Бейкер-стрит и окрестности

С другой стороны то, что основную массу успешных частных детективов, услуги которых пользовались спросом, составляли вышедшие в отставку полицейские, создавало устойчивые связи между бывшими коллегами и побуждало полицию прибегать к помощи частных детективов там, где детективам из Скотланд-Ярда препятствовал действовать закон. По утверждению автора уже цитировавшейся статьи из «Корнхилл Мэгазин», Зарубов в своих воспоминаниях писал, что в Англии «можно сделать что угодно», поддерживая видимость законности. «В особо деликатных случаях, например, когда вы можете пожелать похитить кого-нибудь, официальная полиция не станет оказывать вам откровенную помощь, но они помогут вам через одну из частных сыскных контор, агенты которых часто отставные полицейские. Эти агентства делают грязную работу Скотланд-Ярда. Они оказывают важные нелегальные услуги, и на их поступки, даже когда они общеизвестно незаконны, закрывают глаза».

Детективы, не имевшие полицейского опыта, тоже не всегда были обделены вниманием и доверием официальных властей. Тот же Поллаки в начале своей сыскной карьеры часто приглашался в качестве переводчика судами и полицией, а в 1866 году был специально приглашен сопровождать детектив-сержанта Уэбба из полиции Сити, имевшего ордер на арест некоего Лайонела Холдсуорта. Этот Холдсуорт обвинялся в организации преступного сговора, целью которого было устроить катастрофу британского судна «Соверн» с выбрасыванием его на берег и обман подписавших страховой полис на это судно, за его арест Спасательной ассоциацией Ллойда была даже назначена награда в 200 фунтов. Из информации, полученной Уэббом, следовало, что разыскиваемый находился в Гамбурге, и тут знания Поллаки как полиглота и его связи с континентальной полицией были просто бесценны. Погоня продолжалась семь суток, и все это время у детективов даже не было возможности нормально ночевать в постели. В Гамбурге Уэбб и Поллаки обнаружили. что следы беглеца ведут в Готтенбург в Швеции. Там они показали фотографию Холдсуорта содержателям различных гостиниц, и один из них признал в фотографии постояльца, проживавшего под именем Джеймса Томпсона, который недавно отбыл во Франкфурт, оставив распоряжения всю прибывшую после его отъезда корреспонденцию направлять во Франкфурт в гостиницу «Виктория». Уэбб с Поллаки телеграфировали начальнику франкфуртской полиции д– ру Камфу, и тот выяснил, что «Джеймс Томпсон» съехал из гостиницы, не сумев оплатить счет и оставив в залог часы за 5 фунтов. Но как раз в тот день в гостиницу пришло письмо от Томпсона с приложенными 5 фунтами и просьбой отослать часы на почту в Базеле в Швейцарии. Теперь уже д-р Камф телеграфировал начальнику полиции в Базеле д-ру Виртцу, который арестовал Холдсуорта прямо на почте при получении часов и препроводил в тюрьму дожидаться приезда Уэбба и Поллаки. Холдсуорт выразил готовность отправиться в Англию для ответа на выдвинутые против него обвинения, после чего при документе, формально зафиксировавшем его желание, был отправлен во Франкфурт, где на сутки помещен в тюрьму, чтобы дать измотавшимся детективам отдохнуть хотя бы день. Затем Уэбб и Поллаки перевезли арестованного в Гамбург, откуда, через Бельгию и Францию, доставили его в Лондон.

Юридически частный сыск в викторианской Англии не считался профессией, как, например, законник, врач, бухгалтер, дантист и т. д. Решившему заняться им не требовалось ни лицензии, ни каких-либо специфических знаний. Уже в межвоенный период, осенью 1933 года, Ассоциация британских детективов, основанная еще в 1913 году бывшим детективом из Скотланд-Ярда Генри Смейлом, вынуждена был сама готовить для внесения в парламент билль, которым бы частный сыск признавался профессиональным занятием, что позволило бы контролировать его. «Сейчас же для любого человека без детективного опыта возможно и законно открыть контору, пытаясь вести дело частного детективного агентства, – говорилось в статье «Таймс» об инициативе ассоциации, – и обдирать публику без опасения какого-нибудь наказания или возмездия.» Однако тогда дело так и не сдвинулось с мертвой точки. Ассоциация направляла в Парламент делегацию в 1952 году, но только в середине 1990-х годов этот вопрос стали рассматривать серьезно, и в 2001 принят Закон о частной сыскной деятельности, согласно которому частные детективы должны получать лицензию (реальная практика выдачи лицензий началась лишь в 2007 году).

В викторианской прессе можно найти много упоминаний о недобросовестных детективных агентствах. Например, в 1881 году в Центральном уголовном суде Олд-Бейли разбиралось одно из многочисленных дел о фальшивых бюро найма, обвиняемым по которому был Джон Фарелл. Обвинение утверждало, что Фарелл также занимался частным сыском. Реклама на его карточке предлагала услуги по сопровождению компаний еженощно по лондонским «притонам» курителей опиума, кроме того, если необходимо, в распоряжение клиента могли быть предоставлены женщины-детективы. Осенью 1888 года, во время серии зверских убийств проституток, Уайтчеплский комитет бдительности совместно с газетой «Ивнинг Ньюс» нанял двух детективов, Чарльза Леграна и Дж. Батчелора, чтобы выследить Джека Потрошителя. Единственным результатом их деятельности стало то, что уже после осмотра полицией одной из сцен убийств, находившейся во дворе Международного образовательного клуба рабочих на Бернер-стрит, они выудили из мусора рядом с местом, где был найден труп, якобы незамеченную полицейскими виноградную лозу, а также нашли зеленщика Мэттю Пакера, с удовольствием навравшего с три короба о том, как он продал Потрошителю и его жертве фунт черного винограда. Когда полиция, узнав об этом, решила повторно допросить Пакера, Легран с компаньоном увезли своего «свидетеля» прямо из под носа полицейских детективов на допрос к помощнику комиссара Кармайклу Брюсу в Скотланд-Ярд. Больше в связи с делом Потрошителя Легран не упоминался, зато меньше чем через год сам предстал перед судом за шантаж. В 1884 году против частного детектива Джорджа Майла было выдвинуто обвинение в том, что он выдавал себя за детектив-констебля и пытался требовать некоторые письма у солиситора Фарра (я уже упоминал об этом), на судебном процессе выяснилось, что он действительно вступил в полицию в 1872 году, но спустя год был уволен, после чего получил приговор за двоеженство, затем подвизался в Марилебоунском театре как констебль, а потом – в качестве профессионального игрока в шары. В 1893 году перед судом предстали Джордж Бинет и Моуатт Годфри, пытавшиеся под фальшивым предлогом получить деньги. Они выдавали себя за частных детективов, получив с нанимателей при первой встрече плату в 10 шилл. 6 пенсов, на чем все их работа и закончилась.

