Бриллианты безымянной реки

– А лицо? Лицо-то спереди или сзади?

– Ты – человек, у которого лицо спереди. А Цейхмистер – погубитель моей родины.

– Но сынок-то его не таков. Да и не родной он Цейхмистеру. Может быть, на что-нибудь он тебе и сгодится?

Аграфена, подняв голову, снова пристально уставилась на него. Смотрела долго, изучающе, и у Архиереева достало мужества выдержать этот взгляд.

– Ты, Савва, хитрее любого саха. Во сто крат хитрее.

– По преданию, саха – полубоги. Куда уж мне…

Аграфена не обратила внимания на его слова. Нашлось занятие поважнее: она выбила пепел из своей трубочки прямо на ладонь и долго рассматривала его, поворачивая руку так и эдак. Архиереев терпеливо ждал, когда она снова заговорит.

– Ответ получен, – проговорила Аграфена наконец. – Богини Верхнего мира, который чист, как помыслы его обитателей, смотрят на тебя с одобрением. Богини Аан Алахчин, оберегающая цветущую Природу, Богиня Ахтар Айысыт, умножающая род двуногих, Богиня Исэгэй Иэйэхсит, покровительствующая двурогим животным одобряют наши намерения. Веди сюда сына Цейхмистера, но лицо его всю дорогу должно быть обращено назад. Недоумеваешь? Тогда скажу понятней для тебя, русский. Посади гостя на оленя за спину Осипу. Пусть так добирается, чтобы не нашёл назад дороги. Постой! Как добился своего, так сразу и бежать?!!

Услышав последние слова, из тордоха, тотчас явились обе собаки, уселись ошую и одесную[5 - По левую и по правую руки.] Архиереева, ровно часовые, уставились на гостя пронзительными, как у хозяйки, голубыми глазами.

– Что ещё угодно Госпоже Бабушке? – с угодливой ласковостью спросил Архиереев.

– Не награждай титулами. Как говорят русские, не по Сеньке шапка.

Однако она улыбнулась и тот час же вытащила невесть откуда небольшой кожаный мешочек. Так факир вытаскивает из своей шляпы кролика.

– Половину тебе в обмен на подарки. Половину Георгию отдай. Георгий кладёт это в спичечные коробки, но у меня коробков нет. Вот нашила мешочков из замши.

Архиереев принял мешочек, помял его пальцами, почмокал.

– Неужто Осип тоже занялся этим?

– Прошлый раз Георгий был здесь с друзьями. Какие-то начальники из Мирного. Мне невдомёк зачем они ему. А так – рыбу удили. Осип показал им, как бьют уток. Всё бы ничего, да пили много, шумели, балагурили.

– Лица сзади или спереди?

– Да кто их разберёт? Пьяные.

– Целыми убрались? – не удержался от иронии Архиереев.

– Убрались. Да Гоша добычу забирать не стал. Остерёгся. Осторожный он. Умный. Вот его добыча. Тебе доверяю.

– Доверяешь? А камушки-то мелкие. Чай, все можно за щекой спрятать.

– За щекой спрятать? – Аграфена хрипло рассмеялась. – Человек ты или бурундук? А может быть, ты белка, капитан? В Чёрной Тайге каждый под присмотром Бай Баяная и Господина Эhэкээн. Те считать не умеют, но вора от честного человека отличают.

Архиереев заулыбался, топорща жёсткие усы.

– Спрячу в потайной карман. Жена мне его к фуфайке приделала ещё в те поры, когда я в Иркутск ездил.

– Правильно. – Аграфена устало кивнула. Архиереев заметил, как тяжело она опирается на посох. – Иркутск не Москва, но, толкуют, ворья и там в достатке.

Сказав так, она попятилась к тордоху, и его полог словно сам по себе отодвинулся, давая ей дорогу.

– До свидания! – проговорил Архиереев, адресуясь скорее к шкуре лося, служившей пологом для жилища Аграфены, чем к самой его хозяйке.

