Под водой, в небесах, на паркете. Том 1

– Да вроде это не наши? – усомнился другой, очевидно, более трезвый.

Подобная аргументация, однако, не показалась его сослуживцу убедительной:

– Один черт – офицеры!

Тяжелая штакетина обрушилась на ничего не подозревавшего и, соответственно, не ожидавшего нападения Рубцова. Удар пришелся по лицу. Хрустнули вминаемые внутрь черепа кости основания носа, хрящевая перегородка была раздроблена, мягкие ткани разорваны. Каким-то чудом уцелел глаз, хотя надбровная дуга, принявшая на себя удар, была вмята почти на сантиметр. Сознание покинуло офицера практически мгновенно. Он упал и в дальнейших событиях участия не принимал. Капитан-лейтенант Котов остался один против двух вооруженных дубинами мичманов. Выручили подоспевшие с нашей лодки мичмана, вступившиеся за своих офицеров. Один из нападавших побежал за подкреплением на стоявшую у стенки завода АПЛ… Наши тоже сбегали за подкреплением. В драку включались все новые лица, возвращающиеся на завод… Дальнейший ход событий вы уже знаете.

ЧП флотского масштаба надо было немедленно замять. Конечно, драки типа «стенка на стенку», то бишь экипаж на экипаж, случались и раньше, но тут дело было не только в этом. Шутка сказать, передрались экипажи двух известнейших атомоходов. Наша лодка была инициатором соцсоревнования на Северном флоте, «50 лет СССР» тоже гремела всю округу. Это уже попахивало крупной политикой. Начальство действовало быстро и решительно, но без особого шума. Никто не был заинтересован в раздувании скандала. Чтобы избежать драк в дальнейшем, АПЛ «50 лет СССР» немедленно выгнали в море и отправили в родную базу, благо доковые работы были на ней уже закончены, и она стояла у стенки. Мы больше никогда не встречались в одном порту, об этом командование флота позаботилось. Следствие было быстрым, а расправа – скорой. Мичман, произнесший сакраментальную фразу и нанесший роковой удар, получил, если мне память не изменяет, семь лет тюремного заключения. Причем прокурор пояснил, что если бы он просто нанес удар, не упоминая офицеров, то срок был бы примерно наполовину меньше. Его приятель – молчун – отделался то ли четырьмя, то ли тремя годами изоляции от общества. Капитан-лейтенант Рубцов, лицо которого было сильно изуродовано, вернулся в строй, но это был уже совершенно другой человек. Какой-то психологический надлом, произошедший в нем, был заметен невооруженным глазом. Командиры обеих лодок вызывались «наверх», полагаю, не для поощрения. Замполиты получили взыскания по своей линии. Но все делалось тихо, при закрытых дверях. Больше об этом инциденте никто нигде и никогда не упоминал, как будто его и не было…

Конечно, ЧП не нужны ни в одном ведомстве, а тем более в силовой структуре. Доложишь «наверх» о происшествии, так сам первым и пострадаешь. Можно запросто лишиться продвижения по службе, присвоения внеочередного (или очередного) звания, ордена, приуроченного к той или иной юбилейной дате, вылететь из очереди на квартиру, из списков офицеров, направляемых на учебу в ВМА… Список можно продолжить. А сколько удовольствий можно огрести по партийной линии?! Нет уж, лучше молчать как партизан на допросе. Конечно, шило в мешке не утаишь, но тут, во-первых, как повезет, а во-вторых, смотря как сформулировать и доложить. Одно и то же происшествие всегда можно представить по-разному. Доходило до анекдотичных ситуаций. Вспоминается случай с нашим старпомом по боевому управлению, капитаном второго ранга (в то время) Михаилом Михайловичем Киселевым. В один из снежных, морозных, осенних дней он заступил дежурным по нашей 41 дивизии стратегических ракетоносцев в поселке Островная. Накануне вышел приказ о демобилизации, «годки» во всех экипажах готовились отметить это историческое событие, так что обстановка была приближенная к боевой. Повальные обыски казарм, осуществленные командным составом атомоходов и силами дежурно-вахтенной службы, конечно, подсократили запасы спиртных напитков, приготовленных по столь торжественному поводу, но все хорошо понимали, что конфискованные бутылки и фляги – это лишь верхушка айсберга. Основные припасы остались нетронутыми, и должны были «сработать» в самый неподходящий момент. Готовились все – и «годки», и командный состав РПК СН и АПЛ, стоящих в базе, и командование всех трех дивизий, ОВРа, и командование флотилии, и комендатура…

Попойки начались по-плану. Вначале все шло более ли менее пристойно. К 23 часам в одной из казарм началось громкое выяснение отношений между перепившимися годками. Должен заметить, что экипажи РПК СН размещались в пятиэтажных казармах, по одному на этаж. К счастью Михаила Михайловича, экипаж, о котором идет речь, был дислоцирован на втором этаже. Когда дежурный по дивизии, получив сигнал о ЧП в казарме, прибыл наводить порядок, он застал весьма примечательную картину. Дежурный по команде был обезоружен и заперт в подсобке, офицеры отсутствовали, несколько перепившихся мичманов спало в своих каютах, молодые матросы зашхерились кто куда, а собирающиеся на ДМБ старшины и матросы, изрядно набравшиеся к этому времени, бодро мутузили друг друга. Выяснять, что послужило конкретной причиной столь бурного проявления радости по поводу вышедшего приказа о ДМБ, Киселев не стал. Он попытался скомандовать «Смирно!», что в данной конкретной ситуации было грубейшей ошибкой, за которую он тут же и поплатился. Залитые водкой и другими спиртосодержащими жидкостями мозги 21-летних пацанов уже не были способны адекватно воспринимать ситуацию, а тем более анализировать ее и просчитывать последствия своих действий. Им было хорошо, очень хорошо, душа требовала подвигов, поэтому такая мелочь, как дежурный по дивизии, была воспринята просто как досадная помеха, которую нужно устранить. Кавторанга мгновенно обезоружили, отобрав его кортик, после чего под громкое улюлюканье зрителей выкинули его со второго этажа в окно. Следом за ним полетел кортик. Михаилу Михайловичу крупно повезло: он воткнулся головой в огромный сугроб под окном казармы и, прорыв довольно длинный ход, благополучно выбрался наружу, не забыв прихватить свое табельное оружие. Последствий для его здоровья этот полет со второго этажа не имел. Порядок в казарме наводила дежурная рота, вызванная им, а дальнейшее расхлебывание ситуации было поручено военной прокуратуре и политотделу. Поднимать шум никто не был заинтересован, поэтому «совет в Филях» решал только одну проблему – как замять дело? Распитие спиртных напитков, нападение на старшего офицера при исполнении им служебных обязанностей, конфискация у него оружия, отправка его со второго этажа вниз без лифта и прочая, и прочая. Дело тянуло на несколько десятков лет (в сумме) для мирно собиравшихся на ДМБ старшин и матросов. Но… Ох уж это наше НО! Отличная лодка, передовая дивизия, пятно на флотилию… Доклады «наверх», комиссии ГЛАВПУРа, ГШ, МО СССР. Бр-р-р-р-р, подумать страшно. И все из-за какого-то капитана второго ранга? Ну уж нет! Дудки!

Юристы нашли блестящее решение. Оказалось, что виноват во всем именно пострадавший капитан второго ранга. Отдавая приказание «Смирно!», Михаил Михайлович Киселев, оказывается, не приложил руку к головному убору, грубо нарушив Устав ВС СССР. Это подтвердили несколько «морально пострадавших» годков, которые просто не смогли пережить без нервного потрясения такое вопиющее поведение дежурного по дивизии. На нервной почве у них возникло кратковременное помутнение сознание, в связи с чем они начисто запамятовали, кто, как и в какой последовательности действовал в данной ситуации. Очнулись они только тогда, когда капитан второго ранга «непонятно зачем сиганул со второго этажа в окно». Обеспокоенные столь «неадекватным» поведением последнего, они выглянули в окно, убедились, что он благополучно выкопался из сугроба, и успокоенные и умиротворенные, направились спать… Дабы их не беспокоила в дальнейшем военная прокуратура и для компенсации потерянных в ходе «разбора полетов» нервных клеток, командующим флотилии, вице-адмиралом Коробовым, было принято решение немедленно демобилизовать их и отправить домой с первым же пароходом.