Еще одной сферой деятельности частных детективов стала политика. Было бы очень соблазнительно предположить, что в условиях, когда официальная государственная полиция была лишена возможности полноценно следить за гражданами, эта задача была поручена частным детективам, не связанным формальностями, однако такое предположение будет верно лишь отчасти. Наиболее частыми политическими заказами у частных детективов были расследования, проводившиеся вскоре после выборов, когда соперничавшие партии стремились найти свидетельства того, что их конкуренты действовали нечестно и давали взятки потенциальным избирателям. В похожем расследовании, заказанном м-ром Эветтсом в ноябре 1880 года в отношении либералов в Оксфорде, участвовал герой «Детективного скандала» 1877 года бывший старший инспектор Натаниэл Драскович после выхода из тюрьмы. Политики нанимали также частных детективов для личной охраны во время парламентских выборов, как это делал Артур Белфур во время предвыборных турне в 1888 году, хотя такое случалось редко.

Достоверно известно, что в первой половине 1880-х «главный шпионмейстер» Эдуард Дженкинсон, работавший при министерстве внутренних дел, для слежки за ирландскими террористами прибегал к услугам нанятых им частных агентов (частью из людей, отобранных из Ирландской королевской полиции, частью из околоуголовной среды – во время одного из скандалов, вызванного конкуренцией между Скотланд-Ярдом и Дженкинсоном, выяснилось, что среди его агентов была содержательница публичного дома и двоеженец). Частные детективы работали на английскую полицию и на территории других стран. В конце 1884 года стараниями газеты «Кри дю Пёпл» было разоблачено парижское детективное агентство мсье Бордье (Bourdier) и мадам Монгрюэ, которым выплачивалось 80 фунтов ежемесячно. В штате агентства было три помощника, двое на жаловании 8 фунтов в месяц и один за 6 фунтов, плюс многочисленные филеры, которым платили за разовые задания по слежке за ирландцами. За 40–50 франков в месяц полицейские чиновники, инспектировавшие гостиничные книги, сообщали в агентство о прибытии в Париж любых ирландцев. Когда какой-нибудь известный ирландец направлялся в Лондон, агентству выплачивалось 20, а иногда и 40 фунтов дополнительно, и агент г-на Бордье сопровождал этого ирландца через Ла-Манш и сдавал в Лондоне на руки британской полиции.

Публикация в 1887 году в «Таймс» серии статей «Парнеллизм и преступление», обвинивших Ирландскую национальную партию в связях с террористами, и последовавшая за этим в 1888 году Парнелловская комиссия, разбиравшая иск Чарльза Парнелла к «Таймс» о клевете, вызвала небывалый всплеск активности частных детективов в связанных с политикой вопросах. Обе стороны использовали частных детективов для подтверждения своей правоты. На стороне Парнелла в качестве детектива выступал известный ирландский радикал и бывший политзаключенный Майкл Дьюитт, оставивший об этом периоде рукописные «Записки сыщика-любителя». «Таймс» наняла для подтверждения своих обвинений множество частных детективов: ведь на кону стояла, кроме политической и деловой репутации, огромная сумма: проигрыш процесса в итоге стоил газете 230 тысяч фунтов. Среди работавших на «Таймс» частных детективов можно назвать бывшего инспектора особого ирландского отдела Мориса Моузера, бывшего суперинтенданта Е-дивизиона Джеймса Томпсона и его жену, ездивших в Америку, и даже Чарльза Леграна, шантажиста и вымогателя, участвовавшего в деле Потрошителя.

В дальнейшем упоминания об участии в политическом сыске частных детективов практически исчезли, что, вероятно, было связано с организацией в 1887 году Особого отдела под руководством Джорджа Литтлчайлда. Косвенно это подтверждается формулировкой меморандума МВД о создании этого отдела: отдел должен был стать «заменой частным антифенианским агентам, нанятым мистером Дженкинсоном». Сыскным агентствам были оставлены только наблюдение за выборами, охрана и сбор компромата.

До сих пор мы говорили о детективах-мужчинах. Между тем женщины-детективы в частном сыске часто добивались значительно больших результатов, нежели их коллеги-мужчины, хотя бы потому, что женщины редко воспринимались теми, за кем они следили, как несущие угрозу, и поэтому могли гораздо ближе подобраться к цели. Не случайно уже во времена Шерлока Холмса сыщицы составляли значительную долю в штате частных сыскных агентств. Пионером в этой области была, видимо, американка Катрин Уэйт, первая женщина, нанятая «Национальным детективным агентством Пинкертона» в 1850 году. Англия здесь отставала от Америки на полтора десятилетия, сперва опробовав новую профессию в литературе. В 1860-х стали публиковаться анонимные мемуары с названиями вроде «Записок леди-детектива», «Случай из практики леди-детектива» и т. п. В «Разоблачениях леди-детектива», автор которых скрылся под псевдонимом “Anonyma”, миссис Пашаль, попытавшись представиться женщиной-детективом, приводит своего собеседника в состояние полного изумления: «Пожалуй, я скорее подумал бы, что вижу летающую рыбу или морского змея с кольцом в носу», – говорит тот.

В 1870-х мы встречаемся уже и с реальными женщинами-детективами. Так, в 1875 году частная детективная фирма «Артур Кливленд Монтагью и Ко.» с Каунти-Чамберс (Корнхилл) извещала в рекламе о наличии у нее большого штата агентов, как мужчин, так и женщин, в том же году частное агентство Лесли и Грехама с Грей-Инн-Чамберс (Холборн) хвасталось не только помощниками с двадцатилетним опытом работы в столичной детективной полиции, но и наличием женщин-детективов. Тогда же журнал «Тит-Бит» опубликовал интервью (возможно, вымышленное) с некой неназванной леди-детективом, утверждавшей, что за каждое свое дело она получает в среднем полторы тысячи фунтов. В 1880-х и особенно в 1890-х годах свидетельства частных женщин-детективов на суде становятся обыденным явлением, особенно в бракоразводных делах. В основном эти женщины-детективы выполняли роль филеров, поскольку их пол позволял проникать туда, куда мужчинам вход был закрыт. Но изредка встречались и дамы, ведущие собственное дело. Так, в 1897 году давала на суде показания частный детектив миссис Оксли, а в 1910 году в почтовом справочнике Келли можно найти запись о «староучрежденном» заведении мисс Мод Уэст, опытного леди-детектива. Иногда встречалась даже семейственность: так, в 1892 году свидетелями на бракоразводном процессе выступали помощница частного детектива и ее сын-подросток.

