Венеция. Исповедь монашки

– Надо двигаться на юг, – задумчиво сказала я.

Все нахмурились.

– Тати вышла из строя, Гугл в помощь, – вздохнули девочки.

В тот вечер до дома вели меня они.

Наш монастырь снизу подсвечивали лампы. Вид у него был величественный и таинственный. Здорово всё-таки нас заселили! Ехать обратно в Местре не было бы никакой романтики.

…до выставки осталось 73 дня

На следующий день вся наша латинская команда с трудом доставила себя в консерваторию. Аврора, обладая способностью со всеми договариваться, несмотря на трудности, устроила часть наших лекций в этом здании семнадцатого века. Приходить туда было сплошным удовольствием. Докучала только жара, жителю Москвы совсем не привычная. Тридцать пять стояло далеко не несколько дней – высокая температура держалась неделями.

Встречу в этот день мы не могли пропустить. Специально к нам приехал бельгийский коллекционер Алан Сервес. Очень симпатичный, он, скорее, походил на смесь итальянца и финна: высокий, тонкий, загорелый, он то и дело поправлял длинными пальцами платочек на шее. С его биографией надо было ознакомиться заранее, но все без исключения сделали это в последний момент. Я – перед сном, Эля – за чисткой зубов, кому позволял интернет – на бегу в консерваторию.

К каждой подобной встрече мы приходили со списком вопросов, это было домашнее задание. Что-то придумав на ходу, я чудесным образом пришла вовремя. Вообще, поговорив по душам, мы с девочками сошлись во мнении, что дисциплина, с какой Аврора нас держала в строю, была сюрпризом для всех. Соглашаясь на эту стажировку, никто не ожидал от Италии такой жёсткости. Всем известны сиесты, закрытые магазины, рестораны в обед. Было ожидание расслабленной креативной летней программы, а вышла служба в женской армии на южном фронте. Я плюхнулась рядом с Линой – она уже попивала кофе и вырисовывала узоры в блокноте:

– О, ты уже здесь? Думала – не придёшь. Как вечер?

– Ты что! Алан Сервес же приглашён.

Мы засмеялись. Никто не знал, что это за человек, но Аврора говорила о нём с придыханием. Он не мелькал по телевизору, его фамилия не была замечена на табличках донаторов музеев. Но нас настроили, что он великий и относиться к нему надо с уважением. В его биографии было много нестыковок. Он получил хорошее образование в Лондоне, заработал денег на Wall Street, но как и зачем он подался в искусство, было неясно. Его коллекция охватывала тысячи произведений, но все работы принадлежали неизвестным авторам. Сложно было уловить, к чему именно Алан питал слабость, к какого рода произведениям. В его коллекции было всё: и сайнт-специфик, и эко-арт-объекты, и картины, и даже диджитал-искусство.

Он зашёл, стуча каблуками о паркет. Сел прямо перед нами за антикварный стол и оглядел аудиторию. Так вышло, что я оказалась прямо перед ним. И зачем Лина всё время садится на первый ряд! Теперь придётся внимательно его слушать. А если в сон будет клонить?.. Катастрофа!

Беседу Сервес построил хитро. Вначале он попросил каждого представиться и сказать пару слов о себе. Удобно для установления зон комфорта. Мы, вроде бы, пришли его слушать, жаждали мяса, а получилось, что лидер – он, и мы, как тойтерьеры, один за другим, глядя ему в глаза, рассказывали о себе. Бывают ситуации, когда люди пытаются выстроить удобную для себя схему действий, которая совсем не отвечает вашим требованиям. Это была та самая ситуация.

– Здравствуйте, я Татьяна из России. Я семь лет занималась противодействием коррупции и отмыванию денежных средств. Сейчас я в искусстве.

Все засмеялись. Сервес присвистнул:

– Пожалуй, я буду аккуратен в своих заявлениях сегодня, Татьяна. Аврора, да у вас тут спецы на все случаи. Не полевые цветочки.

– У нас лучшие, – сказала Аврора, вздёрнув по-революционерски кулак в воздух.

