Превратности судьбы

Я лежу, шевельнуться не могу под сугробом.

Слышу, Ира выкарабкалась и истошно кричит, зовет меня: «Рая! Рааааая!».

Я ей отвечаю, но она не слышит, видимо сквозь толщу снега мой голос не пробивается. С огромным трудом Ира меня нашла и вытащила из-под лавины. Хорошо, что мы были вдвоем, одна бы я не вырвалась из снежного плена.

Нам было очень страшно. Мы могли погибнуть не только под снегом, а еще и потому, что чуть подальше от того места, где мы спрыгнули с дороги в овраг начинался высокий железнодорожный мост.

Пришли мы в школу только к третьему уроку мокрые, испуганные. Рассказали учительнице про наши злоключения.

Она сочувственно сказала: «Идите, девочки, домой».

После этого случая нас перевели в Суоярвскую школу-интернат, и в плохую погоду, мы оставались там ночевать. Здание интерната стояло на горе, и прежде было тюрьмой, там на втором этаже были временно выделены две комнаты: одна для мальчиков, другая для девочек. Сильно разрушенное здание стояло в руинах. Все стены вокруг разрисованы. Это была бывшая финская территория, поэтому и тюрьма была видимо финская.

Нас поселили там временно, пока ремонтировалось другое здание, предназначенное для школы-интерната. В комнате девочек стояли железные койки. Туалет не работал. Оттуда шел отвратительный запах. Отопления не было, посреди комнаты стояла печка-буржуйка, которую мы сами топили. Всего нас там было десять девочек и несколько мальчиков. Кормили нас не в интернате, а в школе. В интернатской комнате был только большой жестяной чайник с кипятком. Мы старались все вместе ходить в школу и обратно, потому, что по одному – побаивались.

Среди нас в интернате жила девочка, внешне сильно отличавшаяся от всех, она была постарше, училась в шестом классе. У нее был крупный нос, темная косичка. Типичная еврейская девочка. Каждое утро она доставала из сумки маленькую стограммовую кружку, маленькую чайную ложку и маленькую банку с манной крупой. Девочка наливала в кружку кипяток из чайника и клала туда чайную ложку крупы. Ни у кого из нас ничего не было и мы с интересом наблюдали за ее действиями. Она выпивала или, если было слишком горячо, выхлебывала этот напиток маленькой ложечкой.

Мы с Ирой любили в школе-интернате ходить в библиотеку. Книг и газет там было мало. Зато на стене висела репродукция картины Ивана Крамского «Неизвестная», особенно она нравилась Ире. Нас завораживала таинственная красота, сквозящая в лице, одежде, осанке героини.

Однажды мы с Ирой выпросили у библиотекарей несколько старых газет и отправились на выходной домой. На следующий день у мамы был День рождения, и нас дома ждала большая тарелка с блинами, испеченными из натертой мороженой картошки. Нам тогда казалось, что вкуснее этого лакомства на свете ничего не бывает.

Дома Ира посидела тихонько в углу, порисовала и создала несколько картин, настоящих произведений искусства. На газете простым карандашом была очень похоже нарисована Неизвестная и серый кот на большом пне. Кот был настоящий, он частенько подходил к нашему дому и мы не раз видели, как он сидел на пне, греясь на солнышке.

Мы украсили стену нашего дома этими картинами. Маме очень понравилось. У нас получился настоящий праздник.

Девочки после занятий в школе сидели вокруг печки и разговаривали, а мальчики совершали рискованные обходы разрушенного здания.

Однажды они пришли к нам после школы, и предложили: «Пойдемте с нами, мы вам что-то интересное покажем».

Мы, несколько девочек из любопытства отправились вместе с ними. Мальчишки шли впереди. Мы прошли за ними несколько лестниц, помещений и коридоров, и вышли к провалу. Здание было затейливо спроектировано: посередине находилась круглая часть, похожая на амфитеатр или широкую шахту.       С нашего второго этажа до подвала вниз шел глубокий провал, через который по диагонали была перекинута длинная доска сантиметров пять-шесть толщиной.

Под ней мы увидели… деревянную г-образную виселицу, на верхней перекладине которой болталась петля из толстого витого каната. Добротно выполненное и видимо не раз использованное средство совершения казни. Мне стало дурно, закружилась голова, сильно затошнило, но вырвать было нечем. С большим трудом я оттуда выбралась.

На следующий день нас перевели в другое уже отремонтированное здание интерната.

Спустя много лет я по рабочим делам снова оказалась в этом здании на горе, оно конечно было перестроено, там размещался исполком города Суоярви.

Пальто для Иры

Как-то приехала к нам на хутор тетя Хельми и сообщила маме: «В Суоярви по списку продают эвакуированным ткань на пальто, очень хороший шевиот».

Мама озабоченно ответила: «Надо бы Ире новое пальто сшить, она собирается учиться ехать, а приличного пальто у нее нет».

Тогда как раз объявили набор в Сортавальский сельскохозяйственный техникум, где готовили агрономов, зоотехников и животноводов и Ира с Зиной собирались поехать туда учиться.

Мама с невероятным трудом собрала нужную сумму для покупки ткани на пальто. Тетя Хельми сняла с Иры мерки и уехала. Она довольно быстро сшила Ире модное пальто с большими накладными карманами. Ире оно очень понравилось. Но когда гостья уехала, пальто исчезло.

