Сюжет для жизни

Замуж Маня выходила тоже не как все люди. Вообще, после отъезда Макса, что-то в ее жизни сдвинулось за грань ее же собственных представлений. И в этой жизни она ощущала себя не участником событий, а наблюдателем и немного кукловодом. Нет, не Карабасом-Барабасом, потому что жестокости не допускала, – она просто выстраивала ситуацию по своей драматургии, учитывая тайные, как им казалось, желания участников. Эти желания сбывались, Маня только придавала им направление и ускорение.

Сева долго ходил вокруг да около, и Маня решилась. Она однажды, после очередной вахты на кухне, подзадержалась дольше обычного. Устала, прилегла отдохнуть, хотя могла бы уйти, как делала раньше. Сева был у мамы в больнице, а когда вернулся, увидел спящую Маню на маленьком диванчике в гостиной. Трудно сказать, что подтолкнуло его к решительному объяснению: может вид спящей вызвал у него умиление, может, ещё что-то, но Сева, наконец, заговорил по делу…

Маня спросонья сначала не поняла, что происходит, а потом увидела на своем плече Севину руку, баюкающую её, как ребенка. Тут она и вспомнила, что решила довести до логического финала эти «высокие» отношения и лукавство с собой, – имея в виду дикую усталость и желание только прилечь. А Сева уже вовсю читал текст ее сценария:

– Маня, я давно хотел сказать… В общем, это, конечно, глупо… Мне тридцать шесть лет, я был женат, у меня сын. Ну, это ты всё знаешь. У нас с тобой разница в одиннадцать лет. Может, рано об этом говорить. Я не знаю, как ты отнесешься… Всё так запуталось. И Юля вот… Не знаю даже, как это всё…

Маня устала. Пора было дергать за ниточку. Она сказала:

– Сева, остановись. Послушай, мне твоя благотворительность не нужна. Я понимаю, что ты благодарен за помощь, но этого мало для того, о чём ты говоришь. поэтому остановись…

– Нет, нет, это… Нет, Маня. В общем, когда ты тут пела и играла, помнишь, я подумал, что это должно в моей жизни остаться, я не могу объяснить… У меня тогда не было времени с тобой поговорить. Видишь – такая заваруха с этими больницами. И только сейчас вот… Маня, я о любви не умею. Ты выйдешь за меня замуж?

– Выйду, конечно. – Маня была странно спокойна, может быть, потому что ждала и знала об этом уже давно.

Но не тут-то было. Манины родители обладали просто феноменальным нюхом на любое отклонение от семейных установок и правил. А в Манином случае – особенно. Они и так стерегли каждое её движение не в ту сторону. А тут почуяли, что она и вовсе выпряглась и бежит рядом с телегой, всё больше от неё удаляясь. И тогда папа с мамой устроили за ней банальную слежку.

В один из вечеров Маня осталась у Севы. Манины родители знали, что вечером у неё обычное дежурство по кухне в Севином доме, а потом она едет ночевать к подруге. Но что-то не давало покоя Маниной маме. В последнее время дочь зачастила к подругам, которых раньше не видела месяцами, правда, ночевать не оставалась, а теперь, значит, вот так…

– Нет, – сказала мама папе, – что-то здесь не то. У нее кто-то есть.

– Наверное, – сказал папа, – девица-то уже не маленькая. Гуляет где-то.

– И спит с кем-то, – в тон ему ответила мама. – И я даже, кажется, знаю с кем! И если это так, то я им всю эту разлюли-малину оборву и поломаю.

Вот это они умели – обрывать и ломать. Потом Маня узнала, как хорошо они это умели. Короче, Севу они вычислили моментально, да тут и вычислять-то было нечего. Маня, при всей своей новой жизненной установке, шлюхой не была и мужиков каждый день не меняла. Сева и был-то один на горизонте, поскольку никаких других имен ни в одном разговоре не мелькало, а время по вечерам было занято только помощью и подружками.

