Мысли вслух во сне и наяву. Книга вторая

– Не тебе судить об элите, потому что ты,… ты дворняжка. Посмотри на себя, серая мышь. Кирилл был не в себе, когда подцепил тебя.

– Ага. Подцепил, как ветрянку. Что за глупость ты несешь?

– Именно. Как самую страшную заразу. Теперь он это понял и бросил тебя. – Ее голос прозвучал враждебно, в нем слышалась неприязнь.

Таня резко остановилась, обернулась и выпалила в лицо Юлии:

– Почему ты уверена, что это я преследую его? Может быть, черт подери, совсем наоборот! Это он меня преследует. – Произнося все это, Таня чувствовала, что переступает черту дозволенности, но остановиться уже не могла. Эмоции зашкаливали. – Ведешь себя как образцовая стерва и всюду суешь свой нос. Хватит. Поэтому впредь со мной на эту тему не говори. Я требую, нет, я запрещаю тебе это. Что мое, то мое, и я не позволю туда совать свой нос.

– Кирилл не твой, – охрипшим голосом прошептала Юлия. – Не трогай его.

– Я его не трогаю, я его касаюсь, – Таня вдруг вспомнила слова из какой-то пьесы. – И Кирилл не твой тоже. Давно пора это уже понять.

Юлия, ошарашенная отповедью Тани, повернулась и стала молча спускаться по лестнице. Дима слышал, что сказала Таня, поскольку та говорила громко, но продолжал с высокомерным видом молча стоять у лифта, загадочно закатив глаза. Юлия была ему не по зубам и поэтому он, как всегда, все решения и слова оставлял жене, давно поняв, что жить ему под ее каблуком очень даже комфортно.

Таню трясло, и она никак не могла вставить ключ в замок. Сделала несколько глубоких вдохов и медленных выдохов. Стало легче, но руки продолжали трястись. Она никогда прежде не позволяла себе быть насколько грубой, но и никогда прежде не подвергалась такой неприкрытой злобе. Даже бывая подчас резкой, не смела, оскорблять человека бранным словом. Зачем она набросилась на Юлию? Разве дело в ней? Она не будет впредь общаться с ней, но и винить ее во всех своих бедах не будет. Сейчас она думала только об одном: «Кирилл ей поверил. Он поверил Юлии, не ей, а Юлии». Это было главным и это было очень больно.

«Опять ночь, – войдя в квартиру, со страхом подумала Таня. – Он мне звонит, а меня словно нет на свете. Устал от меня. А почему нет? Возможно, так и есть. Люди устают друг от друга. Хотя притягательность людей друг для друга чаще всего не поддается рациональному объяснению. А я? Я устала от него?»

Ей стало смешно, и она хмыкнула сквозь слезы. Нет. Она не устала от него. Что-что, а это она знала наверняка. Тоска и обида сделали свое дело. Боль посилилась в ней, схватила за горло и не дает ей жить. А он пусть отдыхает от нее. Флаг ему в руки. Она не должна и не будет о нем думать и ждать его, но и относиться так к себе тоже не позволит, даже ему. Сейчас ей нужно держаться. Опасность была нешуточной: лишь бы не пасть жертвой пессимистического взгляда на жизнь. Хотелось убежать и спрятаться, но она этого делать не станет. Пока, не станет. Пусть все остается как есть. Суетиться и бегать с квартиры на квартиру, только вызывать злорадство Юлии. Усталость накрыла ее и она подумала: «Уснуть и не видеть сны. Как нам у Шекспира?» Она попыталась вспомнить слова, но поняла, что не сможет этого сделать, все забыла. Чтобы успокоить свои мысли, закрыла глаза и тут же перед ней в темноте проявились строчки:

«Уснуть… и видеть сны? Вот и ответ.
Какие сны в том смертном сне приснятся
Когда покров земного чувства снят?»

