Таня была удивлена произнесенными словами Юлии. Такого она от нее не ожидала.
Хотелось сказать «браво», но боялась нарушить сложившееся равновесие в комнате.
– Пожалуй, – с грустью согласилась с ней Таня. – Но они ведь бывали, я думаю, и неоднократно, в Париже, спускались, по-видимому, в парижское метро. Что вы думали, когда в парижском метро проезжали станцию под названием «Севастополь»? – Обращаясь к Андрею и Илье, спросила Таня.
Она оглядела комнату. Все молчали.
– И не задали себе вопрос, почему так названа станция? А надо бы! Или подумали, что это из-за любви к нам? – Таня саркастически улыбнулась, – Нет! Они ее так назвали, потому, что Россия проиграла войну, и по Парижскому мирному трактату ей было запрещено иметь на Черном море военно-морские силы. В честь этого в Париже и Лондоне был салют, гуляния, праздник, одним словом. В честь победы над нами и была названа так станция метро. А мы ведь знаем, что там, в русском славном городе Севастополе в склепе Морского собора святого Владимира лежат рядом лучшие из лучших русских флотоводцев: адмирал Лазарев и его ученики: Корнилов, Нахимов и Истомин. И какие при этом испытываешь чувства, когда проезжаешь мимо? Я лично испытываю чувство горечи и еще гордости за наше отечество. В Центральном военно-морском музее Санкт-Петербурга висит картина Айвазовского, на которую стоит внимательно посмотреть не только со стороны ее художественной ценности, а и как на ценный исторический документ. Она называется «Смотр Черноморского флота в 1849 году». В парадном строю выстроились корабли Черноморского флота, а в правом углу картины художник изобразил Николая I, принимающего парад, а за его спиной, на почтительном расстоянии, морских офицеров: Лазарева, Корнилова, Нахимова и Истомина. Айвазовский был свидетелем парада в 1849 года как спутник императора. Когда смотришь на изображенные корабли, то понимаешь, что именно они через четыре года будут участвовать в победном Синопском сражении, а затем будут затоплены своими экипажами на Севастопольском рейде. Это им установлен памятник в Севастополе. В нашем Севастополе! Это наш – русский город, морская крепость и только русские корабли там должны быть. Это их дом! Вот я и думаю, почему бы нам не назвать одну из станций метро «Победа над Германией», а другую – «Победа над галлами».
– В смысле, над французами, – поправил ее Андрей.
– Нет. Именно над галлами. Я не думаю, что вы не знаете, что написано на фронтоне Триумфальной арки…. Нам текст императора Николая Павловича и в нем указаны не французы, а именно галлы. И это было написано сознательно.
В комнате стало тихо. Все словно в рот воды набрали. Таня тяжело вздохнула.
– Она была построена в честь победы над Наполеоном, – тихо сказала Оля.
– Именно. И на ее фронтоне написаны слова: «Сии триумфальные ворота заложены в знак воспоминания торжества российских воинов в 1814 году и возобновления сооружением великих памятников и зданий первопрестольного града Москвы разрушенного в 1812 году нашествием ГАЛЛОВ и с ними двунадесяти языков». Галлы разрушили нашу Москву. Галлы! Так считали наши предки и еще они просили нас помнить об этом, ибо установили триумфальную арку как знак, воспоминая торжества русских воинов. Разрушенная Москва и русские казаки в Париже. Оба города захвачены врагом, но какая разная у них судьба. «Москва, спаленная пожаром…» Почему никто не помнит об этом? Наши победы, наши общие великие победы. Пусть теперь Украина самостоятельное государство, но зачем забывать, уничтожать наше общее великое прошлое? А ведь у них с нами общие великие предки. И нужно ими гордиться. Не хотят помнить? Хотят уничтожить все великое и достойное в их истории? Почему? Зачем? Что за дурь? Их преступный майдан принудил Крым вернуться в Россию, а России принять его. Это был наш долг. Это они понимают? Я считаю справедливым вернуть то, что по праву принадлежит тебе, но ненароком было преступно прихвачено с собой, теми, кто со скандалом подло съехал с твоей квартиры. А что они творят на Донбассе? На Донбассе, где живут русские люди….
Таня словно спохватилась и резко замолчала. В комнате было тихо.
– Что с воза упало, то пропало, – с иронией проронил тихо Андрей.
– Оправдание для жуликов, – жестко парировал Илья. – Так можно страну потерять за бусы и цветные стекляшки.