Вот так, вкратце, обстояло дело с частными детективами в Лондоне во времена Шерлока Холмса. Отличался ли разительно детектив-консультант от своих коллег? И да, и нет. Он часто брался за расследование убийств, чего, как мы теперь знаем, частные детективы предпочитали не делать. К тому же отставные полицейские, составлявшие костяк викторианских частных детективов, не могли предложить ничего существенно нового по сравнению с бывшими коллегами. Шерлок Холмс в своих расследованиях демонстрировал совершенно иной подход к следствию, чем полиция; систематичность в осмотре мест преступления, скурпулезное внимание к деталям и умение логически мыслить позволяли ему раскрывать убийства даже в таких случаях, где полиция оказывалась бессильна (в Египте в начале 20-го века чтение произведений Конан Дойла даже входило в обязательный «курс молодого бойца» для полицейских). Гонорара за эту помощь Скотланд-Ярд Холмсу не платил, а тот, в свою очередь, не утруждал себя сбором доказательств, которые могли бы фигурировать в суде, оставляя это неблагодарное дело полицейским коллегам. Но убийства были не единственными делами, за которые брался Холмс. Скажем, загадочные пропажи людей («Исчезновение леди Карфакс») или уничтожение компрометирующих материалов («Скандал в Богемии» и «Дело Чарльза Огастуса Мильвертона») – дела типичные для частных сыскных агентств, в которых Холмс не отличался особенно от своих коллег-сыщиков, и на доходы от которых, надо понимать, он в основном и жил.

Кстати о доходах. Сам Холмс в рассказе «Загадка Торского моста» заявлял, что оказывает сыскные услуги на основании твердого прейскуранта. Этот прейскурант нам, увы, неизвестен. То, что сыскное дело было довольно доходным мероприятием, видно даже по дому № 13 по Паддингтон-Грин, где Игнатиус Поллаки в 1865 году открыл офис, а с 1872 года купил его на безусловных правах собственности и поселился там со всем семейством. Вот как он описывался в объявлении о продаже в январе 1884 года, когда Поллаки принял решение уйти от дел и перебраться в Брайтон:

«Этот дом (с садом перед домом приблизительно 42 фута, засаженным 12 миндальными деревьями, и большим садом позади дома приблизительно 102 фута, защищенным хорошими кирпичными стенами, огражденными проволочной оградой 12 футов высотой; также беседка с зацементированным полом) содержит 14 хороших комнат, включая ванную комнату с горячим и холодным водоснабжением и три ватерклозета; высокую гостиную, богато украшенную арочной скульптурой, с мраморной каминной полкой изящного работы, с тремя большими двустворчатыми остекленными дверями-окнами (зеркальное стекло), открывающимися на балкон, снабженный постоянной пожарной лестницей; столовую, выходящую по железной лестнице в сад за домом.» Дом и право собственности оценивались в 2,5 тысячи фунтов стерлингов.

Расценок на услуги Поллаки мы не знаем точно так же, как не знаем прейскуранта Холмса, кроме, пожалуй, одного случая, когда в 1861 году, накануне войны Севера и Юга, он затребовал с представителей федерального правительства 100 фунтов в уплату за слежку за конфедератами, закупавшими оружие в Европе, в течении 30–40 дней.

В 1879 году «Английское и иностранное справочное и детективное бюро» на Ладгейт-хилл оценивало свою работу в 10 шилл. 6 пенсов в день. В ноябре 1880 года после выборов в парламент м-р Эветтс нанял Натаниэла Драсковича для выяснения вопроса: было ли со стороны либералов какое-либо взяточничество. В течении 8 дней в Оксфорде находились трое помощников Драсковича, один выдавал себя за актера, другой – за коммивояжера, а третий – за журналиста. Эветтс заплатил Драсковичу двумя чеками 54 фунта 11 шиллингов. Обычные расценки на услуги частного детективного агентства Слейтера, озвученные в 1904 году во время процесса против нескольких его детективов – правда, печатного прейскуранта в агентстве не существовало, – были уже в два раза больше (ровно гинея плюс накладные расходы, совсем как во времена «боу-стритских приставов»), но из газетных репортажей с судебных заседаний неясно, в течении какого времени они действовали – последние ли годы, или уже с самого момента основания агентства в 1884 году. Управляющий агентством Джордж Генри указывал, что базовые расценки были рассчитаны только на тех клиентов, кто ни при каких обстоятельствах не мог заплатить больше. Если было видно, что клиент достаточно богат, цены сразу же вырастали. За сбор свидетельств для бракоразводного процесса Поллардов поверенный миссис Ноулз, нанявшей детективов Слейтера, заплатил агентству в течении полугода 1170 фунтов суммами от 15 до 250 фунтов, итоговая сумма расходов была равна 2290 фунтам. В 1904 году инженер Райт заплатил агентству Слейтера 1600 фунтов за предоставление ему свидетельств об адюльтере его жены с молодым студентом-итальянцем. В данном случае размер суммы определялся тем, что на полгода детективы потеряли любовников из вида, и пока те укрывались на вилле Скалла, искали их в Германии, Италии и по всей Европе.

Частный сыщик-консультант Шерлок Холмс. «Битоновский рождественский альманах». 1887

Чтобы закончить рассказ о частных детективах не на столь коммерчески-прозаической ноте, приведу напоследок несколько курьезных случаев из реальной частно-детективной практики викторианских времен (правда, все они так или иначе связаны с бракоразводными процессами или с делами о наследстве).

В 1887 году мистер Дриффилд нанял следить за своей женой частного детектива Скуайра Уайта. Среди штатных филеров детективного агентства был племянник Уайта, Эдуард, который, чтобы прояснить разночтения в докладах других филеров, вошел в контакт с тещей Дриффилда и с его женой, после чего те наняли Эдуарда Уайта для контршпионажа против детективов мистера Дриффилда. В итоге на бракоразводном процессе мистера и миссис Дриффилд Эдуард Уайт оказался среди соответчиков.