«Господи, пожалуйста, пусть он вернется домой. Мне плохо без него, он мне нужен, Господи, услышь меня, пожалуйста», – с мольбой шептала Таня, укрывшись с головой одеялом и закрыв глаза. Сон навалился как-то сразу, словно поджидал ее. Она снова стояла у гроба сына….

Кирилл не вернулся домой в этот вечер и не позвонил Тане. Ночью она плакала во сне и потом, когда проснулась. Проснувшись, она не испытывала ужас и страх, как было обычно в такие утра. Терпеливое и ждущее ее решения настоящее лежало рядом с ней на подушке. Она словно попала в осаду. Была боль. Она заполнила все уголки комнаты, она билась в каждой клетки ее тела, казалось ее можно потрогать руками. Ей еще не доводилось испытывать такой боли, она буквально выворачивала ее наизнанку. Она плакала так горько, как плачет мать, потеряв своего сына, жена – мужа. Она была одна в большой спальне, и ничто не сдерживало ее. Вспомнила, что поначалу, когда ей снились кошмары, Кирилл утешал ее, сочувствовал ей, но потом как будто потерял терпение и с трудом сдерживал раздражение. Она перестала ему рассказывать и, просыпаясь ночью, тихо, на цыпочках уходила в ванную или кухню, чтобы успокоиться.

Вот и сейчас, Таня не винила ТОГО, у КОГО просила в храме. У людей очень много проблем, как тут за всем поспеть, но почему-то все время в мыслях видела маленькую девочку с зелеными глазами. Ей она верила.

Глава 2

Теперь Таня каждый вечер боялась заснуть. Кровь стучала в ушах. Включив свет во всей квартире, она, подобрав ноги и обхватив их руками, сидела на диване. Порыв ветра, ворвавшийся в комнату через открытое окно, сдул со стола исписанные страницы с планом статьи, которая уже должна была лежать на столе главного редактора. Она стала собирать страницы, затем обошла комнаты, выключая свет. За ее спиной все погружалось во тьму.

«Я, по-видимому, израсходовала свой запас везения и счастья отпущенный мне судьбой. Четыре года счастья с Егором, четыре года – с Кириллом. Четыре и четыре? Почти сакральное число. Мое личное сакральное число». Эта мысль поразила ее. Войдя в спальню, она разделась и осторожно легла на кровать, чтобы не усугубить пульсацию в ушах. Тишина, самая долгая тишина в жизни Тани. Казалось, что целая вечность прошла, прежде чем она опустилась в темную бездну сна. А рядом кружила смерть. Она ее чувствовала. Смерть, смерть, нашептывали ей призраки.

«Мама, скажи им, чтобы спасли меня. Мама!». Голос прозвучал с мольбой и болью. Это был голос молодого мужчины, она его раньше не слышала, но была уверена, что это голос ее сына, ее мальчика. В нем было столько надежды и мольбы, что на нее стала накатывать волна ужаса и безысходности. Она почувствовала, что начинает тонуть в обреченности происходящего. Попыталась кричать, но голоса не было. Открыла глаза. Вокруг нее была темнота и только по свету, проникающему с улицы, она поняла, что находится в спальне, лежит в постели и сейчас ночь, но молящий голос продолжает просить о спасении с надеждой и страхом. Сердце стало стучать часто-часто, гулко ударяясь о ребра. «Это сон?» – спросила она у себя, боясь пошевелиться, чтобы не утонуть совсем.

– Кто здесь? – спросила она и не узнала своего голоса.