Комментарии, как говорится, излишни…

Каждый из нас, покопавшись в памяти, может припомнить уйму подобных случаев. Начальство на Руси, да и во всем мире, никогда не любили беспокоить плохими вестями. Правда, следует признать, что за прошедшие века есть определенный прогресс: в старые времена гонцам, приносящим дурные вести, грозили гораздо большие неприятности, чем сейчас. Их могли обезглавить, посадить на кол, затоптать конями, могли вырвать язык или залить глотку расплавленным свинцом. Сейчас все намного проще и цивилизованнее. Ну, лишат премии, ну, переведут служить поближе к северному полюсу, ну, лишат звездочки или переместят в очереди на квартиру. Но не смертельно ведь! Так, мелочи жизни, правда, все равно неприятные. Нет уж, лучше пусть начальники пребывают в блаженном неведении. И неважно, кто он – старшина роты или Президент Российской Федерации. Судя по последним телевизионным выступлениям премьер-министра России, Владимира Владимировича Путина, он, будучи Президентом России, тоже получал тщательно дозированную и отретушированную информацию о положении дел в стране. Сейчас, на несколько более низком уровне, столкнувшись с реалиями нашей жизни, он кажется удивленным и озадаченным, ведь восемь лет его убеждали в том, что все идет превосходно. Понятно, что чиновники из ближайшего окружения, среди которых, кстати, много офицеров, стараясь не портить настроение главе государства и главнокомандующему в одном лице, всегда исходили только из интересов последнего (не забывая и о собственной безопасности), и их действия были вызваны только благими намерениями, но куда вымощена дорога последними, всем известно, так же, как и то, что получилось в результате…

Остается надеяться, что нынешний президент России, Дмитрий Анатольевич Медведев, будет получать достоверную информацию, дабы иметь возможность принимать правильные и своевременные решения.

Честь имею!

Тяжело в учении – легко в бою

(или кое-что о технике безопасности)

Начало февраля 1977 года я, молодой лейтенант-инженер флота, встретил в общежитии Высших офицерских классов ВМФ в славном граде имени В. И. Ленина. К этому моменту я уже давно сдал все зачеты на самостоятельное управление группой, дивизионом живучести и дежурство по кораблю, несколько раз сходил в море, успешно «закрывал» зачетный листок на допуск к управлению БЧ-5 и чувствовал себя на РПК СН 667-Б проекта если не как рыба в воде, то достаточно уверенно. Последнему обстоятельству поспособствовало и то, что, оказавшись пару раз в аварийной обстановке, я не потерял голову, а своими грамотными и своевременными действиями сумел предотвратить развитие аварии. Конечно, я хорошо понимал, что в первую очередь это заслуга моих замечательных преподавателей и наставников, вложивших в нас не только свои знания, но и свои души, но мне все же было приятно, когда на разборе «полетов» в мой адрес прозвучало несколько теплых слов из уст очень уважаемого мною флагмеха 41-й дивизии стратегических ракетоносцев, капитана 1 ранга Николая Григорьевича Криницкого. Я попал в поле зрения этого замечательного человека, давшего путевку в жизнь сотням молодых офицеров, что и послужило началом моей флотской карьеры. Николай Григорьевич чудесно понимал, что при всей моей подготовке (чем я был полностью обязан блестящему профессорско-преподавательскому составу Высшего военно-морского инженерного училища имени Ф. Э. Дзержинского и моим старшим товарищам с К-279), я – всего лишь, возможно и перспективный, но – полуфабрикат, который требует серьезной доработки. Флагмех с дальним прицелом принял решение направить меня на вышеупомянутые специальные аварийно-спасательные курсы при Высших офицерских классах ВМФ. Таким образом я и оказался в холодном, заснеженном Ленинграде в начале февраля 1977 года.