В 1893 году мистер Пирс добился развода с женой и суд вынес условное постановление, которое должно было вступить в силу через три месяца, если не будет отменено. За месяц до окончания этого срока Пирс выяснил, что соответчик по его бракоразводному процессу, некто Локвуд, нанял частного детектива Хилла, чтобы найти свидетельства против Пирса. Однако Пирс уже так потратился в связи с процессом и так боялся увеличения издержек, что посчитал более экономным заключить соглашение с детективом об уплате ему суммы в 100 фунтов в обмен на прекращение любых действий и предотвращение, если это будет возможно, действий любых других агентов. 30 фунтов детектив получил в качестве аванса, а остальные должен был получить, когда постановление вступит в силу.

В 1890 году соответчиком в бракоразводном процессе неожиданно для себя оказался глава детективного агентства и бывший полицейский Морис Моузер. Служивашая в течении двух лет в его агентстве в качестве женщины-детектива Шарлотта Уилльямсон подала прошение о расторжении ее брака с Эдуардом Уилльямсоном, производителем стиральных машин, обвинив мужа в жестокости и прелюбодеянии, а тот в ответ представил встречное ходатайство, обвиняя жену в прелюбодеянии со своим шефом. Адвокаты со стороны миссис Уилльямсон вину супруга доказать не смогли, а при рассмотрении прошения мистера Уилльямсона выяснилось, что на седьмом году супружества, будучи уже матерью двоих детей, Шарлотта подалась, несмотря на протесты мужа, агентом в сыскное бюро Моузера. Спустя какое-то время она вознамерилась отправиться с Моузером в Константинополь, и только прямой запрет супруга помешал ей осуществить эту поездку. Тогда Шарлотта принесла домой портрет Моузера и пожелала повесить его на стену. Однажды мистер Уилльямсон телеграфировал жене в место, где, как он полагал, она по службе находится, но ответа так и не получил. Терзаемый подозрениями, он нанял уже известное нам агентство Слейтера, и в результате слежки детективов за Моузером и женой, получил информацию, на основании которой и составил иск. Еще одна женщина-детектив на службе Моузера, Луиза Сангстер, также свидетельствовала о сожительстве Шарлотты с их шефом, в результате чего суд удовлетворил иск мистера Уилльямсона о разводе, передал ему опеку над обоими детьми, а все расходы возложил на Мориса Моузера.

Майор Гриффитс вспоминал об истории, связанной со значительным состоянием, оставленным после смерти умершего в Индии англичанина. Хотя покойный был женат, детей у него не было, и состояние должно было перейти к его ближайшему родственнику. Однако когда родственник уже потирал руки, вожделея богатства, свалившиеся на его голову, внезапно пришла телеграмма от безутешной вдовы покойного, извещавшая, что она готовится родить ребенка, зачатого еще при жизни бывшего владельца состояния. Наследник бросился за консультациями к своему адвокату, и тот, предупредив, что потребуется много денег и времени, пообещал разоблачить это мошенничество, если таковое действительно было, либо доказать, что вдова действительно была беремена. Прошел год, а наследник все еще не имел о вдове никаких известий. Наконец, он не выдержал и явился к адвокатам, требуя ознакомить его с состоянием дел. Ему сказали, что дело близится к концу: леди прибыла со своим новорожденным сыном и в настоящее время остановилась в частной гостиниице в Вест-Энде. Адвокаты велели претенденту на наследство явиться в гостиницу и настаивать на том, чтобы вдова показала ему ребенка. Если же с этим возникнут трудности, надо выйти на лестницу и позвать Барлетта. Спустится человек и все объяснит. Дама не смогла показать сына, она сказала, что тот гуляет в парке с нянькой, и придумывала различные отговорки. В итоге был вызван Барлетт, которому наследник объяснил, что хочет видеть ребенка этой дамы.

«Этой дамы? – переспросил Барлетт. – У нее нет никакого ребенка. Я с нею в течении уже шесть месяцев, и она то и дело просила меня раздобыть ей одного – везде, в Каире, в приюте на Мальте, здесь в Лондоне.»

И вдова, и наследник состояния оба были чрезмерно удивлены. А «Барлетт», закончив свою миссию, спокойно сообщил даме, за которой следил, и ближайшему родственнику ее покойного мужа, который в действительности был его нанимателем, что он детектив, нанятый для распутывания этого дела.

Кстати, какую мораль, подражая викторианской привычке изо всего извлекать мораль, вы извлекли бы из последней истории, если бы перед вами встала такая задача? Майор Гриффитс предложил такую: «При таких людях, как этот, стоящих на стороне закона и правосудия, долго длящееся мошенничество, даже хитроумно подготовленное, становится почти невозможным.»

Глава 23. Детективы Столичной полиции. История

В течение почти столетия боу-стритские сыщики обеспечивали поимку и осуждение преступников, составляя главную альтернативу дискредитировавшим себя частным ловцам воров. Однако в процессе своей деятельности они часто посещали таверны, служившие воровскими притонами, что вызывало естественные подозрения в том, что они следуют тем же путем, что и их предшественники – ловцы воров. Сохранялась и развращающая система выплаты наградных. Поэтому когда сэр Роберт Пиль организовал Столичную полицию, «боу-стритские приставы», ошельмованные в результате парламентского расследования за год до того и обвиненные во взяточничестве и многочисленных сговорах с преступниками, не были включены в ее состав.

Тем не менее «боу-стритские приставы» еще не скоро ушли со сцены уголовного сыска. Страх перед возможным превращением Столичной полиции в инструмент тотальной слежки за гражданами, как это было в большинстве стран на континенте, был настолько силен в британском обществе, что всякий намек на создание в полиции отдела, сотрудники которого будут работать в партикулярном платье, встречал немедленный и решительный отпор. В итоге именно «боу-стритские приставы» до окончательного роспуска в 1839 году действовали как единственная группа уполномоченных сыщиков в штатском. Об этом времени Джон Мойлан, полицейский казначей в 1918-40 гг., в книге «Скотланд-Ярд и Столичная полиция» (1929) писал: «Боу-стритские приставы были скорее частным детективным агентством, чем общественной службой: Контраст между боу-стритской системой и системой новой полиции был проиллюстрирован разделением труда в течение этих десяти лет, когда приставы и новая полиция сосуществовали: приставы взяли на себя кражи драгоценностей и оставили убийства Столичной полиции. Все убийцы были обнаружены, но очень немногие из похитителей драгоценностей были отданы под суд.»

