– Есть немного. Но свечные формы у меня сохранились, так что вылью еще, если нужно будет.
Стирая блестки с пальцев, Марина восторженно спросила, уже зная ответ:
– Вы что, и свечи сами отливаете?
– Это совсем нетрудно, – Арсения позабавил священный ужас, прозвучавший в ее голосе. – Главное – аккуратно вырезать форму. А залить парафин или стеарин в нее – сущая ерунда. Раскрасить тоже.
Марина посмотрела на чуть оплавившиеся верхушки свечей и втянула в себя тонкий аромат. Он пояснил:
– Я добавил в парафин чуть-чуть иланг-иланга. Мне этот запах нравится.
– Мне тоже, – Марина откусила кусок пирога. Он просто таял во рту. Прожевав, угнетенно попросила: – Только не говорите, что и пирог тоже пекли вы!
– Почему? – изумился он.
– Потому что я буду чувствовать себя полным ничтожеством! Я ничего из того, что делаете вы, не умею!
– И пироги печь?
– Мама учила, но так вкусно у меня никогда не получалось, – скучно призналась Марина, – так, съедобно, и только. – Снова положила в рот кусочек пирога и воскликнула: – Восхитительно.
Она ему не льстила, Арсений это чувствовал. Немного смутившись, постарался выглядеть поскромнее:
– Это дело практики. А пирог вкусный потому, что он из стерляди. Царская рыба. Если правильно приготовить, цены ей нет.
Марина вовсе сникла. Стерлядь она и не пробовала никогда. Цена заоблачная, да и в тех магазинах, где она обычно покупала продукты, подобных деликатесов не бывало.
Арсений снова наполнил бокалы.
– Может быть, выпьем на брудершафт? – предложил он, чуть насмешливо улыбнувшись. – А то странно это. Ночь проводим вместе и важничаем.
Марина подумала, что ночь ночи рознь, но поднялась, согласно кивнув. Он поднялся тоже. Переплетя локти, они выпили вино, причем оба выпили до дна. Сели обратно, и Арсений признал:
– Так лучше. Хоть встретились мы необычно, но после столь приятно проведенного вечера друг другу уже не чужие.
Сконфуженно улыбнувшись, Марина кивнула. Ей до сих пор было не по себе. Все-таки ворвалась она сюда нежданной, и хозяин вполне мог выставить ее вон.
– Ты мне просто послана судьбой, – заметил он ее неуверенность. – А то мне бы пришлось в который раз встречать праздник в одиночестве. А мне, если честно, это надоело.
Марина просияла.
– Аналогично. Мне тоже небывало повезло. Вместо бесцельного шатания по эспланаде я попала в сказку. Пусть чужую, но сказку.
Арсений хотел было заверить, что, если уж ты внутри нее, то сказка априори чужой быть не может. К тому же ее вполне можно превратить в быль, но тут за окном бабахнуло так, что задребезжали стекла, и окно осветилось множеством ярких огней.
– Началось, – с некоторым недовольством произнес он.
Марина соскочила с места и подбежала к окну. Там во все небо расцветал невообразимо яркий золотой цветок.
– Ух ты! – только и смогла вымолвить она, глядя, как он медленно спускается к горизонту и тает.
Тут же со всех сторон раздались оглушительные хлопки, превращаясь в непрерывную пушечную канонаду. Она просительно повернулась к Арсению. Он понял ее без слов.
– Хорошо, пойдем, посмотрим на улице. Там лучше видно.
Обрадовано кивнув, Марина первой сбежала по лестнице. Пока она натягивала сапожки, Арсений накинул дубленку и ждал ее с распахнутой шубкой. Надев на нее шубу, быстрым движением нахлобучил на нее свою шапку, и они вышли во двор.
Небо горело от одновременно выпущенной сотни зарядов. Грохот стоял неимоверный. Марина даже пожалела тех, у кого есть маленькие дети – их наверняка и разбудили, и напугали.
Но было красиво. Очень. Разноцветное сияние покрывало весь небосклон, отсвечивая от искрящегося снега огненными искрами. Задравшая слишком высоко голову Марина покачнулась, и Арсений быстро обнял ее, спасая от падения.
– А вы…
– Кто? – недовольно переспросил он.
– Ты, – быстро исправилась она, – ничего запускать не будешь?
Он наклонился ниже, будто не расслышал ее слов из-за грохота запушенных фейерверков, и вдохнул нежный аромат. Ему очень нравилось держать ее в объятиях. И не хотелось выпускать.
Решив, что он не слышал ее, Марина повторила свой вопрос погромче. Пришлось ответить:
– Где-то были. Старые. Впрочем, им все равно ничего не сделалось. Так что запустим. Но попозже. Без конкурентов.
Они простояли полчаса, но энтузиазм окрестных жителей не пропадал. Уходили одни, их место занимали другие, и огненное представление не заканчивалось.
Марина в тонких колготках начала мерзнуть. Почувствовав ее дрожь, Арсений увел ее в дом.
Там они снова выпили, но на это раз не шампанское, а португальский коллекционный портвейн, налитый Арсением в низкие маленькие бокалы. Марина пробовала его впервые в жизни, и он ей очень понравился. Сладкий, но ни чуточку не приторный.
Они просидели два часа, болтая ни о чем, иногда замолкая. К удивлению Марины, молчание не угнетало. Наоборот, оно было свойским таким, домашним.
А вот Игорь терпеть не мог тишину. Ему обязательно был нужен шум. Неважно какой. Телевизор, телефон, музыка, даже собственная болтовня. Она даже прочитала на каком-то врачебном сайте, что это шумозависимость, первый шаг психического заболевания, но не придала этому никакого значения. Это так распространено теперь, что уж скорее больным можно назвать того, кто не выносит шума.
– С тобой приятно молчать, – заметил Арсений, подвигая к ней что-то воздушное в креманке. – Это вкусно. Попробуй. Я старался. Должно понравиться.
Марина ложечкой зачерпнула смесь и отправила в рот. Смесь нежным облачком растаяла на языке.
– Удивительно вкусно! Что это?
– Сливочное парфе. Нравится?
– Да. Я никогда еще такой вкуснятины не ела.
Ему захотелось сказать, что если она останется, то будет пробовать это часто, но промолчал. Он же ее совсем не знает. А вдруг она прохиндейка какая-нибудь? Ведь приехала же она в незнакомый дом с незнакомым человеком. Это чувство внезапной близости у него от застарелого одиночества. Его потому и тянет к ней с такой силой, что он безмерно от него устал.
Так что если бы на ее месте был кто-то другой, вполне возможно, его реакция была такой же.
Устав сидеть за столом, позвал ее в нижнюю гостиную.