Жил Сева в доме напротив – площадь перейти. Вот туда, в ночИ, и отправились Манины родители, разумеется не прямо домой, а караулить у дома. Ну, а там – по обстоятельствам. Хотя понятно, какие обстоятельства могли бы сложиться, и какая карта Мане маячила. Разумеется, джокер! А как иначе – вся её новая жизнь была клоунадой и шутовством! И уже во второй раз в ней сверкнули штыки и копья, направленные в сторону возможных претендентов на руку и, не дай бог, сердце Мани. Оружие направлялось родными людьми, которые искренне верили, что хотят добра своей непутевой дочери. От их зашоренности у Мани сводило скулы. Интересно, как они умудрились двоих детей родить? И, между прочим, мама вышла замуж в двадцать два года. Мане было двадцать пять, а её держали за малолетку и попросту отказывали в самом главном – в возможности быть счастливой. Отказывали уже второй раз. А называлось это «ограждать от ошибок». Но тут им не обломилось, потому что Сева тоже быстро их просчитал. Что-то, видимо, померещилось ему в окне, когда он ходил на кухню за апельсиновым соком для Мани. Он пригляделся из темноты к двум силуэтам, маячившим на углу дома, и узнал Маниных родителей.

– Так, – сказал будущий муж, вернувшись к Мане, – ты только не паникуй. Там, внизу, твои родители. Тебя караулят. Если у них терпение лопнет – могут и сюда подняться, и тогда получится чёрт знает что, потому что завтра я хочу идти к ним просить твоей руки.

Вот так старомодно и сказал – просить руки. И это было смешно при имеющихся обстоятельствах…

– Если они сюда придут, то мой завтрашний визит будет выглядеть вынужденным, тем более, я не уверен, хотят ли они меня в качестве зятя.

Как в воду глядел – они его, конечно, не хотели. Но это он узнает только завтра.

– Вот что, я сейчас вызову такси, оно заедет во двор, ты сядешь в машину. Потом сделаете круг и подъедете к твоему дому с другой стороны, как будто ты вернулась откуда-то. Не дрожи, все будет хорошо. Вот деньги, заплатишь, сколько скажут.

Маня во время этих Севиных стратегических выкладок не проронила ни слова, но поняла, что он гений! И еще она поняла, что свободна от тягостной зависимости. Ей необходим Сева, такой родной, понятный и надежный…

Когда таксист лихо затормозил возле Маниного дома со стороны Круглой площади, она увидела из окна машины, что родители, как по команде, повернули головы на звук, а потом и Маню увидели, выходящей из такси. Маня открыла парадное и у нее был секундный соблазн обернуться и показать родителям язык. Она побежала вверх по лестнице, открыла дверь и вошла в квартиру. Маня, не торопясь пила на кухне воду, когда зашла мама.

– Ты дома? – удивилась мама.

– Только что вошла, – честно сказала дочь.

– Да? А мы с папой решили перед сном немного пройтись, подышать. Но ты же собиралась остаться у Аллы на ночь.

– Собиралась, но вспомнила, что завтра рано в редакции надо быть. А от Алки добираться долго, и выспаться надо.

– Ну, что ж, иногда ты мыслишь здраво, – мама изучающе посмотрела на Маню.

У Мани аж зубы свело от этого её тона, и захотелось всё рассказать, не щадя её ушей, и посмотреть на её лицо в процессе узнавания правды. Но Маня благоразумно подавила этот порыв и пошла спать, по пути пожелав папе спокойной ночи.

На следующий день Сева позвонил и попросил у папы разрешения прийти для серьезного разговора. Разрешение было получено, и до прихода Севы мама просто извелась, выспрашивая у Мани, что бы это значило. Маня молчала и только таинственно улыбалась. Последний дурак догадался бы. Но у мамы как отшибло! Куда подевалась вся её проницательность! Зато папа, видимо, давно всё понял, но тоже молчал. Он только зашёл к Мане в комнату и спросил:

– Что он пьет – водку, коньяк, вино?

– Не знаю, – пожала плечами Маня. – Наверное, всё.

– А то без спиртного такой разговор не получится, – сказал папа.

– Какой? – улыбнулась Маня.

– Такой… серьёзный, – сказал папа и вышел.