Конечно, в своем труде, изданном к вековому юбилею Столичной полиции, Мойлан обязан был выставить ее в положительном свете, и в приведенном отрывке он слукавил. И «боу-стритские приставы» участвовали в расследовании убийств, и полиция нашла отнюдь не всех убийц. Из восьми громких убийств, совершенных в Англии в 1830–1840 гг. и вызвавших широкий общественный интерес, было раскрыто только три: в 1831 году Джозеф Томас, суперинтендант F-дивизиона (Ковент-Гарден), сумел довести до суда и смертного приговора дело Джона Бишопа и Томаса Уилльямса, начавшееся с ограбления могил для обеспечения телами анатомических театров и закончившееся убийством мальчишки-итальянца, тело которого грабители хотели продать в одну из медицинских школ; инспектор Джордж Фелтем и констебль Пеглер из Т-дивизиона (Кенсингтон) сумели поймать и доказать вину Джеймса Гринакра, убийцы своей нареченной Ханны Браун, туловище, голову и ноги которой обнаружили в декабре 1836 года в разных частях Южного Лондона; в мае 1840 года в раскрытии дела об убийстве лорда Уильяма Расселла отличился инспектор Николас Пирс (служивший когда-то в Боу-стритском патруле), который при тщательном обыске дома лорда Расселла нашел улику, позволившую доказать вину Курвузье, слуги в доме лорда, и отправить его на виселицу. В остальных пяти делах убийцы так и не были преданы суду.

Тем не менее дело лорда Рассела подвигло полицейское начальство отбирать «в каждом дивизионе активного, сообразительного человека», которому стали поручаться различные задачи. В течении трех лет после роспуска «боу-стритских приставов» в особых случаях, таких, например, как растраты в министерстве почт, намечавшаяся в 1840 дуэль между принцем Луи-Наполеоном Бонапартом и графом Леоном де Луисбуром, незаконнорожденным сыном Наполеона I, или уже упоминавшееся убийство лорда Рассела, комиссары направляли этих «отборных» полицейских для расследования преступлений в разных районах Лондона, несмотря на то, что формально те относились к разным дивизионам, к тому же зачастую не отвечавшим за порядок на территории, где совершались преступления. Среди имен таких уполномоченных чаще всего упоминался инспектор Николас Пирс и сержанты Стивен Торнтон и Джеймс Отуэй.

Успех инспектора Пирса дал повод газете «Таймс» развернуть кампанию в защиту создания в полиции особого отдела специалистов-детективов, которые должны были бы работать в штатском. Полиция и прежде изредка получала полномочия от правительства на работу своих чиновников в партикулярном платье, но заканчивались эти мероприятия обычно плачевно. Так, весной 1832 года министерство внутренних дел, обеспокоенное деятельностью «Национального политического союза рабочего класса», предшественника чартистов, обратилось к комиссарам полиции с просьбой выяснить, не готовится ли на встречах союза чего-нибудь антиправительственного. Для этого был выбран констебль Уильям Поупи из Пи-дивизиона (Камберуэлл), который вступил под вымышленным именем в эту организацию и в течении девяти или десяти месяцев являлся одним из ее лидеров, произнося на митингах пламенные призывы к оружию. В феврале следующего года его товарищ по союзу Джордж Ферзи случайно встретил его в полицейском участке у суперинтенданта. Разоблачение Поупи вызвало истерику в Камберуэлле, где располагался штаб союза, полицейских шпионов видели едва ли не в каждом соседе и прохожем. В итоге Парламенту была представлена петиция, требующая запретить действия полицейских в штатском, и назначена парламентская комиссия для расследования.

Кампания «Таймс» в пользу организации детективных сил не имела успеха, и потребовалось зверское убийство, совершенное Даниэлом Гудом в 1842 году, чтобы комиссарам Столичной полиции удалось, воспользовавшись широким общественным резонансом, который оно вызвало, убедить министра внутренних дел сэра Джеймса Грэхема дать разрешение на создание полицейского отдела, члены которого должны были работать в штатском.

23 мая 1842 Даниэль Гуд был повешен в Ньюгейтской тюрьме, а через три месяца, 15 августа, был создан Детективный департамент. Из двух возглавлявших в тот момент Столичную полицию комиссаров Чарльз Роуан вообще не имел дел с новыми детективами, а его коллега Ричард Мейн, опасаясь возбудить популярное предупреждение против чиновников в штатском, решил держать Детективный департамент под личным контролем при центральном управлении. Департамент состоял из 2 инспекторов (уже упоминавшегося Николаса Пирса из А-дивизиона и Джона Хейнза из Пи-дивизиона) и 6 сержантов, вскоре дополненных еще двумя сержантами, срочно повышенными в звании из констеблей (из этих двух сержант Уичер из Е-дивизиона, которого считают прототипом сержанта Каффа из «Лунного камня» Уилки Коллинза, еще встретится нам чуть позже). Практически все новоиспеченные детективы принадлежали к тем самым «избранным», о которых я уже упоминал.

Хотя малочисленность и отсутствие специального обучения затрудняли эффективную работу нового отдела, у него было одно неоспоримое преимущество перед старыми «боу-стритскими приставами»: они приступали к расследованию сразу же, как только им становилось известно о преступлении, поскольку, будучи государственными служащими, не имели искушения оттягивать начало дознания до тех пор, пока им не будет гарантировано возмещение их расходов. Через четыре года при каждом дивизионе работе в штатском стало обучаться по два человека, поддерживая наблюдение за известными дебоширами и за трактирами, где те собирались. Предполагалось, что в дальнейшем эти обученные люди смогут использоваться в качестве замены заболевшим или выходящим в отставку. Но официальное признание необходимости детективной полиции еще не означало принятие ее публикой. В 1845 году газета «Таймс», еще пять лет назад ратовавшая за использование детективов в штатском, подвергла критике их действия за использование неподобающих методов: на процессе в Олд-Бейли всплыла информация, что констебль, чтобы выследить и арестовать шайку фальшивомонетчиков, переоделся сапожником. «Вся система сыска в штатском, – с гневом писал по этому поводу в «Таймс» один из читателей газеты, – открывает такую дорогу мошенничеству, попустительству и коррупции, что никакое раскрытие преступления не может компенсировать этот обман.»

