», находившихся на попечении приходов и знаменитых свой неэффективностью. Эти разрозненные полицейские силы не могли справиться ни с одним из восьми бунтов, произошедших в Лондоне со смерти сэра Джона Филдинга и до 1829 года, и для подавления наиболее серьезных пришлось прибегать к помощи армии. В этих условиях создание эффективной полиции становилось настоятельной необходимостью, и в 1829 году министру внутренних дел Роберту Пилю удалось провести через палату общин проект «Закона об улучшении Столичной полиции». Были назначены два соединенных комиссара – полковник Чарльз Роуан и барристер Ричард Мейн, задачей которых было сформировать «Новую полицию».