64 офицера со всех флотов с инженерным образованием приступили к занятиям. Контингент был разношерстный. От лейтенанта до капитана 2 ранга. От 23-х до 42-х лет. От искренне желающих получить дополнительные знания, столь необходимые в дальнейшей службе, до столь же искренне желающих отдохнуть на протяжении нескольких месяцев от опостылевшей и совершенно бесперспективной службы. Все зависело от флагмехов. Некоторые, такие, как Криницкий, посылали молодых перспективных офицеров, планируя в дальнейшем продвигать их по служебной лестнице, другие откровенно решили хоть на три-четыре месяца избавиться от местных алкашей. Каждый решал свои задачи как умел…

Нас разбили на восьмерки. Постарались собрать подводников в одни группы, надводников – в другие, так сказать, разделили по интересам. В группе, в которой оказался я, были собраны подводники, старые морские волки – один капитан 2 ранга, 6 капитанов 3 ранга, и один салага – лейтенант. Стоит ли уточнять, что этим последним был я?

Занятия были хорошо поставлены и продуманы. Могу не кривя душой сказать, что и преподаватели, и руководители курсов делали все от них зависящее, чтобы за относительно небольшой срок обучения вложить максимум знаний в головы своих слушателей. Они преуспели в этом своем стремлении настолько, что по вечерам мы едва добравшись до своего общежития, просто «отключались», продолжая вздрагивать и вскрикивать во сне, когда нам снились отдельные статьи РБЖ ПЛ (Руководство по борьбе за живучесть ПЛ), ПУАБа (Правила по уходу за аккумуляторными батареями) или других специальных инструкций и наставлений. Нас учили всему – от борьбы с крупными корабельными пожарами и поступлением воды внутрь прочного корпуса ПЛ до действий в условиях отключения электроснабжения, освещения (включая аварийное), учили резке и сварке на воздухе и под водой, и еще многому другому, словом, всему, что может пригодиться в непростой жизни подводника.

Практические отработки шли на базе 40 НИИ МО СССР, по-простецки – НИИ-АСС (Аварийно-спасательной службы). Курс по борьбе с крупными корабельными пожарами вел капитан 2 ранга Недвецкий. После успешной сдачи зачетов по теории вопроса нас вывезли «на природу» для закрепления знаний на практике. Стояла студеная погода. Градусник с утра показывал —16 градусов по Цельсию. Мы зябко ежились от холода и кутались в свои шинели, сидя на длинных деревянных скамьях в промерзшем бараке. Недвецкий, проводивший занятия, казалось, не замечал холода, хотя был в одной тужурке. Выглядел он очень торжественно в парадной офицерской форме с золотыми погонами, золотым шитьем на лацканах тужурки и с четырьмя широкими шевронами на каждом рукаве. Лицо Недвецкого просто сияло. Мы все уже были в курсе, что после занятий он с супругой идет на премьеру модной постановки в Мариинский театр, времени – в обрез, поэтому он и был вынужден надеть парадную форму, чтобы сэкономить несколько драгоценных минут на переодевании. Занятия шли в быстром темпе. Кавторанг быстро повторил нам правила обращения и устройство новейшего по тем временам аэрозольного огнетушителя ОА-5, после чего разбил нас на восьмерки и предложил первым счастливцам приготовиться. Я оказался среди избранных. Щелкая зубами от холода, мы без особого энтузиазма переоделись в РБ (робы) и разобрали пластиковые строительные каски. Старший нашей восьмерки, капитан 2 ранга, попробовал приподнять сияющий свежей краской огнетушитель. По всей вероятности, ОА-5 оказался значительно тяжелее, чем он предполагал. Крякнув, капдва поставил его на палубу:

– Сколько же он весит? Пи-пи-пи-и-и…

(Беру пример с телевидения).

– 17 килограммов.

– Лейтенант, – (это мне), – бери!

Я с трудом оторвал это чудо передовой технической мысли от дощатого настила. Действительно, тяжеловат! Делать нечего, я поплелся вслед за товарищами на мороз к макету корабельного помещения, о котором надо сказать отдельно.