В итоге с санкции министра внутренних дел этот констебль получил дисциплинарное взыскание, а в будущем, согласно опубликованному приказу по министерству, «полицейским констеблям ни при каких условиях не должны дозволяться уловки такого рода». В 1851 году другой констебль заслужил порицание за то, что укрылся за деревом, чтобы проследить за совершением непристойного поступка. Респектабельное общество отвергало подобные уловки, полагая их дурно пахнущими и перенося неприязнь к шпионажу непосредственно на детективную полицию.

«Очень жаль, когда какая-либо общественная организация, оставляя строгую линию ее юридических функций, обращается к вредным методам, или даже подозрительным, хотя и ради достижения законных целей ее первоначального учреждения, – писала «Таймс» в декабре 1845 года. – И в этом случае нет никакого веского оправдания, что эти цели не могут быть достигнуты обычными путями, поскольку это является бесспорным доказательством какого-то коренного дефекта в учреждении, когда оно неспособно получить хорошие результаты без использования недостойных средств. Когда проявляется такой дефект, наступает время для расследования, или перестройки, и возможно даже для полного отказа от этого учреждения.»

Не способствовала популярности детективов и нечистоплотность самих чиновников. Так, в 1855 году в Центральном уголовном суде слушалось громкое дело, где на скамье подсудимых оказался детектив-констебль Чарльз Кинг из Си-дивизиона (Сент-Джеймс), обвинявшийся в том, что подбивал мальчишек в Гайд-парке совершать кражи у гуляющих, а затем делил с ними ворованное. Кинг получил за свое преступление 14 лет ссылки.

В 1846 году руководителем «Детективного отдела» был назначен инспектор Чарльз Фредерик Филд, прежде служивший в Вулиджских доках, которому предстояло пробить брешь в стене недоверия и враждебности. В 1850 году к комиссарам полиции обратился Чарльз Диккенс, издававший в то время еженедельник «Домашнее чтение», с просьбой взять интервью у чиновников сыскной полиции, и получил на это разрешение. Практически весь «Детективный отдел» во главе с Филдом явился в редакцию еженедельника на Веллингтон-стрит, результатом чего стал очерк «Детективная полиция», в котором Диккенс противопоставлял новых детективов старым боу-стритским сыщикам, которым дал уничижительную характеристику: «Сказать по правде, мы полагаем, что вокруг этих знаменитостей было слишком много небылиц. Помимо того, что иные из них были людьми очень невысокой нравственности и слишком привыкли иметь дело с ворами и им подобными, они никогда не упускали случая воспользоваться в обществе служебным положением и напустить таинственности, выставляя себя в наилучшем свете. Неизменно расхваливаемые сверх того некомпетентными магистратами, озабоченными тем, чтобы скрыть свою неполноценность, и будучи на короткой ноге с тогдашними газетными щелкоперами, они сделались своего рода идолами.» За этим очерком последовали другие: «Три детективных истории», «Современное искусство ловли воров», «На дежурстве с инспектором Филдом». Кроме того, Филд стал прототипом инспектора Бакета в «Холодном доме», а в 1853 году «Таймс» даже утверждала, что Диккенс писал биографию Филда, хотя следов этой работы исследователи творчества Диккенса не обнаружили.

В той же статье «Таймс», наряду с утверждениями о Диккенсе-биографе, посвятила успехам Филда в деле в западных графствах хвалебный пассаж: «М-р Филд, следует отметить, достиг большого результата очень простыми средствами; и мы не сомневаемся, что многие будут считать, что они могли бы сделать то же, что и он, теперь, когда им показали путь. Искусство этого чиновника лежит в нахождении этого пути». Спустя три года «Квартерли Ревю» похвалил широту ума членов Детективного отдела: «Среди 6000 человек, которые составляют полицию, предоставляется замечательное поле для выбора хороших людей; и Боу-стрит, столь же великая, сколь и известная, представлялась чиновниками не более интеллектуальными, чем те, которыми мы теперь обладаем». К 1856 году, когда комиссар Чарльз Роуан умер и руководство полицией целиком перешло к комиссару Ричарду Мейну, детективная полиция насчитывала уже трех инспекторов, девять сержантов и отряд полиции, называемый «люди в штатском», который представлял собой обычных констеблей, переодетых в партикулярное платья и не рассматривавшихся в качестве детективов. В каждом дивизионе было порядка 6 полицейских, которые брали на себя детективные обязанности, когда это было нужно.

Постепенно общественное мнение примирилось с наличием в Столичной полиции детективов в штатском, и в 1864 году численный состав департамента удалось увеличить на семь человек (хотя во внешних дивизионах и без этого люди могли временно переводится из униформированных в штатские для специальных задач). Увеличили и ранг чиновников, служивших в Детективном отделе: в 1867 году, когда в Столичной полиции было введено звание старшего инспектора, первым, кто получил его, стал детектив-сержант Фредерик Уилльямсон. Спустя три года после производства Уилльямсона в суперинтенданты еще трое инспекторов «Детективного отдела» были произведены в старшие инспекторы. Чтобы полицейские в штатском могли удостоверить свои полномочия совершать аресты, в 1867 году их снабдили декоративными латунными жезлами, похожими на те, что носили боу-стритские приставы.

Жезлы представляли собой полую латунную или серебряную трубку 15–25 см длиной с деревянной или эбеновой ручкой посередине и завинчивавшейся крышкой в виде императорской короны. С 1870 года на жезлах, выдававшихся рядовым костеблям, штамповалась надпись: «Констебль Столичной полиции». Внутрь жезла помещался документ, удостоверяющий полномочия его обладателя владельца. Как правило, на документе указывалось имя констебля и число выдачи. Когда в 1870-х были выпущены первые удостоверения, практика ношения жезлов стала сходить на нет, хотя старшие чиновники в Столичной полиции и детективы в некоторых провинциальных полицейских силах продолжали носить их. Жезлы носились на поясе в кожаном футляре и были официально отменены в январе 1887 года (приказ от 11 января 1887) одновременно с отменой по всей Столичной полиции ношения в кобурах обычных дубинок (у детектив-констеблей тоже были дубинки, но короче, чем у их униформированных коллег – всего 12 дюймов (30 см)). Детективы из полиции Сити носили на шее или в качестве брелока на цепочке часов персональный бронзовый жетон в виде вписанного в овал вензеля королевы Виктории.