– Сны Веры Павловны Кирсановой, – с сарказмом проговорила Юлия и отвернулась к окну. – Теперь их нужно назвать «цветные сны Татьяны Владимировны». Сколько их было у нее? Четыре? А у тебя их сколько? Наверняка больше.
Юлия уже смеялась ей в лицо. Она прекрасно знала, что Таня этого не пропустит. Ее укол был в то самое место и в то самое время. Все было проделано с виртуозностью фокусника: «кролик» выскочил, как и было задумано, неожиданно, когда Таня не ждала, и оттого удар был столь сильный.
Таня поднялась и тихо вышла из комнаты. Она не могла оставаться там. Как только за ней закрылась дверь, слезы хлынули из глаз, и сердце глухо билось в груди. Она бросилась в туалет. Никто, кроме нее и Кирилла не знал, что ей снятся цветные сны. Тогда откуда об этом знает Юлия? Конечно от Кирилла. Он рассказывает Юлии об их отношениях, словах, сказанных и доверенных только ему. «Неужели он рассказал о малыше»? – слезы душили ее.
После обеда Андрей, войдя в комнату, сказал, что его интервью одобрено и с поправками главного редактора, как тот ему сказал, отправлено в печать следующего номера. Он явно был смущен. Все отреагировали шумно, поздравляя и подтрунивая над ним, что он теперь звезда журнала. Как правило, интервью со знаменитостью считалось главным составляющим выходящего номера. Весь номер строился вокруг него.
Юлия несколько минут сидела тихо, потом подошла к столу Андрея и стала что-то нашептывать тому на ухо. Все поняли, что она не хочет, чтобы ее слышали и уткнулись в свои бумаги. Она задавала ему огромное количество вопросов и никак не комментировала ответы Андрея, которые лишь служили поводом для новых расспросов. Андрей что-то ей горячо говорил, тоже тихо, затем покраснел и весело рассмеялся. Было видно, что смущение покинуло его и больше не возвращалось.
Пообщавшись с Андреем, Юлия, словно классный руководитель, обходящий класс, направилась к Таниному столу, и села рядом с ней на стул.
– Он говорит, что правки были, но не стал рассказывать, в чем они выражались. Значит Платоша сам правил.
Таня кивнула головой, соглашаясь с ней, и ругая себя за очередное вранье. Игра в поддавки продолжалась, и ей было стыдно.
– Что это он вдруг? – озадачилась Юлия.
Она сидела рядом с Таней, а та чувствовала себя предательницей, но, вспомнив о предательстве Кирилла, вдруг успокоилась. Таня поняла, что не может обижаться на Юлию, а скорее, не должна. Надо впредь быть внимательной с ней и помнить, что они не подруги, а только коллеги по работе и личные вопросы остаются дома, а профессиональные – в редакции. Но эти мысли не могли успокоить рану в груди, которая болела тягуче, словно кто-то беспощадно вонзал в нее тупым предметом. И этим «кто-то» был Кирилл.
– Платон мне показал его текст и просил причесать, – поняв, что ее участие в редактуре статьи скрыть от Юлии не удастся, да и теперь она не хотела этого делать, Таня сказала уверенно и безжалостно по отношению к той. – Я вчера дома его посмотрела. Андрей знает. – После этих слов она увидела, как побледнела Юлия. – Я просила Платона не говорить. Но и потом, я ведь не видела его в окончательном варианте. Возможно, Платон и сам его поправил.
Юлия вытаращила на Таню глаза. Вид у нее был опрокинутый.
– Почему ты мне об этом не сказала? – У Юлии задрожали губы. – Это всегда делала я!
– А должна была? Это ведь только работа и ничего больше. Я посчитала, что о своей работе не должна никому докладывать, кроме главного редактора, конечно.
Юлия, не промолвив ни единого слова, поднялась и вернулась к своему столу. До конца рабочего дня в комнате стояла тишина, только Андрей, подойдя к Тане, долго сидел возле нее, показывая ей свои записи и обсуждая ее «эссе» на тему, на что бы я обратила внимание. По лицу Андрея было видно, что он восхищается Таней, а та с удовольствием рассказывала, как готовится и работает, беря интервью. Андрей накрыл рукой ладонь Тани и тихо прошептал:
– У тебя руки холодные и нежные. Ты сейчас такая красивая. Еще ты умная и восхитительная. Я могу влюбиться в тебя.
– Спасибо, – прошептала Таня, наклонив голову к Андрею. – Но вот этого делать не нужно.