Это было, как сейчас говорят, отдельно стоящее сооружение, примерно 5 х 5 метров, сваренное из стальных листов, имеющее пару иллюминаторов и пару дверей, расположенных на противоположных переборках. Строение утопало в снегу. Мы гуськом, вслед за Недвецким, прокладывающим тропу в щегольской шинели, фуражке и белом шарфе, приблизились к нему на несколько шагов. Аркадий Владимирович огромным ключом открыл амбарный замок на обращенной в нашу сторону двери. Распахнув ее, он широким жестом предложил нашей восьмерке проследовать в промерзшее нутро этой комнаты пыток. В сумраке камеры проглядывались очертания корабельных насосов, распределительных щитов и прочего судового оборудования, изображавшего насыщение отсека. Надо сказать, создатели тренажера потрудились на славу: отсек действительно здорово напоминал помещение крупного надводного корабля. Для имитации отсека подводной лодки он был непозволительно просторен. Мы топтались на месте, вытягивая шеи в тщетной попытке рассмотреть что-либо внутри этого железного ящика. Никто не желал проявлять героизм и лезть внутрь первым.

– Ну что же вы! Заходите! – Недвецкий отчаянно тер ухо, пытаясь не допустить обморожения. Фуражка смотрелась красиво, но абсолютно не спасала от холода.

– Но, товарищ капитан 2 ранга, – попробовал применить свои теоретические знания на практике кто-то из офицеров, – по-моему, положено при проведении подобных тренировок открывать вторую дверь и раскатывать пожарные рукава на всякий случай, вдруг огнетушитель не сработает…

– Умница! – саркастически отреагировал Недвецкий – Считай, что теорию сдал! ОА-5 не сработает? Пи-и-и-и-и-и-и-и-и-и! Вторую дверь открыть? А теплый гальюн рядом не оборудовать? Додумался! Видишь, у меня ключа от нее нет, где же я его сейчас буду искать? Ладно, не боись! Огнетушитель – зверь! Моргнуть не успеете, как пламя будет ликвидировано! Что же касается рукавов, то поймите сами: мороз, они же потрескаются! Кто потом их будет списывать? Ты? То-то! Вперед и с песнями!

После такой пламенной речи преподавателя возражать и настаивать на соблюдении предписанных руководящими документами правил техники безопасности, было как-то неудобно. Мы молча полезли во чрево преисподней. Внутри было еще холоднее, чем снаружи. Пар, вырывающийся при дыхании, оседал в виде кристалликов льда на РБ, на каски, на новенький ОА-5. Меня, да и всех нас, колотила крупная дрожь. Никто и не предполагал, как жарко нам всем станет всего через несколько коротких минут…

– Отойдите подальше от двери! – Недвецкий попятился от входа на десяток шагов.

Мы все машинально выполнили команду, сгрудившись у противоположной входу переборки. Надо отдать должное пиротехникам, готовившим камеру к занятиям, – пороху они не пожалели. Оглушительный взрыв в районе входной двери, предваряемый ослепительной вспышкой, потряс сооружение. Его эхо заметалось между переборками, механизмами, судовым оборудованием и нами, затухая, возвращаясь, и вновь пропадая где-то под подволоком. Мы оглохли и ослепли на несколько секунд. Когда глаза понемногу вновь обрели способность видеть, языки пламени уже лизали проем входа, медленно, словно нехотя, пробираясь вслед за разливающимся соляром в нашу сторону. От них кверху поднимались клубы совершенно черного дыма. Я стоял с огнетушителем в руках и как завороженный смотрел на эту сцену. Из задумчивости меня вывел мощный пинок в – как бы это поделикатнее сказать… – словом, в корму пониже ватерлинии, надеюсь, читатели поняли. Капдва, старший нашей группы, был взбешен:

– Тебе что, особое приглашение требуется? Туши, пи, пи, пи-и-и-и-и-и!

Я приподнял ОА-5, взялся за вентиль.

– Не сметь! Пусть разгорится! – фигура Недвецкого смотрелась слегка искаженно сквозь языки пламени.

– Туши!

– Не сметь!

– Туши!!!