Ей было страшно. Она поднялась и стала обходить комнаты, ища источник голоса. В комнатах было темно, голос умолк, а за окнами сверкала молния, и грохотал гром. В квартире она была одна со своими страхами и видениями. Вернулась в спальню и под шум дождя снова уснула, словно провалившись в ночь. Однако спала она не долго, но на этот раз без сновидений. Открыв глаза, стала глядеть в мягкую темноту. Глаза резало от усталости, но лежать спокойно не могла и ворочалась с боку на бок, воевала с подушками, ее бросало то в жар, то в холод, без конца вставала, снова бродила по квартире в ночной рубашке, пила воду, ложилась и пыталась уснуть, но сон не приходил. Она знала с явной очевидностью, что не спит, но леденящая душу картина упорно стояла перед глазами, в уши лезли слова «мама спаси меня». Тот, кто умолял ее, звал – был ее сыном. Нескончаемые круги ада, и нет исхода, нет избавления! Хуже всего – это сомнения, они измучают ее, истерзают. Кириллу действительно нужно было лететь в командировку, потому что требовали дела, или он придумал шитую белыми нитками отговорку, чтобы вдали от нее все обдумать на свободе и принять решение? Какое решение? И о чем оно? Почему, почему он так поступил с ней? О чем он думал, когда так безжалостно бросил ее? Он не мог не знать, что его бегство, а это действительно бегство, станет для нее шоком. Неужели он надеялся, что это можно скрыть? Конечно, нет. Тогда он сделал из нее посмешище, но на это ей было наплевать. Жестокая, злая шутка, которую трудно простить и найти ей оправдание. Она готова простить. Но почему? Почему? Думать об этом было невыносимо больно. Сжавшись в комок и спрятавшись лицом в подушку, она завыла. В голову вдруг пришли слова: «Обычно уезжают, потому что для этого есть повод. О поводе вас извещают. Вам предоставляется право возразить. Ведь не уезжают же вот так». Выходит, что «вот так» уезжают, даже когда возможно и есть повод, о котором не спешат тебя известить и, при этом, не предоставляют право возразить. Интересно, чтобы на этот раз сказал Марсель Пруст, если бы с ним так поступили?

– Действительно, – громко сказала она в ночь, захлебываясь слезами, – не уезжают вот так. Так убегают!

После громко прозвучавших в темноте слов, в квартире наступила давящая тишина. Она закрыла глаза, чтобы не видеть и не слышать ее.

Проснувшись на рассвете, она с ужасом подумала о том, что не представляет, как будет жить дальше. Бесконечные сны, а теперь добавились голосовые галлюцинации. Не нужно быть психиатром, чтобы понять, что она начинает сходить с ума.

– Я близка к помешательству, – жалобно проговорила она вслух и услышала свой испуганный голос. Голос вернулся к ней здесь, а там его не было, но были мысли и ужас, что она не может спасти своего сына, молящего ее о спасении. «Мама, скажи им, чтобы они спасти меня!» Она зажала уши и закрыла глаза. «Прости, прости меня. Я так виновата перед тобой, мальчик мой!»

– Господи! Пожалуйста, не отнимай у меня разум, – громко сказала она.

Ответом ей была тишина. А над городом всю ночь лил дождь упорно, злобно вгоняя в тоску. Это был дождь, всем дождям – дождь; такой, кажется, хлещет на тебя со всех сторон, заливает окна и проникает под одежду, под кожу тех, кто оказался там – под его потоком и, она, лежа в постели, кожей прочувствовала его от первой капли до самой последней.

