Под водой, в небесах, на паркете. Том 1

– Товарищ командир! Все равно не сдам!

Последовала немая сцена из «Ревизора».

– Ты же готовился! Что произошло?

– Там надо еще что-то говорить, а я не учил. Мы так не договаривались!

– Ребята! – взмолился Булавкин, наконец поняв, о чем идет речь. – Срочно бумагу и ручку! Напишите этому олуху небесному как надо попросить разрешение войти, как представиться, как попросить разрешение взять билет и, наконец, как назвать его номер! Пишите русскими буквами! А Вам, Петренко, я приказываю выучить эти несчастные фразы и сдать экзамен, или я за себя не отвечаю! Ясно?

Получив в ответ дежурное «Есть! Так точно!», командир роты ушел в другой конец коридора, ибо далеко не был уверен в том, что в его роду никто не перенес инфаркт миокарда, а присутствовать при разучивании Александром этих английских фраз было выше его сил.

Первая часть приказания была выполнена быстро. Сложнее оказалось со второй частью: английские фразы упорно не хотели задерживаться в голове бедного курсанта. Саша методично загонял их в подкорку, а они, подлые, вырывались наружу. Он истово повторял их одну за другой, бессчетное число раз. Вышел еще один курсант, вошел шестой. Зубрежка продолжалась. Наконец наступила очередь Петренко. В момент происшествия я сидел в классе и готовился к ответу, так что все происходило на моих глазах, и я могу изложить последующие события не с чужих слов. Чтобы описать их, необходимо обладать как минимум талантом Николая Васильевича Гоголя, но все же попытаюсь это сделать в меру своих скромных сил и возможностей. Прошу сделать на это скидку и представить себе следующую картину.

Резко распахнувшаяся дверь заставила всех находящихся в классе курсантов и преподавателей вздрогнуть и повернуться лицом ко входу. Петренко со зверским выражением лица и остекленевшими глазами строевым шагом проследовал к столу экзаменационной комиссии. Нечеловеческие усилия продержать в голове вновь заученные фразы те несколько секунд, что требовались для их использования, явственно отражались на его лице. В гробовой тишине звонко отдавались Сашины шаги. Все головы синхронно поворачивались, провожая взглядами его путь на Голгофу. Молча пройдя весь класс почти по диагонали, Петренко встал в полуметре от стола, на котором были разложены билеты. Глядя ясными голубыми глазами прямо в лицо председателя экзаменационной комиссии, он четко произнес:

– Мей ай комин? Комрад инстрактор! Нейвал кадет Петренко! Мей ай тайк тикет? Тикет намбр эйт!

Сделав шаг вперед, Саша взял билет и ознакомился с его содержимым. Командир не подвел: вверху билета красовалась заветная цифра. Подняв глаза на застывшую в шоке экзаменационную комиссию, он наконец осознал, что назвал номер билета до того, как взял его. Не берусь судить, как повел бы себя я в подобной ситуации, не знаю. Скорее всего, я бы растерялся, стушевался и лишился дара речи. Почти наверняка так же отреагировал бы любой другой нормальный курсант или студент на свете, независимо от специальности, национальности, цвета кожи или вероисповедания. Но не таков был наш Петренко! Невозмутимо подняв глаза на преподавателей, он с неподражаемым простодушием изрек:

– Ой, и правда восемь!

От взрыва хохота в коридоре чуть не вылетели стекла. Преподаватели растерянно моргали и старались не смотреть друг на друга. Те курсанты, которые сидели в классе и готовились к ответам, в том числе и я, давились от сдерживаемого смеха, съезжая под парты. Тогда мы не знали, да и не могли знать модного ныне юмориста Михаила Задорнова, но наша гордость за отечественного курсанта выросла до небес.

Председатель комиссии, желая сохранить лицо, разрядил обстановку:

– Идите готовьтесь…

Стоит ли говорить, что Петренко сдал экзамен успешно, рота подтвердила звание отличной, а капитан-лейтенант Булавкин получил вожделенную прибавку к зарплате?!

Экзамены в эпоху социалистических соревнований

В предыдущей статье я кратко описал порядки, царившие в высших военных учебных заведениях (ВВУЗах) СССР. В частности, к чему приводили попытки проведения социалистического соревнования между факультетами, когда преподаватели профильных кафедр «топили» «чужих» курсантов, обеспечивая победу «своему» факультету. Хотя абсурдность подобных соцсоревнований очевидна, стараниями политотделов они продержались довольно долго, потом то отменялись, то вновь вводились, пока окончательно не канули в Лету. Соцсоревнования между курсантами, насколько мне известно, оставались практически до конца советской власти.