* * *

Архиереев решился развязать мешочек Аграфены, лишь усевшись в лодку. Его слегка покачивало на потревоженной лёгким ветерком глади, когда он высыпал на ладонь неприглядные кристаллики величиной с чечевичное семя или чуть крупнее. Из всех – а их было навскидку не менее двух дюжин – только один слегка поблёскивал неправильными гранями, да ещё один казался рубиново-красным. Неказистые кристаллы странным образом завораживали взгляд. Необработанные, они тем не менее обладали колоссальной притягательной силой. Хотелось рассматривать их, пересыпая с ладони на ладонь. Хотелось греть в горсти так, чтобы грани впивались в ладонь. «Один корунд, а остальные… Ах, крупные какие!» – пробормотал Архиереев.

Глава 2

«На удочку насаживайте ложь и подцепляйте правду на приманку»[6 - Цитата из пьесы Вильяма Шекспира.]

Моя мать вернулась в Москву летом 1953 года, держа меня, как она выражалась, за руку. Из-за хронического недоедания я был рахитического сложения, крайне слабым трёхлеткой, который и ходил-то с трудом. Но и мои жалкие 12 килограммов матери нести на руках было не под силу.

По преданию, мы прибыли на поезде Воркута – Москва на Ярославский вокзал с одним небольшим чемоданом, вмещавшим всё наше имущество. С точки зрения какого-нибудь нувориша, мы были бедны как церковные мыши, однако моя мать, судя по всему, всё-таки располагала некоторой суммой денег. Возможно, именно по этой причине с вокзала она сразу направилась в продовольственный магазин. И не в какой-нибудь гастроном или булочную, но на одну из центральных московских улиц, в знаменитый гастроном, некогда принадлежавший буржую Елисееву.

Моя мать знает толк в еде и нарядах – это первое, что я осознал в жизни. Не удивлюсь, если прямо из Елисеевского гастронома она направилась бы вниз по улице Горького к ЦУМу и ГУМу. Однако этого не случилось по вполне понятной причине: в Елисеевском гастрономе моя мать встретила Цейхмистера. Можно ли назвать ту встречу судьбоносной? Наш семейный хроникёр, он же мой жестокий просветитель, присутствовавший при той встрече, в самых ярких и прочувствованных выражениях описал мне полупустой торговый зал Елисеевского. С той поры интерьер его мало изменился, если не считать возникших в последние годы огромных очередей. Итак, моя мать встретила Цейхмистера у колбасного, кондитерского или какого-либо иного отдела – об этом история умалчивает, но семейный хроникёр упомянул звук пощёчины, взлетевший к высоким сводам и последовавшие за ним гортанные крики моей матери: «Иуда! Злодей! Предатель!» Мама хватала Цейхмистера за лацканы пиджака, сбила с его головы шляпу. Я плакал, цепляясь за её не по московской погоде слишком тёплое пальто. И ещё хроникёр утверждает, будто продавщица отказывалась отпустить провинциальной нищенке товар до тех пор, пока та не покажет ей деньги.

А потом Цейхмистер, нагрузив две авоськи самой лучшей снедью, проводил мою мать и меня на квартиру к каким-то своим знакомым, сдававшим желающим чистую и светлую комнату. По преданию, за снедь и квартиру мой будущий отчим заплатил из собственного кармана.

Я не помню воркутинской нищеты и холода. В памяти не сохранились адрес и убранство чистой и светлой комнаты, в которой мы с матерью жили первые недели по возвращении из Республики Коми. Но я помню леденцового петушка на деревянной палочке, изумительного вкуса, солнечного, оранжевого цвета птицу, купленную для меня Цейхмистером в Елисеевском гастрономе в тот мой первый московский день.

Впоследствии я много лет считал Цейхмистера своим отцом.

* * *

История с пощёчиной в Елисеевском гастрономе стала мне известна со слов совершенно постороннего человека. Человек этот имеет неприятное свойство быть обиженным на судьбу. Уже старик, в свои пятьдесят лет не поднявшийся по служебной и научной лестнице выше младшего научного сотрудника, он, по-видимому, завидовал матери и её Цейхмистеру. Действительно, они производили впечатление не только вполне благополучной, но сказочно счастливой пары. Так продолжалось до моей встречи с упомянутым хроникёром и последующего отъезда в места не столь отдалённые.