Резко проснувшись ранним утром, Таня уже не смогла заснуть снова и даже не пыталась. Она стала бояться спать, лежала в постели и пыталась понять, что же все-таки происходит. Поднялась, прошла в кухню и выпила воды, возвращаясь в спальню, остановилась у окна и выглянула на улицу и снова услышала молящий голос, но теперь он звучал в ее голове. За окном все еще лил дождь. Он стоял стеной. Увидев свое отражение в окне на фоне потока воды, ее пробрала дрожь, она обхватила себя руками за плечи, испугавшись вдруг, что так и будет стоять, как соляной столб, и смотреть в окно. Надо было срочно найти во всем этом какой-то смысл. Ей стало холодно: казалось, температура в комнате резко падает. Вернувшись в постель, она стала перебирать события последних дней: сон, который ей снился с садистским постоянством, пугая и вызывая боль в сердце, показания теста на беременность, отлет Кирилла, а теперь еще и молящий голос. Какова вероятность подобного совпадения? Какова была вероятность того, что они, которые прежде не ссорились, вдруг именно сейчас это сделали? И была ли это ссора? И была ли причина? Да, у них в последнее время было некоторое недопонимание, но так бывает в жизни. Люди спорят, ссорятся, а потом, обсудив свои проблемы, вместе двигаются дальше или…. Это «или» и мучило ее. Но они даже не ссорились. Да, было напряжение, но это не причина, точнее, это не может быть причиной так жестоко поступить с ней и потом – вдруг такая ложь, фальшь…. И без ссор люди расходятся. Разве не так? Дело не в количестве ссор или их отсутствии, если чувства прошли, и наступило холодное безразличие. Так бывает и это факт. Почему она не почувствовала? А должна была? Безусловно, должна и обязательно почувствовала бы, но она не почувствовала. А если он давно так задумал? Задумал, что? Бросить ее, уйти от нее, а затем начать новую жизнь, но уже без нее? Нет! Если бы Кирилл был уверен, что его чувства ушли, прошли или появились новые, но уже не к ней, он сказал бы. Она не сомневается в этом. Он не стал бы юлить, лгать, изображать влюбленного. Таков был Кирилл. Был, был, но он не был, а он есть…. Люди меняются, они становятся старше и лобовая реакция на все и про все, меняется на терпимость, лояльность, великодушие, осторожность. Она старалась найти ответы, но как только находился один ответ, на волю вырывалась целая туча других вопросов. Необходимо было прийти к какому-либо выводу. У нее он был только один: совпадение, простое совпадение, которое она хочет понять. Но таких совпадений не бывает. Всему есть объективная причина. Какая? На ум приходит только одно – простое совпадение. Она снова, как упрямый ослик, пошла по кругу. Это было единственное рациональное объяснение,… но тогда почему же один и тот же сон снится ей каждую ночь? Потому, что она об этом думает каждый день. И поэтому он транслируется с удивительной точностью, четкостью и постоянством? Трудно в это поверить. И почему он ей впервые приснился накануне дня, известия о беременности, а через три дня Кирилл бросил ее? Это тоже простое совпадение? Слишком много совпадений и противоречий. Где же скрывается истина? Может быть, она видит только то, что на поверхности?

Ночь позади и сейчас, утром, она испытывала странную отрешенность, усталость и неуверенность. Приступы тошноты по-прежнему повторяются по утрам: вот и сейчас ее слегка мутит. Она остро почувствовала одиночество, а одиночество заставило ее переосмыслить события. Без сомнения, на даче Юлии и на следующий день в машине она вела себя как дура. Но что делать? Именно сейчас она нуждается в поддержке Кирилла. Нет на свете людей, которым совсем никто не нужен, каждый ищет свой шанс, даже самые застенчивые люди: ведь жить в одиночку так страшно, даже вообразить себе такую жизнь – и то страшно. Потерять всех любимых, остаться одной, продолжать жить в одиночестве и ждать тех, кто никогда не придет и продолжать ждать – ад при жизни. Мир, вселенная – существование – слишком велики для одного человека. Вот каждый и строит, пусть и маленькую, но свою вселенную.

Нужно было что-то предпринять, и она решила, что все должно идти своим чередом. Она не будет у себя на голове рвать волосы и постарается, хотя бы внешне, выглядеть спокойной и уверенной. Необходимо было успокоиться и обдумать сложившуюся ситуацию. Итак, что на данный момент реально? Судя по перепалке с Юлией вчера вечером в подъезде, она в курсе всех событий. Вчера это все обсуждалось, строились догадки и были бесконечные звонки Кириллу. Значит, Кирилл знает, что она проинформирована Димой о его возвращении в Москву еще в субботу и не предпринял никаких действий для объяснений, словно это в порядке вещей. Обида захлестнула ее снова. Он в Москве, но не дома с ней, он вчера утром, будучи в городе, сообщил, что задерживается в командировке еще на неделю, и, при этом, пообещал позвонить ей, но не позвонил. Почему не позвонил? Не хотел с ней разговаривать, тем более что от Юлии узнал, что она знает про его ложь. Другой причины она не находила. Вчера был четверг, а прилетели они – в субботу. Почему она решила, что сегодня он в Москве? Потому, что Дима здесь? Именно так. А если в Москве, то где? У Лизы? Лиза, наверняка позвонила бы ей, но она не звонила и она не станет. Пока! За это время он мог быть уже в любой точке мира. Узнать у Димы в офисе ли Кирилл? Нет-нет и нет. Позвонить секретарю и спросить его? Не сегодня! Она не знает, где ее любовник тире сожитель, а Юлия – знает. Вот и ответ на все вопросы.