Уже вечером, после рабочего дня, когда Таня и Юлия остались одни в комнате, к Тане подошла Юлия и, присев на стул, стоящий рядом с ее столом, тихо начала говорить.
– Ты должна понимать, что за последние годы многое изменилось в нашей стране и у людей тоже. Родилось новое поколение, и они думают совсем не так, как ты этого хотела бы. Лидия в Лондоне, папа часто бывает в Нью-Йорке. Там постоянно в галереях выставляются его картины, и они имеют отличный спрос. Сейчас там готовится его выставка. Это целый пласт нашей, моей семьи и я не хочу от этого отказываться. Почему моя семья должна страдать? И вообще, пора, наконец, отказаться от привычки все превращать в жертвы. Все для Родины, все для победы. Это славно, но всему есть предел. Я не хочу жить, одерживая победы для всех.
– А этого и не требуется, – спокойно резюмировала Таня.
– Неужели ты не понимаешь, что теперь они там все ополчаться против нас? Будут трындеть, что русские захватчики, агрессоры. Начнут рваться, разваливаться, казалось бы, уже хорошо налаженные связи. Это стоит того?
Таня засмеяла.
– Юлия, наша страна не будет этого делать. Она не станет рвать никакие связи. Кто мне может запретить полететь в Париж и посетить Лувр, или Флоренцию, если у меня в кармане лежит билет? Я могу себе позволить купить билет на самолет.
– Кроме билета тебе нужна еще виза, – раздраженно сказала Юлия.
– Ты хочешь сказать, что они могут нам, русским отказать в визе только потому, что мы русские?
– Наконец, дошло. – Юлия тяжело вздохнула.
– Ты считаешь, что они могут пойти на такую подлость? Но это сделают они, а не наша страна. Тебе не следует ее винить. Это они будут виноваты в разрыве связей.
– Да. Именно так. И я поэтому тебя спрашиваю, это того стоит?
– Они будут нас наказывать, как расшалившихся детей? Не будет вам мороженого, Парижа и Лондона. Не покажем вам картины и не позволим слушать музыку. Это так подло!
Таня снова засмеялась и покачала головой.
– Ты кладешь на весы Крым, наш Крым и их визу…? Это смешно и нелепо.
– Тебе смешно, а вот мне нет. Это все, что ты перечислила, называется – санкции. Они начнут применять к нам санкции, и нам мало не покажется.
Таня не стала отвечать Юлии. Она заговорила словно сама с собой:
– Вот тебе бабушка и Юрьев день! Мы, значит, стенку в Берлине убрали, вывели из Германии наши войска, что, на мой взгляд, глупо, и это при том, что американцы этого не сделали…, а они, в благодарность нам, принялись ее строить вдоль нашей границы. Ловко! Решили замуровать нас. Это, как непослушных детей в угол поставить. Какие подлые. Вот тебе мой ответ: конечно, стоит. – Затем она вдруг оживилась. – И потом, ты не можешь сказать, что в этом виновата наша власть? В нашей стране мало что запрещается. Все говорят и пишут все, что им заблагорассудится. Пора бы некоторым уже заткнуться. И не будет, наша власть, настаивать и требовать, чтобы закрыть папину выставку в Нью-Йорке. С этим ты можешь согласиться? Тогда к кому у тебя претензии? Только если к любимым им.
Хлопнула входная дверь и в комнату вошел главный редактор. Он остановился посередине комнаты, окинул ее взглядом и внимательно посмотрел на сидящих рядом, Юлию и Таню.
– Милые дамы, я услышал голоса и решил зайти и поздравить вас с нашей победой в Крыму. Согласитесь, это окрыляет. У моей бабушки там был домик и меня на лето отправляли к ней. Можно сказать, что я вырос в Крыму, а теперь вновь обрел свою малую Родину.
Увидев Платона, Таня чуть расслабилась и ощутила, как спадает охватившее ее волнение. Она только сейчас поняла насколько была напряжена. Оказалось, что разговор с Юлией давался ей не так легко, как казалось. Это был не просто разговор двух коллег по работе, это было столкновение двух разных мировоззрений. А Платон стоял, вопрошающе наклонив голову в ожидании ответа. Юлия поджала губы и отвернулась от него. Это не ускользнуло от него, но он ничего не сказал. Таня же радостно заулыбалась и в ответ поздравила его. Она вспомнила, что в детстве ее с сестрой в Ливадию возил папа, и эту чудесную поездку она будет помнить всегда.