К этому времени языки пламени уже полностью скрыли дверной проем и с ревом стали заворачиваться к подволоку. Густой черный дым, собравшийся вверху помещения, заставил нас пригнуть головы. Пользуясь тем, что нас уже не видно и преподаватель не сможет оценить моих действий, я приподнял огнетушитель и резко отвернул головку вентиля. Послышалось легкое шипение. Раструб ОА-5 выбросил небольшое облачко аэрозоли и… сдох. Я потряс баллоном, все еще надеясь на чудо. Увы, чуда не произошло. ОА-5 умолк навеки. Это стало понятно. Непонятно было другое – что нам всем делать дальше. Нестерпимый жар загнал нас в дальний угол. Единственный выход был отрезан стеной пламени. Едкий дым поставил нас на колени в буквальном смысле этого слова: выше дышать было уже нечем. Рассчитывать на помощь извне было по меньшей мере глупо – пока наши товарищи сбегали бы за другим огнетушителем, мы были бы уже кремированы живьем. Головы оказавшихся в огненной западне офицеров работали с предельной скоростью: в наши планы не входило ни сгорать заживо, ни задыхаться в дыму. Единственным плюсом в нашем положении было то, что мы к этому моменту полностью забыли о морозе. Обморожение или даже банальная простуда нам явно не угрожали. Положа руку на сердце, никто из нас в тот момент не имел бы ничего против того, чтобы оказаться на морозе. Гул пламени в тесной железной коробке вызывал мурашки на коже. В остальном внутри было тихо, как в могиле. Снаружи, напротив, раздавались вопли капитана 2 ранга Недвецкого, отчаянно призывавшего нас немедленно воспользоваться чудом современной техники. Увы, как говорится, сами были бы рады, но…

Первым опомнился старший нашей группы. Старый морской волк, механик с ПЛ, побывавший в своей жизни в разных ситуациях, капдва коротко бросил нам:

– Делай как я!

Набросив полы куртки на голову и пригнувшись почти до палубы, он метнулся сквозь пламя к спасительному проему выхода. Надо отдать должное всем офицерам – никто не запаниковал, не попытался спасти свою драгоценную шкуру первым. Мы молча, по очереди, выскочили сквозь бушующее пламя на площадку перед тренажером. «Очередь» образовалась стихийно – в зависимости от близости нахождения к выходу.

Я оказался шестым. И последним, кто отделался легким испугом, без ожогов. Следом за мной выскочили два капитана 3 ранга, которым повезло значительно меньше: у одного пламя опалило кисти обеих рук, у другого в добавок к рукам пострадала и шея – он плохо прижал полы куртки к телу. Все мы хорошенько наглотались дыма. Выскочив на волю, мы дружно повалились в снег, и, как по команде, оглянулись. Картина, представшая перед нашим взором, навсегда врезалась мне в память. На фоне темнеющего на глазах неба чернела коробка пожарного тренажера. Внутри плясали огненные языки. Форс пламени с ревом вырывался из проема входной двери и заворачивался примерно на метр к выступившей молодой луне. Туда же устремлялся и столб черного-пречерного дыма. Только теперь нам стало по-настоящему страшно. Мы сидели прямо на снегу и отчаянно кашляли, казалось, наши легкие, возмущенные тем, что их заставили усваивать кислород из какой-то адской раскаленной смеси воздуха и продуктов сгорания соляра, просто пытаются выбраться наружу через широко открытые рты. Пардон за подробности, но мы постоянно отплевывали сгустки черной от сажи мокроты, вырывавшейся из самых отдаленных уголков легких. Никто из нас более не ощущал мороза. Напротив, всем было жарко, хотя тела и сотрясала крупная дрожь. О том, что могло с нами случиться всего пару минут назад, мы старались не думать, просто молча смотрели, как выгорают остатки топлива в камере, чуть не ставшей нашей братской могилой. Наши сокурсники угрюмо молчали. То, что произошло на их глазах, в комментариях не нуждалось. Полнейшая безответственность одного человека и грубейшее нарушение им правил техники безопасности едва не привели к трагедии. Сам «виновник торжества», белый как полотно, носился кругами между офицерами и догорающей УТС. Руки у него тряслись, а с губ слетали нечленораздельные слова. Раз за разом Недвецкий пересчитывал всех, кто выскочил из огненной ловушки. Восемь! Восемь!!! Он только что счастливо избежал уголовной ответственности, но это еще не означало, что ее вообще не наступит. Вид у Аркадия Владимировича в тот момент был далеко не бравый…

