Сюжет для жизни

Маня томилась стыдом и злостью. Так хотелось сказать им пару тёплых слов, включая претендента, но она сдержалась. Пусть продолжают, а она, когда надо, дернет за ниточки и все эти марионетки будут делать то, что им велит рука кукловода.

– Но, Майя Михайловна, – Сева был терпелив, несмотря на явное желание Маниных родителей поскорее закончить эту встречу, и понимая, что его откровенно не хотят, – Маня взрослый человек. Она же не со школьной скамьи выскакивает замуж.

– Ещё не выскакивает, – вставила мама свои «пять копеек».

– Вот именно! У неё институт за плечами, она хороший журналист. В плане карьеры всё в порядке. Что мешает?

– Борис Наумович правильно сказал, надо лучше узнать друг друга.

Вот на этом самом месте Маня и вступила.

– Дорогие родители, – сказала она. – И Сева… У меня есть альтернативное решение. Я думаю, ты не откажешься, Севочка, чтобы я пожила у тебя до свадьбы. Заодно мы друг друга узнаем лучше. Когда ты уйдешь в рейс, я останусь с твоей мамой. Ей ведь все равно нужно, чтобы кто-то был с ней рядом. Так почему не я? Я могу работать из дому. У меня есть такая возможность. Вот и не будет никакой спешки с женитьбой. Вернешься из рейса – поженимся.

Она знала, что делает. Когда она сказала о совместной жизни с мамой, в глазах у Севы мелькнула какая-то странность. На это и было рассчитано. Он еще не забыл о Юле и ее отношениях с адмиральшей. Здесь, конечно, совсем другое, но его мама с нормальным человеком не будет такой пугливой серной! Она властная, капризная. Сева свою маму хорошо знал. Юлю она боялась, а Маню перекусит и проглотит, не поперхнувшись. Маня его страхов не разделяла. Но Сева не мог и не хотел допустить такого поворота событий. И отступать тоже не собирался.

– Я сегодня же поговорю с мамой. Мы сейчас вдвоем поедем к ней в больницу.

Родители онемели, папа опрокинул в себя очередную стопку коньяка. Сева тоже потянулся к бутылке.

– Я думаю, – сказал он, наливая себе коньяк, – мама будет только рада. Она знает, что я у вас сегодня, и ждет результата. Мне бы её расстраивать не хотелось, учитывая её состояние.

Мама очнулась и неуверенно произнесла:

– А как же не расписанными? Что люди скажут?

– А мы никому говорить не будем, – Маня улыбнулась и встала. – Ну что, поехали в больницу? – не давая родителям опомниться, сказала она.

Сева тоже поднялся, поцеловал Маниной маме ручку, пожал руку папе, и они ушли. Вся эта дурацкая клоунада так подействовала на Маню, что она, выйдя за порог, сказала:

– Я никуда не поеду. Они нам не дадут пожениться. Вот сейчас они очухаются и что-нибудь придумают эдакое. В моей жизни уже было что-то подобное, повторения я не хочу. Надо ждать – будем ждать.

Будущий муж растерянно остановился:

– Ну хорошо, идём ко мне, посидим, успокоимся, что-нибудь придумаем. Но ты-то согласна выйти за меня замуж?

– Я еще вчера тебе ответила. Ничего не изменилось. Но против них мне не выстоять. Придется их условия принять.

– И не подумаю, – буркнул Сева.

Они уже поднимались по лестнице, когда услышали, как в Севиной квартире звонит телефон. Они побежали, успели открыть дверь и Сева схватил телефонную трубку. Звонили из больницы, сказали, что Ядвиге Борисовне очень плохо, и похоже, что это всё. Надо приехать.

– Едем, – сказала Маня, – я тебя одного не отпущу.

Глава 6

Ядвига Борисовна лежала и смотрела на них абсолютно живыми глазами.

«Слава Богу, – подумала Маня, – может, обойдется».

– Мне уже лучше, – сказала адмиральша своим обычным голосом, – хорошо, что вы вдвоем приехали. Я тебя, Сева, в надежных руках оставляю. – и она положила свою ладонь на Манину руку и чуть сжала. – Ты, дорогой мой не хмурься, послушай, что я скажу. Вам надо скорее пожениться, и это не мой каприз. Я уже отсюда не выйду… Не вскидывайся, сын, слушай. И ты, девочка, тоже. Квартиру могут отобрать, потому что, когда я умру и ты останешься один, у тебя не будет оснований для того, чтобы жить в такой большой квартире, а если женишься – дело другое. Там уже появятся перспективы – молодая семья, дети пойдут. Я уже поговорила кое с кем, и вас не тронут, но только при том условии, что вы быстро зарегистрируетесь. Ну, всё, всё.. Не смотри на меня так, я пока ещё жива. Но мой миелолейкоз меня уже доедает. Сынок, вот что ещё…

Она перестала обращать внимание на Маню, как будто её здесь не было и продолжала теперь говорить только с Севой:

– Сейчас ты поедешь домой и привезешь мне мою «беретту». Я этого говенного конца ждать не буду. Всё.

И она отвернулась к стене. Маня смотрела на Севу во все глаза. Сева побледнел, но когда отвечал, голос у него был твердый и ровный: «Хорошо, мама».

«Неужели привезёт?» – Маня не верила тому, что услышала, но верить приходилось. Адмиральша не шутила. Тут Маня и увидела её характер. Да, эта женщина слабой не была, что бы о ней ни говорили, а говорили много разного, но слабой она точно не была.

– Ну, идите, детки, – не поворачиваясь, уже мягче сказала она. – Дай Бог вам счастья.