Несколько забавных историй, связанных со сдачей экзаменов в те достопамятные годы, пришли мне на память после неоднократных жалоб офицеров среднего и высшего звена на низкий уровень подготовки нынешних выпускников различных ВВУЗов. Оговорюсь сразу, что я не являюсь большим сторонником отечественной системы подготовки офицеров, как прошлой, так и нынешней. Если раньше нас доводили до бешенства конспектированием первоисточников, изучением абсолютно ненужных в будущем дисциплин в ущерб специальным, то в настоящее время, принимая в ВВУЗы довольно посредственных выпускников средних школ (пардон, лицеев) почти без конкурса, преподаватели вынуждены начинать обучение курсантов практически с азов, тратить время и силы на приобретение ими элементарных знаний, которые те недополучили или не стремились получить в детстве и отрочестве, что в итоге приводит к появлению весьма посредственных специалистов военного дела. Экзамены превратились в проформу, хотя и раньше они далеко не полностью отражали истинное положение дел. Ниже приводятся подлинные события, имевшие место в начале 70-х годов в ВВМИОЛУ им. Ф. Э. Дзержинского, которые позволят Вам сделать самостоятельные выводы о качестве оценки знаний.

Одной из сложнейших «общеобязательных» дисциплин в Училище считалась живучесть корабля. Кафедра живучести располагалась на первом факультете, готовившем специалистов по эксплуатации корабельных ядерных энергетических установок. Естественно, и нам, корабелам, слушателям третьего факультета, приходилось изучать живучесть в полном объеме. Наша месть была ужасной: курсантам первого факультета приходилось зубрить не менее «общеобязательные» теорию корабля и гидродинамику. Пишу «зубрить», ибо досконально изучать теорию корабля и гидродинамику они считали абсолютно бессмысленным занятием и, по большому счету, были правы. Тем не менее учебные программы есть учебные программы, создавали их не мы, их надо было «проходить», «сдавать», или можно было смело распрощаться с заветными лейтенантскими погонами, кортиком и мечтами о корабельной службе.

Итак, социалистические соревнования между факультетами привели к любопытному феномену: не только курсанты, но и преподаватели и командование училища были вовлечены в некоторую абсурдную по своей сути игру. Все все понимали правильно, но железно выдерживали ее не писаные никем правила. В случае очередного «обострения служебного рвения» у политотдела, лихорадка охватывала не только учебный отдел и командование факультетов, но и ведущие кафедры. Странным образом данные приливы энтузиазма у политработников совпадали с зимними и летними экзаменационными сессиями и очень напоминали весенние и осенние обострения психозов у шизофреников. В экзаменационный период даже заслуженные деятели науки и техники, заслуженные преподаватели, профессора и доктора наук, убеленные сединами капитаны 1 ранга и полковники испытывали некий «творческий зуд» и изыскивали все новые и новые способы выведения «родных» факультетов в лидеры соцсоревнований. Откровенно говоря, не знаю, да никогда и не интересовался, была ли их подобная деятельность абсолютно бескорыстной или нет, но порой казалось, что они настолько вошли в свою роль, что сами свято верят в правоту своего «дела». Иногда это были относительно безобидные подвохи на экзаменах при оценке знаний «чужих» курсантов. Изредка отдельные преподаватели откровенно «топили» целые классы, обеспечивая победу «своего» факультета, но это было обоюдоострое оружие: расплата противоборствующей кафедры, как правило, следовала незамедлительно и была ужасной. Один из подобных «поединков» между первым и третьим факультетами произошел в период зимнего «противостояния» 1975 года. Особую остроту моменту придало следующее обстоятельство.

Незадолго до описываемых событий начальником Дзержинки стал контр-адмирал Егоров. Североморец, выпускник командного ВВМУ, всю свою жизнь проведший на командирских мостиках и в штабах различных рангов, он воспринял новое назначение в Высшее военно-морское инженерное училище как незаслуженную обиду. Егоров был искренне оскорблен, но вопреки здравому смыслу не хотел понять, что это его последняя должность перед уходом в запас или в отставку, а может быть наоборот, слишком хорошо понимал это, но просто не мог смириться. Так или иначе, но контр-адмирал – строевик стал наводить порядки в старейшем инженерном училище по своему разумению и с энергией, достойной лучшего применения. Нас замучили строевыми смотрами, проверками и приборками. И, конечно, социалистическими соревнованиями. Обстановка в Дзержинке сложилась, мягко говоря, не совсем нормальная.

Первыми военные действия в тот год начали преподаватели кафедры живучести. Получив 5 или 6 «неудов» только в одном классе, корабелы дрогнули. Курсанты ломали головы над тем, как выйти из столь тяжелого положения. Откровенно говоря, всем нам было бы абсолютно безразлично, кто выиграет соцсоревнование, если бы не одно но: проигравший факультет наверняка извели бы в дальнейшем различными проверками и придирками, конспектированием первоисточников марксизма-ленинизма и текущих материалов ЦК КПСС. По всей вероятности, преподавателям 3 факультета также не очень-то улыбалось сидеть дополнительное время в училище. Не берусь утверждать, что преподаватели вступили в «преступный» сговор, но дальнейшие события дают возможность предполагать, что именно так оно и было.

Экзамены на первом факультете принимал начальник кафедры «Теория корабля» капитан 1 ранга – инженер, доктор технических наук, профессор Андрей Иванович Зараев и профессор той же кафедры, не менее титулованный капитан 1 ранга-инженер Николай Петрович Муру. Результат превзошел все наши ожидания: около полутора десятков двоек. Это было уже ЧП с большой буквы. Скорее всего, руководство 1 факультета пожаловалось начальнику Училища на предвзятость руководства ведущей кафедры 3 факультета. Контр-адмирал Егоров вызвал «на ковер» Андрея Ивановича. Зараев заверил начальника, что дело не в предвзятости преподавателей, а в низкой подготовке курсантов 1 факультета. Более того, Зараев предложил контр-адмиралу лично поприсутствовать на очередном экзамене по теории корабля на 1 –м факультете, и получил незамедлительное согласие. Егоров со свитой прибыл точно к началу экзамена. Блестящий знаток своего предмета, Зараев обладал тонким чувством юмора и хорошим знанием психологии как курсантов, так и руководства. Первый же курсант, начавший бойко отвечать по билету, был остановлен каким-то невинным вопросом Андрея Ивановича, после чего сбился и был не в состоянии вымолвить больше ни слова. Каждый последующий вопрос еще больше загонял его в ступор. Выдержав эффектную паузу, профессор повернулся к начальнику училища:

– Товарищ адмирал, есть ли у Вас вопросы к курсанту? Нет? Какую оценку прикажете поставить?

Буркнув: «Два», – Егоров весьма выразительно посмотрел на начальника 1 факультета, который в холодной испарине стоял позади адмирала. В течении полутора часов начальник училища лично выставил около десятка двоек курсантам 1 факультета, блестяще загнанным в угол профессором Зараевым. Все было обставлено так, что у присутствующих сложилось полное впечатление об абсолютно доброжелательной, демократичной и, разумеется, совершенно непредвзятой обстановке на экзамене. Лицо Андрея Ивановича излучало неподдельное сострадание и сочувствие к нерадивым курсантам и руководству 1 факультета. Егоров психанул. Не дожидаясь окончания экзамена, резко встал и, заставив властным движением руки замолчать пытающегося что-то объяснить белого, как мел, начфака-1, повернулся к Зараеву:

– Послезавтра по расписанию теорию корабля сдают Ваши корабелы. Я приду! Выводы будем делать после! Не провожайте меня!

Пушечный выстрел захлопнувшейся за адмиралом двери заставил всех вздрогнуть. Настала очередь глотать валокордин капитану 1 ранга В. В. Власову, начальнику 3 факультета. Мы тоже приуныли. Сдавать сложнейший экзамен в присутствии априори не очень дружелюбно настроенного начальника училища, честно говоря, не улыбалось. На вечер этого дня у нас была назначена консультация к экзамену, проводить которую должен был Андрей Иванович. Зная его пунктуальность, мы собрались загодя, и были крайне удивлены опозданию начальника кафедры. Наконец дверь отворилась, пропуская капитана 1 ранга. Зараев был, как всегда, спокоен, невозмутим и немногословен.

– У меня крайне мало времени, консультация будет короткой, поэтому постарайтесь хорошенько запомнить все, что я Вам сейчас скажу. Вы – корабелы. Вы все знаете. На любой вопрос отвечать четко, громко и уверенно. Вопросы есть?