Мама спрашивает: «Где же новое пальто?».

«Я его убрала», – отвечает Ира.

А когда Ира и Зина собрались уезжать на учебу, мы все вышли на улицу их провожать. Зина была на три-четыре года старше Иры и в два раза выше ростом. Они вместе выглядели как Пат и Паташон. Ира, зябко пожимая плечами, стояла с сумкой в одной руке, а новое пальто висело на другой руке.

Мама сказала ей: «Надень пальто, холодно ведь уже».

Когда Ира надела пальто, мы все ошеломленно замолчали. Пальто было укорочено почти до самых карманов. Мама ничего не сказала, но горькие слезы покатились из ее глаз. Для мамы это было не огорчение, а подлинное горе.

Тетя Лиза рассмеялась. Все поняли, что это Зина укоротила Ире новое пальто по тогдашней моде. Кстати сказать, Ира носила это пальто довольно долго, даже когда ее распределили на работу после учебы.

Сначала Ира училась на агронома, но это показалось ей не интересным, она даже хотела бросить учебу, но директор техникума ее отговорил. Предложил перейти на зоотехническое отделение. Ира всегда любила животных, и учиться там ей понравилось. Училась она прилежно, активно участвовала в общественной жизни, вела себя достойно. Кто-то из преподавателей предложил Ире вступить в комсомол. Ира согласилась. Ей дали хорошую характеристику. Она старательно готовилась к важному событию.

На комсомольском собрании ответила на все вопросы. Все присутствующие проголосовали «за» то, чтобы Иру принять в ряды ВЛКСМ.

Но тут поднялся первый секретарь райкома, приглашенный на комсомольское собрание, и сказал: «Дочь врага народа не имеет права быть членом ВЛКСМ».

Иру не приняли в комсомол. Она очень болезненно переживала произошедшее, как свой личный позор. Дома с горькими слезами на глазах рассказывала нам с мамой о своей незаслуженной обиде.

Для меня этот случай послужил уроком, впоследствии я никогда сама не выражала желания вступить в комсомол и никогда не соглашалась, когда мне предлагали это сделать. Не конфликтовала, но старалась мягко уйти от темы.

Успешно закончив учебу, Ира получила диплом зоотехника. Работала по специальности в совхозе в Суоярвском районе. Позже Ира с Зиной, дочерью тети Лизы уехала в Казахстан, к отцу Зины, он был туда сослан в 1937 году, и Ира прожила там несколько лет.

Встреча с отцом

Однажды маму на работе вызвали к бригадиру, он сказал, что ее приглашают в контору на телефонные переговоры с Петрозаводском в десять часов вечера. С переговоров мама пришла поздно, около двенадцати часов ночи.

Она была очень взволнована, и сказала мне: «Отца освободили, он в Петрозаводске у тети Кати Сумманен ждет нас».

С отцом мы не виделись десять лет.

Мы начали собираться в Петрозаводск. Но вот вопрос: на что ехать? Денег на дорогу нет. К счастью тетя Лиза одолжила нам немножко деньжат.

Приехали в Петрозаводск. Тетя Катя Сумманен жила в двухэтажном доме на улице Анохина в маленькой комнате, просто конуре, переделанной в жилое помещение из туалета. Она ютилась там с двумя детьми. Ни Тайсто, ни Элмы дома не оказалось.

Когда мы вошли, отец сидел на стуле, они о чем-то оживленно разговаривали с тетей Катей. Первое, что мне бросилось в глаза: отец был совершенно седой, вся голова была белая, и очень худой. Суровое аскетичное лицо, умные зоркие глаза, в фигуре сохранилась военная выправка. Я его не узнала, не сразу вспомнила. Слишком маленькой была, когда его арестовали.

Он встал и обнял нас с мамой сразу обеих. Мы молча постояли так какое-то время. На глазах и у отца и у мамы появились слезы. Он сел на стул и посадил меня на колени как маленькую, а мне исполнилось уже тринадцать лет. Сколько же ему было лет, когда его освободили? Всего сорок восемь, наверное.

Я слышала их разговор с мамой. Отец без лишних предисловий перешел к делу.

«Кертту, давай решим так», – сказал он маме, – «я поеду сейчас искать работу, и как только устроюсь, постараюсь собрать немного денег вам на дорогу, и если вы захотите, то приедете ко мне. И еще надо будет решить вопрос с жильем».

Наша встреча с отцом продолжалась не больше часа, мы с мамой поехали обратно в Суоярви. Отец нас не провожал, он сразу отправился на поезд, чтобы искать работу и жилье где-то в районах республики.

У него после освобождения не было разрешения жить в Петрозаводске, да и вообще ни в одном крупном городе, поэтому он не мог там никуда выйти, а в Суоярви нельзя было поехать, потому что для въезда в погранзону нужен был специальный пропуск.

Отец выбрал небезопасный способ, чтобы с нами встретиться. Для него очень важно было понять, вместе мы будем дальше жить или нет, он не мог этого знать, пока не встретился с мамой. У него с собой была только небольшая сумка. Тетя Катя что-то ему запихала в эту сумку.

Он сказал нам на прощание: «Главное, что я на свободе, все остальное не важно».