Когда все закончили рассказы о себе, Сервес вскочил на свои длинные ноги, провёл пальцами по тронутым сединой волосам и сказал, что приготовил презентацию. Щёлкнув пальцами, он спросил, нет ли у Авроры администратора, который смог бы ему помочь.

Повадки главнокомандующего, – подумала я.

– Есть, есть. Франческа, подойди, пожалуйста.

Усадив Фран за компьютер, Сервес включил первый слайд и, взмахнув руками, сказал:

– Всё началось в 1960 году, когда я был маленьким мальчиком в рваных джинсах и бегал по своему родному городу босиком. Наша семья жила бедно, но мама берегла несколько ценных картин и статуэток, которые она никому не показывала. Проблемы начались, когда пришло время отдавать меня в школу, а средств на образование не было, и мама решила продать одну из работ величайшего мастера – украшение нашей гостиной. Я помню тот день. Тогда я решил навсегда, что стану богатым. Следующий слайд, Франческа.

– Это я в университете. У меня финансовое образование. Сейчас я иногда торгую, но уже реже. В основном, консультирую. Меня приглашают в учебные заведения на семинары, ну, вы знаете, по всему миру. Я известен. Франческа, следующий! О, это уже моя коллекция.

На экране появилась тёмно-болотного цвета стремянка, спаренная со школьной партой и поросшая мхом, с виду – жидким.

– Это перспективная работа молодой художницы из Молдовы, моё последнее приобретение. Мне кажется, у девушки великое будущее. Она прославится. Это называется «Жизнь без панциря». Следующий, Франческа, не спите! – покрикивал он на Фран.

– О, это! Моё любимое – это яйцо! Идеальная форма. То, к чему мы всегда стремимся. К идеалу. Автор – японец! Они-то знают толк в яйцах, – он прыснул в кулак. Затем, стукнув каблуками, крикнул, как цирковой дрессировщик:

– Следующий!

На экране появился скриншот с изображением пластилинового тамагочи.

– О! Это любимое приобретение! Я купил сайт. Вы можете на него зайти. Кто угодно может на него зайти. Но принадлежит он мне! Это три дабл-ю точка жидкий глянцевый шарик точка ком, – он сделал паузу, поправил платок и закончил: – Это небольшая часть моей коллекции. Я отобрал для моих молодых кураторов самое интересное. У вас есть вопросы?

В зале стояла тишина. Все были шокированы. Через несколько секунд Эля с заднего ряда подняла руку:

– Скажите, вы сами работы выбираете или у вас есть искусствовед-консультант?

Все тихонько захихикали.

– Безусловно, сам, – Алан приосанился. – Для меня важно почувствовать дух работы, поговорить с художником, узнать историю и посыл произведения. Но художников мне находит консультант. Это высококлассный специалист, он работает на комиссионные, и большие, конечно, не просто так. Кто сейчас работает просто так?

– В таком случае, что вас побудило купить у молдавской художницы стремянку с партой? Если я правильно поняла, она же портится. Скоро это уже будет не арт-объект, а сгнившее дерево.

– Это эко-арт. Новое направление. Используются только натуральные материалы! Я горд, что вложил в экономику Молдавии и профинансировал молдавское искусство.

– А в чём философия объекта?

– Безусловно, жизнь и смерть. Безусловно. Ещё вопросы?

Мнение о бельгийском коллекционере в нашей группе было едино. Сложно было понять, какой эффект он хотел на нас произвести, но, несмотря на то что все мы были разные, одновременно ошибиться мы не могли: Алан Сервес явно пытался накрутить авторитет. В мире своих финансов он, может, и назывался коллекционером, но профессионалам стало сразу ясно, что он – собиратель мусора. И дело не в том, что искусство, которое он покупал, – плохое. А в том, что он вкладывал в эти безумные по стоимости покупки поверхностный смысл, скормленный ему по щелчку пальца. Алану было бы неплохо посидеть с нами за партой – послушать лекции Себастьяна про Вторую мировую и про Кафку.