Немного прокашлявшись, почувствовал, что моя левая рука что-то судорожно сжимает. Переведя взгляд на нее, я обнаружил, что это присной памяти суперсовременный ОА-5, едва не угробивший нашу группу. Зачем я не бросил его в том аду, а потащил за собой сквозь стену огня, хоть убейте – по сей день не знаю. Огнетушитель в моей руке заметил и Недвецкий. Он радостно схватил его, но оторвать мои пальцы было не так-то просто. Рука явно не желала расставаться с 17-килограммовым грузом. Пальцы не хотели разжиматься, их пришлось отгибать по одному. Проштрафившийся преподаватель схватил огнетушитель и сломя голову бросился в учебный центр. Его никто не задерживал…

Обожженные товарищи приложили к своим пострадавшим местам снег и вместе с нами молча наблюдали, как догорает огонь в железном ящике. Правда, «молча» – это не совсем верно. Мы все, как я уже упоминал, отчаянно кашляли на разные лады, словно подхватили коклюш. Мороза по-прежнему никто не ощущал. Внезапно перед нами возникла фигура Недвецкого с ОА-5 в руках. На белом, мертвом от пережитого страха лице, сияла улыбка, точнее гримаса, которую с натяжкой можно было принять за улыбку:

– Вот! Нашел! Оказывается, просто воздуха в пальчиковом баллоне не оказалось! Нечем было распылять фреон. Я заправил, можно попробовать еще раз!

Никто не произнес ни слова. Мы с интересом смотрели на своего преподавателя. Не знаю, что отражалось на наших лицах, кроме отблесков догорающего пламени, но он все понял правильно. Губы его дрожали, но, собрав остатки собственного достоинства, Аркадий Владимирович попытался как можно беспечнее сказать:

– Ну что ж, я не настаиваю, отдыхайте. Зачеты сдадите в следующий раз! Вторая группа – приготовиться!

Мороз таки достал нас. Мы встали и побрели переодеваться и зализывать свои раны. Из окна учебного класса, клацая зубами и натягивая шинели, мы наблюдали, как словно по мановению волшебной палочки появились ключи от второй двери этой железной будки, как несмотря на мороз раскатывали пожарные рукава и как нашей второй группе выдавали каски с пластиковыми забралами. Значит, можно, если хочется!

Ребята из второй группы поступили разумнее нас. Они не давали пламени разгораться, а тушили его прямо в зародыше. Чужой опыт тоже чего-нибудь да стоит! Надо отметить, что и Недвецкий не настаивал на том, чтобы дать пламени разгореться… Отработка прошла успешно. Аркадию Владимировичу повезло во второй раз: среди нас (включая и потерпевших) не оказалось ни одного склочного человека, который жаждал бы крови. Никто и не подумал жаловаться по инстанции, так что Недвецкий отделался испугом и опозданием на премьеру спектакля, за что, думается, он получил сполна от супруги…

Занятия продолжались. Нашей восьмерке, несмотря на то, что все правила техники безопасности теперь соблюдались неукоснительно, а огнетушители проверялись по несколько раз, официально проставили зачеты и разрешили более не принимать участие в тренировках. Честно говоря, сначала мы все обрадовались – уж слишком велик был пережитый стресс. С интересом наблюдали, как наши товарищи суетливо кидались тушить первые языки пламени, как некоторые сразу выскакивали через противоположные двери из камеры «крематория», как мы для себя называли УТС. Спустя три недели мы поняли одну простую истину: если мы не переломим себя и вновь не пройдем через эту камеру, у нас навсегда останется страх перед пожаром на корабле или, что еще хуже, на подводной лодке. Надо было видеть глаза Аркадия Владимировича, когда вся наша великолепная восьмерка подошла к нему на очередных занятиях по противопожарной подготовке с просьбой допустить нас до тренировок. Он был явно растроган и смущен. Лично проверил огнетушитель, нашу экипировку и сказал редкие для 1977 года слова: «Ну, с Богом!»