Венеция. Исповедь монашки

– А мы сами следим за порядком.

– Поэтому-то у вас муравьи и бегают!

– Да уж. Куда ты хотела пройтись?

– Здесь прекрасный променад до конца Каннареджио. Там вид на аэропорт. Через час будет закат – потрясающее зрелище.

– Ты читала обсуждение в почте? – спросила я, пока мы шли вдоль канала.

– Нет, сегодня нас так грузанули, что я решила поработать над домашним заданием перед сном, а пока – дать себе отдохнуть. А что?

– Да мне Эля сказала перед выходом, так взбудоражено, как будто там что-то архиважное, теперь волнуюсь.

– Дорогая! Ну что там может быть важного! Ты видишь, как тут всё организовано? Сначала стращают, а потом выясняется, что это никому не нужно.

– Мне нравится, как ты говоришь. Я прямо успокаиваюсь.

– Я вообще стараюсь по утрам и вечерам медитировать. Я слушала одного итальянского философа, он говорил: «Всё в жизни преувеличено через призму чужих переживаний». То есть то, что передала тебе Эля, уже помножено на девять. Но предлагаю дальше это не пускать. Пусть себе сами переживают. Всё будет хорошо, вот увидишь.

Мы сели на ступеньки у воды, наслаждаясь видом венецианской лагуны до самого аэропорта. Мимо нас изредка ходили бабушки с собачками, проплывали лодки с молодыми людьми у руля. На Венецию опускался вечер – время свиданий, прохлады и секретов.

Когда я вернулась, Эли не было. Все её вещи, как обычно, были перевёрнуты, а раковина была запачкана тональным средством и пудрой.

«Отлично, кажется, у меня, наконец, намечается спокойный вечер», – подумала я, собираясь в душ и доставая свою недочитанную книжку.

Меня разбудил стук в дверь. Буквально подпрыгнув над матрасом под всеми пледами, я с трудом открыла глаза.

В комнате стояла темнота, в незакрытое окно падал лунный свет на заправленную Элину кровать. «Вполне вероятно, это она», – подумала я и встала. Так и есть: брелок с клубничкой болтался в скважине. Перед сном я на автомате закрыла дверь на ключ с внутренней стороны. Вышло неудобно. Эля стояла в дверях с извиняющимся лицом:

– О, Тати, прости, что я тебя разбудила, никак не могла открыть дверь.

– Нормально, не проблема, заходи.

Эля ввалилась, распространяя заряженную энергию и запах веселья. Она кружилась в наших пятнадцати метрах в платье и без туфель, приговаривая: «какая замечательная ночь».

– Расскажи мне всё, я всё равно уже не сплю, – попросила я, явно понимая, что Эле не терпится поделиться подробностями.

– О, ты не поверишь, мы катались по каналу под мостами на катере с Хулией, потом заехали на Джудекку в гости к другу, он нас угощал вином на алтане…

– На катере с Хулией? Откуда у вас катер? Что за друг на Джудекке?

Эля с размаха села прямо в уличном платье на постельное бельё, выпрямила спину, расправила юбку и, по-учительски посмотрев на меня, начала:

– Ты же знаешь, что у Хулии есть парень-венецианец?

– У Хулии? Венецианец? Нет.

Сложно было описать мысли и впечатления. Завести себе венецианца, а именно так это можно было назвать, учитывая краткие сроки нашего пребывания, казалось делом либо легкомысленным, либо циничным. Среди девочек я ни разу не заметила алчного желания остаться в Венеции любыми способами. Да и время мы проводили весёлыми компаниями, не предвещавшими дополнительных знакомств. И вдруг разумная Хулия начинает встречаться с местным. Да он же шарлатан и итальянец! Самая неподходящая в мужья нация.

– Ну как ты не в курсе? Ты же помнишь латинскую вечеринку? Ты ещё ушла пораньше…

– Как пораньше? Всё же закончилось, когда я уходила.

– Вот именно в этот момент к нам подошёл Сильвио и стал знакомиться. Оказалось, он фанат латинской музыки и часто бывает в этом клубе.

– Клубе… – повторила я, вспоминая исторические колонны, расписной потолок и тюки бэкпекеров на чек-ауте.

– Да, – кивнула Эля, – ещё у него замечательные родители!

– Вы и родителей видели? – подпрыгнула я.

Эля кивнула:

– С того вечера они стали видеться. Он приглашает её к себе иногда, а иногда заходит сам.

– А с кем она живёт? Это вроде бы квартира недалеко от нас, ближе к большому каналу.

– Верно, снимает на двоих, но девочка часто отсутствует. Учится и работает. Так вот сегодня вечером мы: с Элеонорой и Александрой были у Хулии дома, она приготовила коктейль спритц с аперолем, закуски. Не пятница, конечно, но так совпали настроения. И где-то часа через два наших задушевных разговоров звонит ей Сильвио и приглашает покататься. А она ему: «Я с девочками сижу, не могу их оставить». Тогда он говорит: «Всех покатаю». Тати! Какой он обходительный! Вежливый, галантный…

– Сколько же ему лет?

– Он немного нас младше, двадцать семь. И плохо говорит по-английски. Но такой смешной и Хулию обнимает. Ей, конечно, очень повезло, это точно любовь.

– Хорошо бы. Она тогда останется здесь и сможет получить гражданство…

– Да зачем ей это нужно, – грустно улыбнулась Эля. – У Хулии в Барсе живёт бабушка, поэтому Хулия и аргентинка, и испанка. А вот мне предстоит поработать над своим паспортом.

– Что ты имеешь в виду?

– Я второй год пытаюсь получить итальянское гражданство.

– Ого! Как? – на секунду в груди заклокотало: сейчас Эля мне поведает все тайны и дыры европейского законодательства.

– Ну, ты же знаешь, что Аргентина – страна эмигрантов?

– Нет.

– Мои бабушки выросли и родились в Буэнос-Айресе, а вот их родители были итальянцами, жили в Вероне, но дед решил, что разбогатеет, если отправится на новые земли. В то время Аргентина раздавала гражданства и земли всем желающим. Единственное, что было нужно, – это работать. Часть моих родственников до сих пор живёт в Вероне. Я у них была уже, когда только приехала в Венецию, собираюсь ещё раз их навестить через пару недель. Они очень добрые и рады меня видеть, кормят до отвала. Пожалуй, приготовлю им эмпанадас в следующий раз, и тебя угощу, – она улыбнулась, прикрыв глаза.

Было видно, что покой настиг её, тело расслабилось, и сон бродил уже где-то неподалёку.

– Эля, – я ткнула её в плечо, она вздрогнула, – так зачем твои дедушка и бабушка переехали?

– О, дедушка хотел богатств, он был очень авторитетным и сильным человеком. Им дали большой участок под Буэнос-Айресом, и дед открыл там конный парк, а позже стал президентом конного сообщества страны. Нашей семье Занини пришлось всё делать с нуля в степи. Но мои родители до сих пор живут в том доме, который построил дед, а мой отец тоже занимается лошадьми.

– Что же тебя-то не туда понесло?

– Мама настояла, чтобы я стала учительницей. Ей это казалось понятным ремеслом. Да и языкам меня обучали с рождения. Дома мы говорим на итальянском, на улице – на испанском. Ну, а работаю я – на английском.