Я сажусь в кровати, оглядываясь на Джессику – не разбудил ли ее. Она спит на животе, и ее лицо словно бы прячется за копной волос.
– Да? – Я протираю глаза и чуть приподнимаю колени.
– Это я.
У меня занимает несколько секунд понять, кто «это я».
– Оливия?
Смотрю на часы – те показывают 4:49. Опускаю ноги с кровати, придерживая телефон между ухом и плечом. Прежде, чем она успевает хоть что-то сказать, я уже натягиваю брюки и ищу туфли.
– Калеб, прости… Я не знала, к кому еще обратиться.
– Не извиняйся, просто говори, что случилось.
– Добсон случился. – Ее голос тороплив и невнятен. – Он посылал мне письма целый год, а прошлой ночью сбежал из Селбета. В полиции считают, он направляется сюда.
Я отстраняюсь от телефона, лишь чтобы влезть в рубашку.
– Где Ноа?
Тишина на той стороне провода растягивается так долго, что я беспокоюсь, не повесила ли она трубку.
– Оливия?
– Его здесь нет.
– Ладно, – говорю я. – Ладно. Буду через тридцать минут.
Расталкиваю Джессику, чтобы сообщить, куда отлучаюсь.
– Хочешь я поеду с тобой? – предлагает она, едва открыв глаза.
– Нет, все в порядке.
Целую ее в висок, и она с облегчением обмякает в постели. Выходя из лифта и направляясь к гаражу, я чувствую аромат соли. Океан всегда источает умопомрачительный аромат в ранние утренние часы, когда машинные выбросы и общее человеческое загрязнение еще не пробудились для следующего дня.
Тридцать минут уходит на то, чтобы добраться до Санни-Айлс-Бич, где ее жилой комплекс возвышается над остальными, одной стороной к городу, второй к океану. Это единственное жилое здание с отражающим стеклом снаружи. Когда я захожу в вестибюль, ночной менеджер оглядывает меня так, будто я сумасшедший по имени Добсон, только что сбежавший из дурдома.
– Миссис Каспен строго распорядилась никого не пускать, – чеканит он.
– Позвоните ей, – указываю на телефон я.
Позади меня раздается ее голос:
– Все хорошо, Ник.
Я оборачиваюсь, и она шагает мне навстречу. На ней белые штаны для йоги и худи из того же комплекта, капюшон низко надвинут на лицо, и из-под него выглядывают спутанные пряди, подчеркивающие встревоженное выражение. Я поступаю так, как кажется правильным: преодолеваю расстояние между нами и притягиваю ее к себе. Она прячет лицо у меня на груди, так что едва может дышать, и переплетает руки на моей шее вместо спины. Мы всегда обнимались именно так, невзирая на разницу в росте. Она называла это Ударом Сверху. В колледже она постоянно просила: «Удар Сверху, Калеб», – и окружающие пялились на нас так, будто я серьезно готовился врезать ей.
– Тебе страшно? – шепчу я ей в волосы.
Она кивает:
– То я и получаю.
Она звучит неразборчиво, поэтому я приподнимаю ее подбородок. Ее губы лишь в дюйме от моих. Я помню, какие они мягкие, и борюсь с порывом испробовать их на вкус. Что возвращает нас к самому насущному вопросу.
– Где твой муж, Оливия?
Она выглядит настолько опечаленной, что я мгновенно жалею, что вообще спросил.
– Не задавай этот вопрос сегодня, ладно?
– Ладно, – соглашаюсь я, не отводя от нее глаз. – Не хочешь позавтрокать?
Она улыбается, подлавливая меня на неправильном произношении. Раньше мы всегда произносили это слово именно так.
Мы.
Раньше.
Она нервно косится на выход из здания.
– Герцогиня, – говорю я, ободряюще сжимая ее предплечье. – Я с тобой.
Улыбаюсь ей совсем тонко.
– Это хорошо, – кивает она, – потому что, если он до меня доберется, у меня будут чертовы проблемы.
Я смеюсь над ее сухим чувством юмора и подгоняю ее к двери.
Где мы сталкиваемся с Кэмми.
– Какого хрена! – вскидывает руки вверх она. – Не знала, что у нас планируется такое долбанутое романтическое воссоединение!
Оливия прячет глаза за ладонью:
– Не осуждай меня.
Кэмми шлепает меня по заднице и обнимает Оливию:
– Я же говорила, что сразу приеду, не нужно было ему звонить.
– Я позвонила ему еще до тебя, – говорит Оливия. – С ним мне спокойнее, чем с тобой.
– Из-за его огромного члена, да? Он мог бы просто пошлепать им Добсону по лицу, и…
– Давайте на моей машине, – говорю я, открывая дверь. Кэмми карабкается мимо меня и распластывается на заднем сиденье. – Привет, Кэмми.