К вечеру мама уже, наконец, по некоторым признакам, догадалась, что к чему. Маня оккупировала ванную и целый час лежала во взбитой пене, как Афродита. Потом она долго выбирала, что надеть. Остановилась на мешковатом джемпере цвета blue marine, натянула «тёртые» джинсы и сотворила на лице «большой парад», а папа, взглянув на Маню, сказал:

– Ну и ну, два часа у зеркала, а на лице ничего, хотя выглядишь отлично.

– То-то и оно, папуля, в этом-то всё дело, – загадочно произнесла Маня.

Мама критически оглядела дочь и выдала:

– Ты похожа на бедную студентку из глубинки, которую подружки по общежитию нарядили кто во что горазд, чтобы она на танцульках в клубе хоть с кем-нибудь познакомилась.

Маня всегда знала, что на мамин специфический вкус должна выглядеть по принципу «яблоко от яблоньки». Мамины эстетические привычки выковывались в далеких 1950-х, под влиянием кондовых государственных установлений и запретов, когда Московский фестиваль молодежи и студентов 1957 года воспринимался советским большинством, как навязывание западной идеологии. И эта «охота на ведьм» – стиляг, отлавливание нестандартно одетых и причесанных парней и девушек, комсомольский патруль с ножницами, кромсающий волосы на головах у пойманных «поклонников Запада» – всё это считалось нормальным. «Девушку украшает скромность» – до сих пор читалось на мамином аскетичном лике.

– Мам, можно я сама решу, как мне выглядеть? – кротко спросила Маня.

– Да, конечно, что ж поделать, раз вкуса нет, – вздохнула мама.

…Севины чудесные розы были милостиво мамой приняты и одобрены, и даже поставлены в самую красивую и большую вазу. Конфеты и коньяк заняли место на столе. Коньяка получилось много, включая папин, с него и начали. Маня абсолютно не пила. У неё с алкоголем были сложные отношения. Ей становилось плохо от первой же рюмки и начинался отёк гортани, который можно было снять, только наглотавшись ледяных кубиков из морозилки. Поэтому она, раз познакомившись с такой своей особенностью, без печали отказалась от алкоголя. Для веселья у нее имелась масса других способов…

Сева, от волнения, заговорил с места в карьер. У Мани ещё даже не оформилось настроение для разговора. Но Сева был напорист и отступать не собирался.

– Майя Михайловна, Борис Наумович, я пришел просить руки вашей дочери и очень надеюсь, что вы мне не откажете. Мы с Маней друг друга любим и хотим быть вместе.

Лаконично, четко, по-военному. Это Манина мама любила. Была только одна закавыка – она не хотела видеть своим зятем траченого тридцатишестилетнего мужика с опытом неудачной семейной жизни в прошлом. И в этом случае ситуацию ничем нельзя было подсластить. Отблеск золотых адмиральских погон Севиного папы Манину маму не слепил, а даже наоборот – пугал. Она не хотела, чтобы «люди говорили», что Маня вышла замуж за статус. Честным советским людям не пристало цепляться за чужие регалии и звания, надо всего добиваться самим, и стартовая площадка успеха не должна быть усыпана чьими-то привилегиями и заслугами. Вот так думала мама и бог ей судья! Папа все это быстренько на лице у мамы прочитал и сказал:

– Что ж, Всеволод, – вы, я вижу, человек серьезный, и я бы с радостью готов был ответить согласием, но.., – тут папа, видимо, от большого умственного и душевного напряжения, опрокинул в себя стопку коньяка, подождал, пока теплый шарик скатится в желудок, прислушался и продолжил, – мне кажется, что вы с Маней немного поспешили. Надо бы лучше друг друга узнать. Как долго вы знакомы?

– Четыре месяца, – отрапортовал будущий зять.

– Это, на мой взгляд, недостаточный срок, чтобы решиться на такой ответственный шаг, – папа был мудр, как змей и лукав, как чёрт. Он знал, что через месяц Сева уходит в рейс, что его не будет, минимум, полгода, а за полгода может произойти что угодно. И ещё он знал, что в ЗАГСе надо ждать три месяца, а этого времени у Севы с Маней не было. Мама была менее категорична:

– Знаете, Севочка (тут Маня чуть не свалилась со стула), мне кажется, что Маня ещё не очень готова к такому серьезному шагу.