Но сейчас всё зависит только от тебя.
Ты ещё так молода, Мэгги.
И, зная твой шабутной характер, скажу прямо: ты погибнешь в этих золотых силках, если не будешь руководствоваться желаниям своего сердца.
Иногда, я не узнаю тебя, сестрёнка.
Что стало с той неугомонной и жаждущей приключений малышкой, которая всегда подбивала меня в детстве на разные шалости?
Грустно хмыкнув, ты позволяешь воспоминаниям унести тебя в те счастливые мгновения, которые сейчас описывает Крис.
А после отвечаешь ему, стараясь не дрогнуть голосом.
Мэган Форбс: Эта девочка давно выросла, Крис.
Крис Форбс: Как горько это слышать… – произносит он, разочарованно, выделяя каждое своё слово.
Крис Форбс: Не вижу больше смысла спорить с тобой по этому поводу.
Выбор за тобой.
И знай, я всегда буду на твоей стороне.
Мэган Форбс: Спасибо, Крис.
Как ты сам? Оправился от сердечной раны?
Крис тяжело вздыхает, и начинает громко и часто дышать в трубку, тем самым оповещая о своём волнении.
Крис Форбс: Нууу… можно и так сказать.
Мэган Форбс: Так-так-так…
Ты ничего не хочешь мне рассказать?
И через пару минут он сдаётся, выкладывая всё, как на духу, о своём новом романе, но со старой знакомой.
Мэган Форбс: Лиззи, значит.
Я помню её. И по твоим рассказам, она давно была в тебя влюблена.
Крис Форбс: Откуда ты это знаешь?
Ты её даже ни разу не видела.
Мэган Форбс: Такие вещи не обязательно нужно видеть. Их можно почувствовать.
Крис Форбс: Ладно-ладно. Я тебе верю.
Мэган Форбс: Ты счастлив с ней?
Крис Форбс: Как никогда, Мэг, – воодушевленно произносит он.
Мэган Форбс: Я рада за тебя, Крис.
Ты так долго шёл к этому счастью. Хотя оно всегда было у тебя перед самым носом.
Крис Форбс: Я хочу, чтобы и ты была счастлива, сестрёнка.
Обещаешь?
Мэган Форбс: Я постараюсь.
***
Торжественный вечер близится к самому началу.
И вот твой величественный образ завершают последние штрихи вечернего макияжа, ярко подчеркивающего зелену глаз, и полноту твоих губ.
Перед самым выходом к гостям ты смотришь на себя в зеркало, и не узнаешь стоящую перед тобой девушку.
В этот же самый момент слезы горечи и раздирающего душу одиночества пытаются пробраться через непреодолимую броню макияжа, и ком в горле не позволяет нарушить эту гробовую тишину, царившую в пределах твоей комнаты.
Но не успеваешь ты свыкнуться с этим своим новым образом, как в комнату входит мама. И ты тут же мастерски берёшь себя в руки.
Она с восхищением рассматривает твоё платье, разглаживая на нём невидимые маленькие складки, и легонько смахивает слезы радости, едва промокнув глаза краем салфетки.
Мелани Форбс (мама): Какая же ты красивая, моя девочка.
И это тёмно-зелёное платье очень изыскано сочетается с цветом твоих глаз. Коул будет в восторге.
Ты незаметно для неё делаешь ещё один глубокий вдох, и, повернувшись к ней лицом, рисуешь на лице улыбку, пытаясь показаться хоть немного счастливой, и правой в выборе своего поступка.
Мелани Форбс (мама): Идём же скорей!
Все уже ждут твоего появления, – тараторит она без остановки.
И, ухватив тебя за руку, тянет за собой к выходу, словно добровольно подталкивая на растерзание светским особам.
Появившись на самом верху лестничной площадки, ты замираешь, прикованная многочисленными взглядами всех собравшихся.
Тебе и без того трудно дышать. Но ещё большую помеху для этого создаёт тесный корсет, величественно приподнимающий твою грудь.
По переполненному залу проходит волна таких наигранных ахов и охов, что тебе в сей же момент становится дурно.
В тысячный раз хочется сорваться с места и убежать от этой напыщенности и фальши, но тебя удерживают последние слова твоей матери.
Мелани Форбс (мама): Ты – вся наша надежда на обеспеченное счастье, дочка. Давай же не будем заставлять нервничать твою будущую новоиспеченную семью.