Паника, возникшая в 1860-х годах в Лондоне из-за увеличения количества уличных грабежей, навлекла на полицию дальнейшую критику, которая еще больше усилилась, когда «Ирландское революционное братство» взорвало в 1867 году стену Клеркенуэллского арестного дома. О том, что такой взрыв планировался, комиссар Столичной полиции Мейн получил предупреждение из Дублинского замка, однако полиция прозевала бочонок с порохом, поставленный у одной из тюремных стен с зажженным фитилем. Журнал «Панч» обозвал Детективный отдел «Дефективным». Для охраны ключевых зданий были приведены под присягу 50000 особых констеблей. Большая часть вины была возложена на комиссара, которому было уже за семьдесят, и которого уже и до взрыва резко критиковали за плохое обеспечения порядка во время демонстраций в связи с «Законом о реформе» в 1866 и 1867 гг. Бенджамин Дизраэли написал премьер-министру, графу Дерби, убеждая, что если Мейн не желает сам уйти в отставку, его надо уволить. Правительство отказалось избавиться от него после 38 лет службы, но Дерби отметил:

«Действительно грустно, что спокойствие столицы и ее неприкосновенность от преднамеренного разрушения должны зависеть от организации полицейских, которые, как детективы, являются откровенно некомпетентными; и под руководством начальника, который, независимо от того, каковы могут быть другие его достоинства, не обладает ни энергией, ни, очевидно, опытом, чтобы отыскать и нанять людей, подходящих для специфических обязанностей.»

Комиссар Ричард Мейн умер в 1868, и его заменил полковник Эдмунд Хендерсон. При новом комиссаре, после проведенного ведомственного расследования управления полицией, в 1869 году был реорганизован и Детективный отдел. Согласно рекомендациям комиссии МВД были увеличены центральные детективные силы, которые занимались особо важными делами, а также официально закреплены в штате Столичной полиции собственные детективы при дивизионах, находившиеся под началом дивизионных суперинтендантов. К 1872 году количество детективов достигло 123 человек. Правда, сам Хендерсон с опаской относился к детективам, которые работали «секретно, вдали от надзора и контроля», и полагал их «совершенно чуждыми привычкам и чувствам нации». Опасения комиссара, что недостаточный надзор может привести к злоупотреблениям и коррупции, подтвердил грандиозный скандал 1877 года, когда выяснилось, что четыре высших чина Детективного отдела (в том числе старший инспектор Натаниэль Драскович, гордость Скотланд-Ярда), состояли на жаловании у шайки преступников и покрывали их преступления, давая тем возможность длительное время избегать ареста и свершения правосудия.

Старый Скотланд-Ярд. Рисунок из книги “Mysteries of police and crime”. 1899

Журналист Эдмунд Йейтс в статье «Полковник Хендерсон в Скотланд-Ярде», опубликованной им в газете “The World” во время процесса, приводит мнение Хендерсона о детективной полиции накануне прибытия Шерлока Холмса в Лондон: «Конечно, полицейские в штатском – или же “детективы” – должны существовать; ибо воры и сообщники воров, которые сообщают друг о друге информацию, не стали бы рисковать, если бы их могли увидеть разговаривающими с констеблем в униформе; но “детектив” был незаслуженно раздут за счет его обыденного брата. Существуют сотни людей в униформе, прекрасно подготовленные для детективной работы, и которые фактически добывают ценную информацию и производят важные аресты. Но публику приучают верить в то, что детектив обладает каким-то необычным методом работы; и я думаю, что вы, джентльмены из прессы, и, как сказал бы один из моих чиновников, «другие авторы беллетристики”, в большой мере являетесь ответственными за эту ошибку. Что касается надежности детективов, я боюсь, что они походят на других людей, над которыми невозможное осуществить надлежащий контроль. … По самой природе своего занятия детективный чиновник выведен из-под наблюдения его начальников. За ним нельзя следить; поскольку, если бы это можно было, он был бы не слишком хорош для своей конкретной роли. Поэтому ему нужно всецело доверять; и не надо удивляться тому, что иногда искушение оказывается слишком сильным для него так же, как для других людей. Мы отбираем на эту должность лучших людей, каких только можем; но там наша власть заканчивается, поскольку мы не можем держать их в руках, как можем обычного констебля.»

О последовавших за скандальным процессом реформах Детективного отдела я расскажу подробнее, поскольку, во-первых, они совпали по времени с началом карьеры Шерлока Холмса в Лондоне, а во-вторых, определили структуру сыскной полиции на все дальнейшее время пребывания Холмса в британской столице. Еще до начала суда над коррумпированными детективами для «исследования состояния, дисциплины и организации детективных сил Столичной полиции было решено назначить ведомственную комиссию министерства внутренних дел, состоящую из сэра Генри Селвина Иббетсона, полковника Уильяма Филдинга и двух королевских адвокатов. Первое заседание комиссии состоялось 16 ноября 1877 года, за четыре дня до окончания процесса. Ее заключения были обнародованы только в начале следующего, 1878, года, однако уже 22 ноября 1877 «Дейли Телеграф» утверждала как о вопросе решенном, что главой реформированного детективного отдела должен стать помощник комиссара, «который должен, при любых обстоятельствах, быть проницательным и опытным адвокатом».