Кофе уже давно остыл, а Таня все перебирала свои мрачные мысли. Ее мучали тысячи вопросов и она схватилась за голову. В ней кипела обида, но она знала, что обида скоро уйдет и ее место займет боль, боль тягучая, мучительная, которая не даст думать, дышать, жить. Но сейчас она еще могла негодовать, злиться, задавать вопросы и отвечать на них. Кирилл по-настоящему озадачил ее. Что это? Глупость? Наглость? Вседозволенность? Неужели у нее вид идиотки, с которой можно так поступать? Так прямо на лбу и написано «наивная дура». Сначала тот, теперь – этот, остается только ждать третьего. Бог ведь троицу любит. ОН – да, а она – нет. Третьего не будет. Рассуждая на эту тему, она подумала, что ее счастливая встреча с Кириллом, как она еще несколько дней считала, является не более чем издевательской шуткой: человеку разрешается верить в свою счастливую звезду только затем, чтобы ему было больнее падать с высоты, осознав собственную ничтожность и тщетность всех попыток что-то самому исправить. Это задача с множественными неизвестными, о которых она даже не подозревала. Ее попытка быть счастливой и любимой, на деле оказалась столь же эфемерной, как белая головка одуванчика. Стоило сопернику, а возможно и сопернице, дунуть, и все это разлетелось, исчезло без следа, как у «ленивого» поросенка. Что это? Шутки Всевышнего или Судьбы? А ОН и ОНА – это одно и то же? Если нет, то кто сейчас вершит ее судьбу? Вот и ответ: ОН вершит ее судьбу. Тогда почему говорят «судьба злодейка»? А, возможно, ОНА тут и не причем. Как везде: ЕЙ спускают директивы свыше, а ОНА их только выполняет, но в результате, поскольку ОНА крайняя, мы ругаем ее почем зря, а нужно? Страшно! Страшно даже подумать, поэтому мы пытаемся обмануть Ее, а в результате…. Голова шла кругом. Пришла мысль, не ходить сегодня в издательство. «О, нет! Нельзя расслабляться. Завтра все будет сложнее». Она резко поднялась и стала быстро собираться. Если для кого-то место работы убежище, в котором можно спрятаться от невеселых наплывающих мыслей, но это не для нее. Уже закрывая дверь квартиры, она вновь напомнила себе, что об этом знает Юлия, но возможно это даже к лучшему. Главное не включаться с ней в диалог, а спокойно сказать, что с Кириллом все нормально, он звонил и больше ни слова.

Собрав волю в кулак, Таня с легкой улыбкой вошла в офис и тут же наткнулась на изучающие ее глаза Юлии. Таня не нервничала, но находилась в состоянии максимальной концентрации: она не могла позволить себе даже маленькой оплошности. Улыбнувшись и поздоровавшись с коллегами, она почувствовала, как у нее засосало под ложечкой, но она нашла силы спокойно кивнуть Юлии в знак приветствия и сесть за рабочий стол.

Лицо Юлии отяжелело, словно она размышляла о чем-то с такой ожесточенной сосредоточенностью, что у нее не осталось сил на то, чтобы разгладить мышцы. Она явно была не готова увидеть спокойную, как всегда, улыбающуюся Таню. Но затем, вспомнив, что Кирилла нет в Москве, на ее лице на миг мелькнуло торжество и тут же исчезло.

