Соль Вычегодская. Строгановы

Немного повеселей стало на строгановском дворе. Орёлка один все волком глядел, прятался по углам.

Данилка уж стал на него обижаться. То целыми днями вместе бегали, голубей гоняли, рыбу ловили, за брусникой в лес с другими парнишками ходили, а теперь не дозваться было Орёлки. Забьется к Галке в чулан и не идет оттуда.

Данилка пожаловался тетке:

– Тетушка, вели Орёлке со мной голубей гонять. Не слухает он меня.

– Не замай его, сынок, – сказала Анна. – Вишь, он по батьке сильно убивается. Дай срок, обойдется.

Но Данилке неохота было ждать. Он побежал в Галкин чулан над повалушей Ивана Максимовича в башенке и крикнул Орёлке:

– Орёлка, Анна Ефимовна тебе велела с мной голубей гонять.

– Хошь, возьми моих голубей, – сказал Орёлка, – мне не надобно.

– Вправду? – обрадовался Данилка. – А ты чего хошь? Хошь я тебе кубарь дам, что мне батька летошний год с Москвы привез.

– Не. Не надобно. Дай мне лучше нож, что тебе намедни коваль выковал.

– Ладно. А тотчас пойдем голубей гонять.

– Подь сам. Неможется мне.

– Неможется! Чай, ты не бабка Марица. То ей все неможется. Иди, что ль!

– Не пойду.

– Как ты смеешь мне так молвить! – крикнул Данилка. – Подь тотчас.

– Не пойду.

– А вот погодь, выдерут тебя, как батьку твово.

Орёлка вскочил, кинулся на Данилку, вцепился ему в волосы, повалил на землю, а сам кубарем скатился с лестницы.

Когда Данилка вскочил и с ревом побежал вниз, Орёлки уж и след простыл.

Навстречу ему шел Галка.

– Ты чего, Данилушка? – спросил он ласково, – Аль убился?

– Орёлка! Держи его! – кричал Данилка. Побил меня. Я его отодрать велю.

– Ах, он озорник! Вот я ему ужо ухи надеру, – говорил Галка, удерживая Данилку за плечо. – А ты видал, Данилушка, какой саадак[15 - Саадак – полное вооружение для всадника.] Жданка с Москвы Ивану Максимычу привез. Цельный набор и для коня и для всадника – и нагрудник, и колки, и задки, и шестопер[16 - Шестопер – палица с шестью перьями.], и щит, и кольчуга, хошь покажу? Как жар горит. И твой самострел там повешен.

Данилка еще всхлипывал, но Галку слушал.

– А где то?

– В повети, под повалушей. И ключ у меня.

– Ладно, пойдем. А про Орёлку я батьке скажу. Пущай он его отодрать велит.

– Я его и сам выдеру. Данилушка. Чего Ивану Максимычу докучать. Пойдем-ка в поветь.

* * *

В тот же день Андрей Семенович уезжал в Вологду. Осень уж настала. Того и гляди, морозы ударят, а до Вологды путь не близкий. Хорошо, что плыть по воде – Вычегдой, а потом Сухоной.

С почетом проводили старика. Не одна родня, а и настоятель соборный, и «лучшие люди»[17 - «Лучшими людьми» называли тогда богачей, а бедняков – «меньшими».] вычегодские. Иван кланялся ему в ноги, благодарил за науку, посулил все исполнить, про что дядюшка говорил.

Наутро Иван велел позвать к себе брата.

Долго ждала Анна Ефимовна мужа. Наконец Максим Максимович вернулся, сел на лавку и голову опустил.

– Ты чего, Максим? – спросила она. – Аль ругал тебя за что Иван?

– Не. Не ругал.

– А чего звал-то?

– А на Пермь чтоб ехать.

– Чего? – Анна даже с лавки вскочила. – Да ты в уме, Максим? Кому ехать-то?

– А нам, Анница.

– Да не может того статься! Максимушка! – сказывай ты мне по ряду, чего говорил-то тебе Иван. Ну, как пришел ты к ему, чего он сказал?

– «Чего рот разинул, дурень?»

– Hy?

– Ну, закрыл я, Анница.

– Ну, сказывай, чего памятуешь.

– Про Пермь он тут поминал. И про первопутку. И про голубей. На санях, мол, по первопутке.

– Пошто про голубей?

– Ладно уж. А он?

– Ох, Анница, не серчай ты на меня. Долго он говорил. Невмочь мне все по ряду сказывать.

– По первопутке, мол, голуби летят…

– Путаешь, Максим. Как голуби по первопутке! Припомни-ка ты.