Встреча с ним состоялась в курилке института «Гидропроект», куда я, дипломник геофака МГУ, забрёл в ожидании конца совещания. Да, да, научным руководителем моей дипломной работы являлся один из научных сотрудников института «Гидропроект», сотрудник лаборатории Цейхмистера. Собственно, именно научная карьера меня интересовала постольку-поскольку. Цейхмистер хотел скроить из меня учёного, а потом навязать зарплату в 120 рублей в месяц с перспективой когда-нибудь получать 180. Я же думал о другом. Москва была, есть и останется новым Эльдорадо, где можно в лёгкую выкручивать и 400, и даже 800 рублей в месяц. А может быть, и больше. Вообще любые суммы. И сам Цейхмистер и достопочтенный папаша моей подруги Канкасовой по этой части большие мастаки. Но пока мне приходится, выполняя их указания, катиться по рельсам советской добропорядочности, не уклоняясь с заданного старшими курса.

Оказавшись в довольно большой, скудно обставленной и ужасно задымлённой комнате, я сразу заметил несколько знакомых лиц. Научные работники потеснились, давая мне возможность расположиться на одном из диванов. Со мной была книжка. Кажется, некогда нашумевшая повесть Ильи Эренбурга «Оттепель». Издание 1954 года в мягкой обложке. Моя мать, всегда неукоснительно следовавшая за всеми модными веяниями, после возвращения из ссылки сумела собрать довольно внушительную библиотеку. Собираясь в дорогу, я почему-то схватил именно эту книжку.

Путь от нашей квартиры на Ленинском проспекте до развилки Ленинградского проспекта и Волоколамского шоссе, где находится институт «Гидропроект», неблизкий и в дороге я, как и многие москвичи, читал какую-нибудь беллетристику. «Оттепель» показалась мне скучноватой – надуманные переживания, немотивированные поступки героев, опостылевший дух коллективизма, когда роль отдельной личности низводится до нуля, бескорыстие и целомудрие – экая небывальщина! Одним словом, серая, скучная жизнь неестественно добродетельных людей, чувствующих себя счастливыми при мизерной зарплате и в ужасных жилищных условиях, когда в центре Москвы, буквально в пределах Садового кольца, ещё сохранились жилые дома без горячего водоснабжения. Всё это казалось странным и полностью противоречило моим амбициям. Я-то готовил себя к блестящей карьере, а блестящая карьера помимо идей это в первую очередь деньги. И не такие деньги, на которые тянешь лямку от зарплаты до зарплаты. Тем не менее я прочитал большую часть книги, оставалось дочитать всего несколько страниц, и я решил посвятить время вынужденного безделья пусть скучной, но книге. Читая, увлёкся и не заметил, как оказался наедине со своим «просветителем». Как, бишь, его фамилия? Супонников? Сутяжников? Не помню. Увлечённый чтением, я заметил его лишь в тот момент, когда он оказался рядом со мной на диване. Бесцветная внешность, чистая, без претензий, одежда, тихий, невыразительный голос, ускользающий взгляд.

– Сын знаменитого товарища Цейхмистера много курит, – заметил этот отвратительный субъект.

– Мама тоже считает, что я слишком много курю… – вежливо отозвался я, надеясь, что наша беседа долго не продлится.

– Гертруда Оганесовна… как же, знаю. При случае не забудете передать привет?

Тут он назвал своё имя, которое я так и не смог запомнить.

– Постараюсь не забыть, но неуверен, – честно ответил я.

– Я скромный научный работник. Ничего особенного. Без патентов, без заслуг, но, бывает, преподаю.

Я закрыл книгу, понимая, что навязчивый собеседник так просто не отвяжется от сына самого товарища Цейхмистера.

– О! Вы читаете «Оттепель»! В своё время эта повесть наделала много шума. Самое лучшее в этой книге – её название, а сама повесть плоха. Да и устарела она. Вы не находите?