Маня наклонилась к ней, чтобы поцеловать сухую щеку, и услышала: «Спасибо, детка. Ты его не оставляй, он такой дурак, прости, Господи, пропадет один. Он тебя любит, я знаю. Всё, иди». Она закрыла глаза. В больничном коридоре Маня спросила:

– Ты и правда пистолет ей привезешь?

– Привезу… Только без патронов. У нее не будет сил проверить. Там курок тугой. И патронник открыть ей будет трудно, так что она не догадается. Я ей под подушку положу, в руки не дам.

– А если найдут?

– У неё разрешение есть, – Сева говорил абсолютно спокойно, – ничего не будет. Да и пациенты здесь не рядовые, на многое врачи и персонал закрывают глаза.

Он привез ей пистолет. Она была в сознании и со смешком сказала: «Я знаю, ты патроны вынул». Сева промолчал.

– Ну что ж, сынок, давай прощаться. Я была уверена, что ты не дашь мне шанса, но я тебя понимаю – всю жизнь с этим жить… Ты меня, старую идиотку, прости за минутную слабость. Я тогда не о тебе думала. Уже, когда вы ушли, сообразила, что глупость сморозила. А ты умный мальчик, греха не допустишь, – она вдруг как-то подалась вперед, выгнулась и забормотала что-то. Он все пытался уловить, что она говорит, вызвал звонком медсестру. Набежало много медицинского народу, установили капельницу, сделали укол.

– Выйдите, выйдите, – подталкивал его к двери военврач, – выйдите, товарищ дорогой, вы мешаете.

Сева так посмотрел на него, что тот помедлил секунду и сказал: «Хорошо, можете присутствовать». И вот эта абсолютно военная фраза подействовала на Севу успокаивающе. Он знал, что остаются считанные минуты, она уходила, она всё сделала как положено. Попрощалась и отпустила с миром. А что ещё она могла сделать?..

Манины родители, конечно, поддерживали и Севу и Маню в эти дни. Уже никто не заговаривал ни о каком испытательном сроке и проверке чувств. Жизнь сама расставила нужные акценты – тот ещё кукловод!

Сева всё делал на автопилоте. Пил и оформлял документы на захоронение, ходил по инстанциям и хоронил тоже пьяный. И гроб нес, хотя детям не положено. Но кто бы посмел, глядя в его, мУкой наполненные глаза, кто бы посмел с ним спорить? Никто и не пытался. Все Севины друзья пришли на похороны и на поминки. Манина мама вместе с Маней и двумя женами Севиных друзей приготовила поминальный стол, даже кутью кто-то принёс. В общем – похоронили, оплакали, но Сева был ещё там, в тех днях.

Он резко перестал пить после поминок, и трезвый, сжатый в комок, был для Мани чужим, далёким. Он стал злым. Она боялась к нему приближаться. Попробовала раз, но он сказал каким-то каркающим голосом: «Уйди… Я с мамой говорю», – она тогда испугалась. Слышала, что когда человек так погружается в горе – ему надо обязательно выплакаться и тогда станет легче. Но Сева не плакал – ни на похоронах, ни на поминках, ни потом. Это и пугало.

…Вечером, после похорон, Маня домой не пошла, а родители не посмели позвонить и потребовать, чтоб вернулась, понимали, что не до соблюдения приличий. Да и какие, к черту, приличия! Все уже было понятно. Надо было потихоньку начинать жить. До рейса Севе оставалось две недели, а до этого надо было успеть расписаться и прописать Маню в квартире мужа. Время – штука циничная, и оно поджимало. Маня не понимала, как в таком состоянии полуяви-полусна Сева будет делать обыденные вещи, проходить все бюрократические процедуры, связанные теперь уже с женитьбой. Господи! Просто какое-то фламенко на костях. Только что умер человек, ещё земля на его могиле мягкая и влажная, а тут – свадьба… Да какая свадьба! Просто формальность, необходимая для сохранения жилья. Ещё один оскал системы: горе горем, а закон есть закон. Маня только боялась, что Сева сломается, и ей в его новой жизни не останется места. Ну какая радость, боже ты мой, похоронив мать, сразу жениться? Ну кому объяснишь, что это не прихоть, а необходимость. А ещё она понятия не имела, как, в обход закона о трех месяцах ожидания, можно пожениться за две недели. Но тут помог Манин папа. Он работал в горисполкоме инструктором чего-то там, и обещал через свои связи ускорить эту процедуру. Он, действительно, договорился с кем-то и принёс совершенно чудовищную, но единственно возможную справку, на основании которой их с Севой распишут за пять минут.

«В связи с беременностью невесты (имярек), просим разрешить досрочную регистрацию брака гражданина (имярек) и гражданки (имярек)» – написано было в справке. И эта спасительная бумажка была выдана Маниному папе за подписью председателя горисполкома. И тут уж никто бы не поспорил – ни с подписью, ни с гербовой печатью.

Глава 7

Расписали их на следующий день. Было ощущение ненормальности происходящего. Сева мрачно пошутил: «Кафка сгрыз себе все ногти от зависти».

Не так они мечтали, конечно, а вышло именно так, как не мечтали. В ЗАГСе были только родители Мани, сестра Верочка, бабушка с дедушкой и два свидетеля. Платье нарядное, но совсем не свадебное.

К вечеру ожидались гости – Севины и Манины друзья и родные, ничего не затевалось, просто вечер. Манина подружка Вика, которая «учительница и атеистка», вдруг сказала:

– Стол поминальный свадебной скатертью не накрывают, надо стол поменять.