Свой шанс ухватить судьбу за хвост увидел в этом молодой адвокат Говард Винсент (1849–1908). Он не имел никакого опыта полицейской работы, он вообще преполагал находиться в это время на театре военных действий между русскими и турецкими войсками в качестве военного корреспондента газеты «Дейли Телеграф», но не получил разрешения от русского командования как знающий русский язык (Винсент дважды, в 1871 и 1874, был в России), а вместо этого поступил на юридический факультет Парижского университета. Винсент поспешно принялся изучать постановку сыскного дела во Франции, ведь еще со времен Франсуа Видока французскую сыскную полицию принято было считать лучшей в мире. Префект Андрие и тогдашний шеф криминального «бюро безопасности» при втором дивизионе Этьенн Жакоб, вероятно польщенные тем, что их соседи по другую сторону Ла-Манша станут подражать Сюртэ, с готовностью познакомили британского адвоката со структурой французской уголовной и судебной полиции. Вероятно, за краткостью времени, потраченного на изучение полицейского дела, Винсет не заметил главного – что французская сыскная полиция сама давно уже находилась в плачевном состоянии и требовала реформ, о чем несколько лет спустя напишут и Андрие, и один из преемников Жакоба Гюстав Масе. Своими успехами она была обязана данной ей властью выбивать из арестованных показания и использовать их на суде, что было невозможно в британском суде, который был вынужден опираться на полицейские лжесвидетельства. Однако уже в январе 1878 года Винсент представил министерской комиссии рапорт, в котором описал свое видение нового детективного отдела. Выработка концепции далась молодому адвокату нелегко, и он восемнадцать раз переписывал документ, прежде чем остановился на окончательном варианте. Проект Винсента ориентировался на французский централизованный образец, и новый детективный отдел мыслился ему независимым от остальной полиции, с прямым подчинением министру внутренних дел. Даже название придуманной Винсентом начальнику отдела должности – директор уголовных расследований – было калькой с французского Directeur des Recherches Criminelles. Впрочем, такое же французское происхождение было и у нового названия сыскной полиции, призванного символизировать полный разрыв с прежним коррумпированным Детективным отделом – Департамент уголовных расследований (Criminal Investigation Department). По свидетельству Роберта Андерсона и старшего инспектора Литтлчайлда, сами детективы не любили это наименование и предпочитали использовать либо старое название Детективный департамент или детективный отдел, либо сокращенный вариант нового: CID. Проектом предполагалось, что директору будет дан карт-бланш на любые изменения, которые он сочтет целесообразными для улучшения работы отдела. В награду себе за составление проекта Говард Винсент просил немного – собственно место директора, для чего извещал о своей юридической квалификации и прилагал рекомендацию от генерального прокурора. И он получил это место с годовым жалованием 1100 фунтов в год. Но сам проект расценили как слишком французский, и он подвергся значительной правке, ограничившей полномочия Винсента. Самым важным изменением было то, что новый отдел остался в составе Столичной полиции, и в дисциплинарном, хозяйственном и финансовом подчинялся общей власти комиссара, тогда как сам директор оказался ответственным напрямую министру и, таким образом, не имел законной власти над своим отделом. Остальные изменения, внесенные в проект Винсента, были направлены на децентрализацию и усиление взаимодействия с дивизионами.

Согласно проекту Винсента прежний Детективный отдел в Скотланд-Ярде становился центральным управлением департамента, а при каждом дивизионе вместо независимых дивизионных детективов создавались дивизионные отделы уголовного розыска, подчиненные собственному суперинтенданту Департамента уголовных расследований. Неожиданно Винсент встретил сопротивление со стороны дивизионных суперинтендантов, подавших жалобу на «манеру, в которой детектив-констебли и чиновники в штатском, находившиеся прежде под их началом, были изъяты из под их контроля Департаментом уголовных расследований … и поставлены работать по системе шпионажа вроде той, что имеется во французской тайной полиции.» Винсенту пришлось искать компромисс и он разослал дивизионным суперинтендантам записку, в которой извещал, что начиная с 1 мая, в соответствии с распоряжением комиссара, будет проводить уголовные расследования через них. «Лишить себя большой пользы от вашего опыта идет совершенно вразрез с моими намерениями, как и с намерением комиссара уменьшить вашу нагрузку каким-нибудь сокращением рутинной работы. Вне всякого сомнения, никакая полицейская система не сможет преуспеть, если все отделы и чины не действуют в абсолютном единстве друг с другом; и любое чувство конкуренции между людьми или между полицией, действующей в форме, и той, что действует в штатском, вредно для службы и несправедливо по отношению к публике. Дополнительных людей в штатском, занимаемых на зимние месяцы, вы будете использовать под началом местного инспектора, согласно полицейским приказам от 16 апреля; и я убежден, что если вашим сержантам и констеблям в форме ясно дадут понять, что их обязанности никоим образом не уменьшены этими людьми в штатском, и что они по-прежнему являются ответственными за преступления, происходящие рядом с их постами или на маршрутах их обходов, у министра не будет никаких дальнейших причин жаловаться на частоту грабежей. Мне не нужно снова повторять, что я всегда рад видеть любого суперинтенданта по полицейским делам, и поддержать или исполнить в максимально возможной степени любое практическое предложение по хорошей службе.»

Отныне, хотя в теории назначенные в дивизионы детективы продолжали оставаться под контролем центрального управления, но практически любой рапорт дивизионного отдела проходил через дивизионного суперинтенданта, предоставляя тому контроль над ведущимися на его территории дознаниями. Ставя свою подпись под рапортом, суперинтендант принимал часть ответственности за эффективность работы детективов, но при необходимости помощи со стороны обычной полиции она немедленно оказывалась. Новый Департамент уголовных расследований начал свою работу в апреле 1878 года. Что же представляла собой сыскная полиция после реформ Говарда Винсента? Когда он приступил к реформированию Детективного отдела, количество детективов на всю Столичную полицию составляло приблизительно 250 человек. Согласно новым штатам, утвержденным через месяц после его назначения, центральное управление должно было иметь главного суперинтенданта (на эту должность был назначен Уильямсон), трех старших инспекторов, трех детектив-инспекторов 1-го разряда, семнадцать детектив-инспекторов 2-го разряда и канцелярский штат из 6 сержантов и констеблей. Центральному управлению предполагалось поручать расследования особо сложных и важных дел, при необходимости не ограничиваясь пределами Столичного округа, но и распространяя свою деятельность на всю территорию Великобритании и оказывая помощь провинциальным коллегам. Именно с инспекторами из центрального управления обычно имело дело Шерлок Холмс, а в рассказах, где действуют представители местной полиции, они скорее принадлежат к обычной униформированной полиции, чем к детективному отделу дивизиона (например, полицейский инспектор Ланнер в «Постоянном пациенте»).

В дивизионы (включая Темзенский дивизион) назначались 15 детектив-инспекторов (должность руководителя дивизионного отдела уголовного розыска называлась «местный инспектор») и 159 детектив-сержантов, в помощь им прилагались дивизионные и особые патрули (60 и 20 детектив-констеблей соответственно). На уровне дивизионов должны были расследоваться практически все дела о кражах и ограблениях, а также дела о большинстве убийств. На практике все было значительно скуднее: спустя три месяца в Столичной полиции насчитывалось все еще не более 260 детективов. Однако надо отдать должное Винсенту: спустя шесть лет он довел численность детективных сил до восьмисот человек. Заслугой Винсента было улучшение регистрации досье, хотя централизация работы в Скотланд-Ярде породила множество проблем: возросло количество писанины, необходимо было хранить множество докладов от дивизионных детектив-инспекторов, переписка поглощала ценное время и в то же время не способствовала налаживанию сотрудничества между дивизионами или даже с центральным управлением, что особенно критично было в тех случаях, когда скорость действий полиции решала все.