В тот день обед для нас организовала Аврора в своей галерее на втором этаже. В первые дни знакомства с помещением и обстановкой настроение было уникальным: мы проводили первые утренние часы на встречах за угловатым бирюзовым столом, который спроектировал и создал кто-то из дизайнеров после удачной Аврориной выставки. Мы делились впечатлениями о последних встречах и посещениях галерей. Со временем это, конечно, приелось, но я до сих пор с любовью вспоминаю узкую лестницу, ведущую на второй этаж бывшего павильона Словении. Когда мы зашли всё ещё с улыбками от последней встречи, Фран раскладывала салат из тунца в дизайнерские миски. Я на секунду удивилась: как по-варварски они обошлись со своими арт-объектами! На тарелках в форме листиков уже лежали чикетти. «М-м-м-м, сегодня галерея угощает», – подумала я.

Аврора зашла за нами и торжественно объявила, что сегодня мы обедаем с Кенсуке Коики, японским художником. Мы знали Кенсуке, и все его очень любили. Лично мне он немножко напоминал Харуки Мураками – наверное, потому, что никого из японцев я раньше не знала. Мне приятно было думать, что через пару рукопожатий я, может быть, знакома со своим кумиром. Японка Ли болтала с ним в перерывах на своём, это тоже добавляло колорита нашим встречам. У Кенсуке был контракт с галереей «А плюс А». Однажды, удачно его выставив, Аврора стала всеми силами продвигать его работы в массы и, кстати, довольно успешно.

К нашей встрече он уже выполнил заказ Сан-Пеллегрино на дизайн лимитированной серии бутылок и заказ Неспрессо для их показа на выставке производителей кофе. Основная фишка, чем он занимался, было фотооригами. Мне бы не хотелось клеить шаблоны, но то, что он делал большую часть рабочего времени, сложно назвать иначе. Со всего мира Кенсуке скупал старые чёрно-белые фотографии и складывал их, или вырезал отдельные части и порой возвращал их обратно, только в неожиданные места того же фото. Иногда его работы походили на страницы из детских книжек, где, если потянуть за рычажок, у кошки вылезал язык или, если повертеть кружок, изба менялась на замок. В детстве эти неожиданные преображения удивляли, а спустя двадцать пять лет нас удивляет Кенсуке.

Художник не походил на заносчивую знаменитость, он говорил на английском с сильным акцентом, а при первой встрече объяснил нам свою любовь к Италии просто: «Здесь я востребован, здесь меня любят впервые за пятнадцать лет моей карьеры. А ещё я люблю пармезан». Я могу только догадываться, как сложно ему было привыкнуть к средневековой Италии, такой необычной и кардинально противоположной Востоку западной стране.

Сегодня они с Авророй решили показать нам работы из запасников галереи: несколько фотографий, обрамлённых в рамки и бережно спрятанных под стекло. Закинув бутерброд в рот, Кенсуке, смеясь, слушал наш рассказ об Алане, и, несмотря на то, что нам казалось неправильным поднимать на смех человека, которого Аврора привезла «с таким трудом», мы не могли удержаться. В середине обеда нам на руки раздали каталоги работ Кенсуке. Одновременно с этим автор стал разворачивать и показывать работы. Первым был диптих из двух горизонтальных фотографий: они были вставлены в разные белые рамки, но продавались вместе. Мысль о продаже даже не сразу пришла мне в голову, пока кто-то не спросил о цене. На первом фото были выстроены свежие фрукты в ряд: ананас, виноград, банан, разрезанный апельсин и лук-порей. Фон был розовый, а цвет фруктов – очень яркий. Наверное, художник поработал с контрастом. Второе же фото было чёрно-белым, а фрукты красовались уже в обугленном виде.

– Что с ними случилось? – спросила я.

– Я их поджёг.

– В смысле как? Спичкой?

– Я взял зажигалку, баллончик и направил на них. И они сразу кардинально изменились! Это как жизнь – может быть яркая, а может в момент вспыхнуть и превратить всё вокруг в пепел.

– Хиросима? – прошептал кто-то.

Другие работы были значительно меньше размером и уже не отличались специальными техниками при исполнении. Их мы тоже смогли найти в каталоге, который потом радостно забрали с собой.