Ведь сам ты до того сумел дойти,
Что, как чудовище, желаешь мертвечины?
Ты имя не забыл? Ты веру помнишь?
Чему ты поклоняешься, борец?
За что ты борешься и что ты гонишь?
Придет ли кровожадности конец?
Чем меньше в жилах крови, тем сильнее
Ты хочешь посмотреть на алый цвет!
А выпустишь чужую, так своею
Затопишь целый мир и белый свет!» – Что вы скажете на это, тетушка?
Вдова молчала, постигая смысл услышанного.
– Да глупость всё! – не выдержал Анри.
– Нет, любезный до Лозен, не глупость! – с невероятной серьезностью возразила женщина. – Это написано человеком думающим. Более того, человеком страдающим.
– И за что же он пострадал? – подавляя смех, спросила Генриетта.
– Не задавай таких вопросов, на которые я не знаю ответов, – с раздражением попросила тетушка. – Наверняка этот человек прожил долгую несчастливую жизнь. Возможно, много читал и думал, был монахом или отшельником. Он глубоко болел за судьбы людские!
Баронесса слушала, не скрывая улыбки.
– И вероятно, если его уже нет на свете, он умер с горя!
– Дорогая тетушка, – поинтересовалась Генриетта. – Вы в молодости увлекались гаданием?
– Что ты хочешь этим сказать?
– Предсказание, сделанное вами, удивительным образом совпадает с судьбой несчастного поэта. Он умер несколько лет назад в изгнании, забытый всеми, больной. Но стихи, бессмертные мысли остались нам, чтобы мы их хранили и плакали над ними.
– Да, моя милая племянница, ты верно сказала, эти стихи стоят того, чтобы над ними плакать! – и тетушка взглянула на Анри, который уже был недалек от того, чтобы заплакать от сдерживаемого хохота.
Его влажные глаза не укрылись от проницательности вдовы, и та с гордостью заметила:
– Вот и вы, граф, поддерживаете меня! Если уж и вы плачете, значит, стихи гениальны. Мой муж писал небольшие сочинения. Мы любили вместе читать стихи поэтов прошлого. Уверена, среди них был и этот бесподобный автор! Мы зачитывались и подолгу обсуждали литературные шедевры. Вот отсюда и мой вкус к поэзии. Говорят, женщинам свойственно увлечение чтением того, что написали мужчины. Дорогой граф, вы не пробовали сочинять?
Генриетта прыснула со смеху.
– Неужели ваши творения заслуживают такую однозначную оценку? – по-своему трактовала ее реакцию вдова. – Прочтите что-нибудь из своего.
– Извините меня, – замялся Анри. – Я…
– Да чего уж, прочти, – разрешила баронесса.
– Как назло, все рифмы разлетелись, – пожаловался молодой человек.
– Это случается. Но смелее! – подбодрила его тетушка.
– Хорошо, – юноша собрался с духом, и на свет появилось нечто хромоного-корявое. –
Я говорю тебе: «Душа моя!»
Не верь. Я обращаюсь не к тебе.
Печальное вместилище идей,
Лишь тело ты, любимая моя.
Разрушатся строения, как дым,
И разнесет их время по земле,
Изменятся картины жизни.
И, может, вера в тот момент
Расправит крылья,
Но, поднимаясь к Богу в небеса,
Случайно эти крылья
На солнце опалит?
– Неплохо, граф, – похвалила старушка. – Но, конечно, признаемся, друг мой, это не мастерство! Вам долго придется работать, чтобы сравниться с настоящими поэтами хотя бы в подражании.
– Я не стану поэтом, – заявил Анри. – Я не люблю трудиться, подолгу корпеть над чем-то. Если сразу не получилось, значит, не дано! Гению все легко дается. А если не быть гением, то зачем мучиться, стараться над каждой строкой?
– Занятное суждение, – покачала головой тетушка.
– Он очень занятен, – поддержала ее Генриетта.
– Я не вправе советовать. Но поверьте мне, если бы никто не хотел трудиться, не рождалось бы новых поэтов и философов, художников и музыкантов.
– Одним словом, жизнь прекратила бы свое существование, – подытожил Анри.
– Да, дорогой граф! И хотя у вас другая судьба, настоящие поэты трудолюбивы. Особенно гениальные поэты.
– Да здравствуют гении! – воскликнул юноша.