Не ходи ва-банк в раю. Том I

Инанна приподнялась и аккуратно положила рядом с ним старинную монету:

– Это золотой, на похороны. И памятник поставят, я обяжу конкретное лицо. Чуть позже. Поверь, не забуду о тебе.

Затем богиня тихо последовала вниз по ступеням. Приостановилась. Проговорила:

– Из памяти смотрителя его мольбу о спасении убрала. Да явится он пред Небесами без этого изъяна. Сентиментальна стала, давно не посещая Землю во плоти людской. Ну и пусть. Он ведь не жил, приговорил себя к страданью. Всего лишь вознаградила поцелуем. Не знаю, верно ль это? Но выбор был таков.

Выйдя во двор и глядя на дорогу, продолжила:

– А ублюдок со скакуна не слезет. Прикинул цену на него и в мыслях уже продал, отирая купюрами лицо. Ну и фантазёр! Но конь, взбесившись, сбросит седока, а сам умчит, пробив дорогу в поднебесье.

Чуть поджав веки, прошептала далее:

– Ему предоставила смерть иную, ведь он осатанел: сбить приборы корабля, заглушить сигналы радиомаяков, установив свои и запустив их в нужный час. А здесь кишка была тонка, ведь Эктор истребовал и установил резервное питание. Вот и устроился сюда…

Инанна вздохнула, зло бросила:

Отправить акулам пять тысяч душ с детьми? А мне их принимай? Так сейчас он сам, потеряв коня, прижат к скалам стаей бесов. О них я позаботилась. Как его они терзают в клочья, он погибает в ужасе от их звериного оскала, боли.

Уже на ходу, завершила:

– Бесы убрались, а его тело запылало, как у тех, кто в броне решил идти навстречу восходу солнца, как у тех, кто не понимает, что солнце начисто сжигает. И его букет из роз пусть тут же пустит корни, а соцветья изменят цвет на чёрный.

Инанна тут же повернулась к кустам роз. Бросила:

– Покройтесь чёрным цветом, как тот букет у Юзефа, а шипы сполна наполню ядом я сама. Ведь траур наступил. Дадим работу для святых отцов по освещению этих мест. Разраститесь розы, окружив всё здесь печальною каймой! Народам побережья надлежит вновь привыкать к траурным тонам. Виновны сами.

Выйдя на простор, Инанна достигла обрыва. Широко расставив руки, бросилась вниз, но тут же взмыла в облака самкой орла-могильника. Ощутила, как тёплые струи восходящих потоков воздуха подхватили её крылья и вознесли ввысь. Величественная картина заходящего солнца вновь вспыхнула перед орлицей. Лучи светила медным блеском отразились в её багровом оперении.

Сделав три прощальных круга над маяком, оглядев с высот чёрную ленту из роз, опоясавшую двор, орлица устремилась в сторону Лиссабона.

Лёгкий ветер, тем временем, всё ещё усердно сметал в океан отливающие металлом перья диковинного альбатроса, ранее прибитые к скалам под мощью урагана.

Визит в Лиссабон

Достигнув Лиссабона, орлица воссела на зубец башни замка Сан-Хорхе. Ниже, под крепостью, в ярком рождественском убранстве простирались белые кварталы, выставившие напоказ красные черепичные крыши своих древних домов.

Анимационные фантазии жителей, сдобренные меценатами щедрым дополнением к бюджетным расходам, превратили всё пространство в изумрудный город. Он утопал в чудных мягких огнях фонариков, узорчатых гирлянд, вспыхивающей россыпи фейерверков у дворцов. Разноцветье ярмарок и площадей дополняли ароматы новогодних яств и напитков.

Каждый двор и домик были наполнены сказочным теплом, исходящим от арт-объектов из библейских сюжетов. В этом сиянии царственно являлись взору многочисленные фигуры мальчика-Иисуса, девы Марии и Иосифа. В витринах красовались игрушки Санта-Клауса с мешками, наполненными подарками, а на улицах эти же куклы карабкались по верёвкам на балконы домов к возбуждённой детворе. Установленные ранее, в день Непорочного зачатия, ели зажгли свои свечи.

Зазвучавшая где-то рядом песня Фернандо Лопеша «О, мой младенец Иисус» заглушила доносящиеся издалека аккорды фаду. Звуки, пробуждающие чувства святости и возвышенности, вытеснили на время у местных обитателей только им присущее saudade.[6 - Непереводимо, обозначает сочетание грусти, печали, надежд.]

В домах начали накрываться столы, до полночи оставалось шесть часов.