«Надо же, какая сердечность», – сердито подумала Таня, спиной чувствуя сверлящий взгляд Юлии и с ужасом ожидая, что за этим последуют провокационные вопросы, но на ее счастье, весело смеясь, вошли Илья и Ольга. Теперь можно было выдохнуть, Юлия не станет в присутствии их приставать к ней. Среди коллег и пылинок, танцующих в лучах струящегося солнечного света, в объятиях теплой, безмятежной атмосферы, царившей в комнате, ей стало легче дышать. В течение часа в комнате стояла почти оглушительная тишина. Илья, встречаясь взглядом с Таней, удивленно округлял глаза, но первым не решался нарушить тишину. Та в ответ только пожимала плечами, что должно было означать неведение. Все дружно вздрогнули, когда Ольгин телефон зазвонил, а затем по комнате легкой волной прошел вздох облегчения. Ольгу вызывал главный редактор и она, с маской ужаса на лице, покинула комнату. Но и сейчас никто не решился вступить в разговор. Молчание продолжалось до возвращения Ольги, которая с воплями ворвалась в комнату:

– Он меня берет с собой… в Париж! Представляете? Господи, наконец. Ты услышал меня. Спасибо тебе. – Ольга подняла руки вверх и стала кружиться по комнате.

– Из-за этого ты тревожила Господа? Ну-ну. Глупая, все гораздо проще – нужно ведь кому-то носить портфель, – глубоко вздохнув, сделала умозаключение Юлия.

Таня улыбнулась про себя и не стала вступать в обсуждение командировки в Париж. Ей нравилось, как юная Ольга радовалась поездке. Это действительно было здорово. Вместе с главным редактором в командировке – это праздник души у него за спиной. Опять же, представительский прием, а это уже высокий уровень и никакой тебе ответственности, ходи, смотри, улыбайся в нужный момент и помалкивай, чтобы, не дай Бог, не сболтнуть ничего лишнего. Вот только для улыбки нужный момент следует не пропустить, а то глупой сочтут. Повернувшись к Ольге, Таня улыбнулась той подбадривающей улыбкой. «Удивительно и даже парадоксально, – подумала она – что если в твоей жизни происходит что-то потрясающее всех неприятное или даже трагическое событие, то именно на тебя – жертву – падает обязанность заботиться о том, чтобы всем остальным было комфортно с тобой. Это тебе – жертве – следует сдерживать себя и не проявлять перед окружающими всплески своих эмоций».

– Почему такая радость? Это всего лишь Париж. Ты только в прошлом году дважды была в Париже, – снисходительно буркнул Илья и подчеркнуто не стал разделять радость Ольги.

– Он сказал, что мы посетим Лувр. Лувр и есть цель нашей поездки.

– И что ж? – Илья снисходительно пожал плечами. – Это только Лувр. Ты должна его знать вдоль и поперек, если не вылезаешь из Парижа.

– Я была в Париже, но не была в Лувре, а Лувр это не Париж, – весело и тихо пропела Ольга.

Все сидящие в комнате одновременно подняли головы и посмотрели на Ольгу.

– Почему вы так на меня смотрите? Там постоянно огромные очереди…. Стоять полдня, когда все это можно посмотреть в компе. Никаких тебе проблем.

Андрей вдруг весело рассмеялся.

– Постоять в очереди с умными и целеустремленными людьми, собравшимся в ней со всего мира, это уже привилегия. Зря отказывалась от такого шанса.

– Тогда тем более у нее нет особой причины так радоваться, – хмыкнул Илья. Затем он насупился и со злостью в голосе произнес:

– В этой стране всегда так было, есть и всегда так будет. А слова о демократии – это только пустые слова. Так, просто пустой звук.

– Почему в «этой»? Ты иностранец? И потом, ты о чем? – с тревогой спросила Таня. Она не любила, когда в коллективе возникали подобные настроения. Такая недоброжелательность била по ушам.

– Одни пашут, а другие сливки снимают…