Вопросов, естественно, было много, и мы попытались их задать. Андрей Иванович пресек наши попытки на корню.

– Повторяю еще раз. Вы все знаете! Отвечать на любой, подчеркиваю, на любой вопрос четко, громко, уверенно и без запинок! Понятно?

– Но, товарищ капитан 1 ранга! Разрешите…

– Не разрешаю! Повторяю в последний раз для особо одаренных. На любые вопросы отвечать четко, уверенно, без запинок! Я сейчас пойду по своим делам, а вы хорошенько поразмыслите над моими словами! До встречи на экзамене!

Зараев вышел. Ни одна, даже самая талантливая театральная труппа не смогла бы сыграть заключительную сцену «Ревизора» лучше нашего 342 класса в тот момент. Сказать, что мы были в шоке – не сказать ничего. Мы были просто потрясены. Как разгадать скрытый смысл профессорских слов? Что он имел в виду? Что хотел нам сказать? Он явно что-то пытался нам внушить, дать какую-то установку, как это делали спустя много лет Кашпировский или Алан Чумак.

Почти двухчасовое заседание курсантского «военного совета» пришло к единственному напрашивающемуся выводу, как ни невероятен он был: учитывая, что Егоров наверняка не силен в теории корабля, отвечать в его присутствии, как рекомендовал Андрей Иванович – любую ахинею, но без тени сомнения в своей правоте. Риск был огромен. Если мы неправильно поняли намек, то нам обеспечен разгром еще более страшный, чем у наших конкурентов. Если, паче чаяния, адмирал хоть что-то смыслит в теории корабля и раскусит нашу игру – тоже кранты. Что в лоб, что по лбу. Но делать все равно нечего, ничего более умного мы придумать не смогли.

И вот настал Судный день. Настроение практически у всех было близко к истерическому. Начальник факультета и командир роты были в преднфарктном состоянии. Кажется, единственный, кто сохранял в тот день спокойствие, был начальник кафедры теории корабля. Во всяком случае, Андрей Иванович пришел на экзамен в прекрасном расположении духа. Профессор Муру, напротив, был мрачен и задумчив, периодически поглаживал свою бороду, что было верным признаком крайнего раздражения. Ровно в 9:00 появился начальник училища с сопровождающими. Начальник учебного отдела, зам по строевой, зам по АХЧ. С точки зрения знаний теории корабля они опасности также не представляли. Мы вздохнули свободнее. Против ожидания, контр-адмирал был настроен вполне миролюбиво, даже соизволил пошутить, когда дежурный по классу в своем рапорте на нервной почве повысил его в звании до полного адмирала. Экзамен начался. Конечно, первый отвечающий оказался в роли минного прорывателя. Старшина 2-й статьи Кизилов, отличник боевой и политической подготовки, быстро и четко ответил на вопросы билета. Настала очередь дополнительных вопросов. Помятуя все наши инструкции, Дима отвечал безукоризненно. Точнее, громко и четко, без запинок. Содержание ответов никакого значения не имело, ибо Андрей Иванович одобрительно кивал головой абсолютно на любой ответ, даже не имеющий ничего общего с вопросом. «Отлично», «Замечательно», «Точно подмечено», короткие, как бы про себя, реплики Зараева воздействовали на подкорку контр-адмирала безошибочно.

– Товарищ контр-адмирал! У меня больше вопросов нет. Будут ли у Вас вопросы?

Вопросов у Егорова не было. Второй, третий и четвертый курсанты также «отстрелялись» без проблем. Зараев одобрительно кивал головой, Николай Петрович Муру, стоя за спиной начальника Училища, краснел, бледнел и нервно теребил свою бороду, порой собирая ее в кулак. Что бы это значило, мы точно сказать не могли, ибо прецедентов на нашей памяти не было, но догадаться было не очень сложно. Вопросов у адмирала, искоса поглядывавшего на Андрея Ивановича, не нашлось. Понимая, что надо хоть как-то вмешаться в учебный процесс и принять личное участие в проверке знаний курсантов, на пятом отвечающем он «созрел» до вопроса. Когда Зараев, не моргнув глазом, выслушал очередной абсолютно бессмысленный ответ моего одноклассника и, утвердительно кивнув, повернулся к Егорову и спросил, есть ли у того вопросы, последний, наконец, решился.

– Товарищ курсант, – начал он откашлявшись – Где Вы проходили практику в этом году?

– На Северном флоте. 4-я Бригада подводных лодок, город Полярный. Подводная лодка 641 проекта Б-31, товарищ контр-адмирал!

– Прекрасно! Тогда ответьте мне на такой вопрос. Когда на севере полярный день и солнце не заходит за горизонт, когда спускают флаг на корабле?

– В 22:00, товарищ контр-адмирал!

– Можете идти, товарищ курсант. Отлично!

Проверив таким образом наши знания в области теории корабля, с чувством исполненного долга, Егоров встал и направился к выходу, жестом остановив попытку старшего офицера скомандовать «Смирно». Дверь не успела полностью закрыться, и мы отчетливо услышали слова адмирала, обращенные к кому-то из сопровождающих:

– Ну погодите, я покажу им (очевидно имелся в виду 1-й факультет) кузькину мать! Будут знать, как жаловаться! Учиться надо!

Далее шел чисто корабельный набор выражений. К счастью для наших ушей дверь наконец закрылась и отсекла окончание фразы.

В глазах нач кафедры плясали веселые огоньки, и в них можно было прочитать все, что он думал в тот момент об адмирале.

– А теперь начнем экзамен! – привел нас в чувство голос профессора Муру…

Другой, не менее забавный и поучительный случай произошел несколько месяцев спустя, в летнюю сессию, на экзамене по гидродинамике. Принимал экзамен патриарх советской гидродинамики, почетный член восьми зарубежных академий наук, профессор и прочая и прочая, «черный» полковник Анатолий Николаевич Патрашев. Доктор технических наук в 29 лет, профессор в 32 или 33 года, член-корреспондент АН АзССР в те же годы, автор многих монографий по прикладной гидравлике и гидродинамике, один из основоположников советской магнитной гидродинамики, Анатолий Николаевич был живой легендой ВМФ СССР еще при жизни. Ко времени описываемых событий ему было далеко за 60, он относился ко всем, без исключения курсантам и офицерам Училища (в основном также его бывшим ученикам) исключительно доброжелательно и по-отечески фамильярно. Патрашев в принципе не признавал субординации, для него не существовало особой разницы между курсантом и адмиралом, он был «классическим» рассеянным профессором, преподавателем, как говорится, от бога. Ходили слухи, которым я лично склонен верить, что Анатолия Николаевича несколько раз в периоды «звездопадов» представляли к присвоению генеральского звания, но каждый раз его откровенные высказывания о коммунистической партии и советском правительстве сводили на нет все усилия его доброжелателей. Как бы то ни было, но лучшего преподавателя мы даже представить себе не могли, да и не желали. Учебник авторов Патрашева, Кивако и Гожия был для корабелов настольной книгой. Анатолий Николаевич Патрашев заслуженно носил почетное у курсантов и офицеров во все времена прозвище «Дед». Оно всегда и везде произносилось только с любовью и уважением и только с большой буквы. Дед был единственным и неповторимым.

Анатолий Николаевич никогда не требовал от курсантов невозможного. Он чудесно понимал, что его наука в дальнейшем потребуется в лучшем случае одному выпускнику из десятка или даже нескольких десятков нынешних курсантов. Те, кто намеревался в дальнейшем серьезно заниматься наукой, должны были потрудиться основательно, чтобы получить на его экзамене хотя бы «четверку». О большем могли мечтать только те, кто действительно в течении года постоянно занимался гидродинамикой, мыслил нешаблонно и хорошо знал высшую математику, ибо гидродинамика без последней вообще немыслима. Для всех прочих смертных существовал некий «прожиточный минимум» из основных понятий, определений и формул, который был вполне достаточен для получения заветной минимальной положительной оценки. За три-четыре дня до экзамена Патрашев приносил в класс три с половиной листа текста и формул, содержащих все необходимые знания. Большинство курсантов в связи с вышеизложенным заранее ничего не учили, ожидая в виде манны небесной заветные листочки. Даже не очень прилежные ученики способны выучить такой объем информации в отведенные расписанием экзаменов сроки, а среди слушателей Дзержинки тупых субъектов практически не было. Правда, отдельным курсантам отдельные предметы давались с трудом, но зато они, как правило, преуспевали в других дисциплинах.

В отличие от прочих преподавателей, Анатолий Николаевич Патрашев разрешал курсантам пользоваться на экзаменах любыми учебниками и конспектами, справедливо полагая, что если человек не понимает физической сущности процесса, никакие формулы ему не помогут.