Душа богини, завладевшая крылатой хищницей, жила своей особенной жизнью, отличной от общего настроения граждан полиса. Она погрузилась в минувшие лета и услышала первые крики родившегося в стенах этого замка короля Жуана III, коронованного декабрьским днём пять веков назад. Но не о нём, жесточайшем и алчном деспоте, возродившем на триста лет вперёд инквизицию, думала Инанна.

Пребывая одновременно во всех пластах истории города, она наблюдала за теми, кого лишила божественной сущности и ввела в ранг смертных.

Увидев в глубинах древности одного из них, отметила:

«В данной жизни он королевский врач! Иосиф… Влип, бедняга. Ему предначертана дорога на костёр. Но для спустившегося с Неба – это слишком просто. Он у меня познает больше. Не дам ему героем, или жертвой стать!»

Встряхнув перья и взмахнув крыльями, она воспарила ввысь, облетела город и спланировала на обелиск Реставраторам. Там, в мыслях об Иосифе, отметила:

«Он, не помня, кто на самом деле, пройдёт через века. Умирая, а затем вновь приобретая плоть. Хлебнёт божок земного „счастья“. Тем более, каков глупец, кому в любви поклялся? Но каждому даётся шанс. И у него пусть будет. Сведу Иосифа с его былой богиней, несравненной Анной. А на костёр пойдёт другой. Тот, кто обесчестил Эйн, влил грязь в её сознание, тот Атлант, решивший потягаться с Богом».

Усевшись на венец ангела Победы, озарила женский лик скульптуры ровным голубым сиянием.

– Мама, страшная птица! Смотрит мне в глаза! – раздался дикий крик пятилетнего мальчишки, рассматривающего статую. Затопав ножками, он прижался к матери и завизжал.

Молодая мамочка, поднатужившись, схватила мальчика на руки. С дрожью в голосе спросила:

– Где птичка? Что ты увидел?

– Вон она! Вот, на статуе, на голове! Орёл с красными глазами, весь светится! – всё ещё продолжая визжать, тыкал рукой малыш в статую.

– Нет там никого, тебе показалось, – погрузившись в суеверный страх, глухим голосом попыталась успокоить малыша мать.

– Сынок, птичка? Она хорошая! Не бойся её. Но пойдём быстрее за подарками для бабушки и дедушки, – забирая малыша, произнёс отец.

Отвернув ребёнка от статуи и отходя подальше, бросил жене:

– Дети видят то, что нам недоступным стало. Пойдём отсюда быстрее.

Затем прошептал ласково на ушко сыну:

– Пожелаем этому орлу хорошего Рождества и побежим быстренько в лавку за пирожными.

Орлица, взлетев, обогнула стелу. Воссела на вытянутую руку скульптуры рыцаря, олицетворяющего символ Свободы, отвоёванной у испанцев.

«А сейчас нанесу визит к тому, кто Эльзу, лишённую Атлантом разума, мной возвращённую на Землю в образе другой, обескровил в угоду демонам»,   – решила богиня.

Вновь хлынул проливной дождь. Празднующие жители бросились в укрытия.

Молодой откормленный швейцар близлежащего роскошного отеля, расположенного по диагонали от стелы, предупредительно распахнул стеклянные двери, впуская гостей, вышедших перед праздничным шоу за глотком свежего воздуха. Запустив промокших до нитки под внезапным потоком постояльцев, через струи воды стал по привычке наблюдать за происходящим вовне.

Ручьи на дверном стекле превратили улицу в Королевство кривых зеркал. Праздник для всех, но не для него. От преследовавшего в течение последнего года страха, его сердце терзала гнетущая тупая ломота. Взгляд фиксировал происходящее вовне, но сознание уносило из реального мира, связывая содеянное им ранее зло с цепью фатальных смертей соучастников кровавого преступления.

Он увидел, но не принял во внимание, как орлица, слетев со статуи, озарилась ярким пламенем и превратилась то ли в пиковую даму, то ли в молодую жену богатейшего шейха. Отстранённо наблюдал, как она направилась в его сторону. Его даже не разбудило возникшее в подсознании удивление: перед ней расступается дождь!

Сверкание бриллиантов и изумрудов, исходящее из её золотой диадемы, в конце концов, пробило электрическим разрядом мозг служителя. Она уже была в шаге от двери. Он глянул на вздымающуюся при вдохе бронзу её груди. Огни колье больно ударили в глаза. Но не от них его охватил ступор. Перенеся взгляд выше, увидел лицо покойной Эльзы…

– Пёс! Ты для чего здесь поставлен? Раздавлю как вошь! – раздался величественный окрик входящей персоны, самостоятельно отворившей дверь.

– Прими багаж! – продолжила она тем же тоном и метнула в него веер, украшенный жемчугом в сочетании с изумрудами и рубинами.

Рефлекторно поймав его, у швейцара вырвалось: