Превратности судьбы

Немино

Спустя некоторое время отец в письме сообщил, что устроился на работу в Паданском леспромхозе инструментальщиком. И еще ему обещали место в Челмужском леспромхозе, правда, немного позже, в поселке Немино Медвежьегорского района. Года не прошло, как он написал нам, что переехал в Немино, ремонтирует там жилье. Как только закончит, сразу сообщит.

В 1948 году мы переехали к нему. В Немино у нас была двухкомнатная квартира. Одну комнату отвели под мастерскую, где отец инструменты точил, вторая была предназначена для жилья.

Я была еще школьницей, в Немино пошла в седьмой класс. В поселковом клубе мы занимались художественной самодеятельностью. В танцевальном кружке я подружилась с девочкой, ее тоже звали Рая. Рая Богданова была постарше меня и немного выше ростом. Тогда в моде были такие танцы как чечетка, цыганочка, русская пляска. На концертах художественной самодеятельности мы с Раей танцевали дуэтом и у нас неплохо получалось. После каждого выступления зрители вызывали нас на «бис» по два-три раза.

По соседству с нами в Немино жила молодая женщина, она однажды подошла ко мне и говорит: «Мне очень понравилось ваше выступление, и я хочу предложить тебе свою юбку, она очень яркая, я стесняюсь носить ее повседневно, а для выступлений на сцене она хорошо подойдет, я тебе ее дам».

Она показала юбку, она и правда оказалась очень яркой, на черном фоне были разбросаны огромные ярко-красные розы. Мы с Раей подобрали к ней кофточку, получился красивый сценический костюм.

Наступил день концерта. Объявили наш номер. Раздались дружные аплодисменты. Мы вышли на сцену. Зал ахнул при виде меня в таком роскошном наряде. А я так растерялась, что забыла, зачем вышла. Музыка играет, а я стою как вкопанная. Находчивая Рая одна начала танцевать, а когда по ходу танца кружилась вокруг меня, такую выразительную гримасу мне состроила, что я очнулась и вспомнила, что мне надо еще и поплясать, а не только наряд свой роскошный демонстрировать.

Навсегда врезалось в мою память, и казалось удивительным вот что. У отца был небольшой заработок. А директор леспромхоза, видя, что отец не пьет и очень экономно живет, наверное думал, что у него водятся большие деньги. Он часто просил отца, хотя бы по несколько рублей выдать каждой нуждающейся семье. Очень плохо было с деньгами в леспромхозе, зарплату подолгу не выплачивали, все какие-то небольшие «авансики» давали. Иногда люди на работу выйти не могли, потому, что есть дома нечего было. Много среди рабочих было вербованных с семьями, им очень трудно жилось. И помню, что деньги отец директору давал, небольшие суммы, где-то по три рубля на семью, хотя бы на хлеб, но и их не всем хватало. А для себя на проживание у него почти и не оставалось ничего.

Ссылка в Сибирь

В декабре ночью к нам постучали. Это в 1949-м году было. Входят два человека: директор леспромхоза и офицер в военной форме. Потом подошел еще один мужчина очень высокий под два метра ростом и очень полный.

«Вы – Пало Андрей Андреевич?»,– спрашивают отца.

«Да, я»,– отвечает он.

«Вы арестованы», – строго произнес офицер.

Я уже спала, но тут конечно проснулась. Высокий мужчина начал обыск проводить, по углам давай бесцеремонно шарить. У меня в изголовье стояла коробка, куда я складывала елочные игрушки, которые мастерила из разных бумажек, готовясь к Новому году. Он меня выгнал с постели и давай в этой коробке рыться. Мне это показалось особенно оскорбительным.

Я стояла босиком на ледяном полу, в одной ночной сорочке. От унижения не удержалась и спросила: «Это из-за чего же нас так ненавидят, из-за того, что мы финны?»

Мужчина в форме резко ответил: «Вы помолчите, а то вам тоже можно статью пришить».

Отец тихонько сказал: «Рая, помолчи, пожалуйста».

Я обиженная, села на кровать.

«А где же ваши сбережения?», – спросил директор.

Отец достал деньги, у него было всего двадцать семь рублей.

Директор удивленно говорит: «Андрей Андреевич, у вас, что больше денег нет?»

«Нет, только эти и те, что я вам давал для вербованных рабочих», – ответил отец.

У директора показались слезы на глазах. Отец молча оделся, его вывели. Впереди пошел высокий мужчина. Директор понуро вышел последним. Как уводили отца, я запомнила навсегда.

После того как за ними закрылась дверь, мама долго с ненавистью смотрела на отрывной календарь с портретом Сталина, висевший на стене, подошла к нему, гневно сорвала со стены и, скомкав, бросила на пол, не проронив ни слова.

За окнами начало светать, наконец, эта трагическая ночь закончилась. Мама не сомкнула глаз. Я тоже не спала.

Утром, когда я пришла в школу, все уже знали, что моего отца арестовали.

Некоторые одноклассники подходили ко мне и спрашивали: «За что арестовали твоего отца?».

Ответить, понятное дело, я не могла. Да и кто бы смог?

Это ведь десятилетия спустя все узнали, что арестовывали тогда без вины. Простые люди вокруг часто думали, что раз арестовали, значит было за что, пока дело не доходило до них самих.

На перемене ко мне подошла Валя дочка директора леспромхоза, молча обняла меня. Рая Богданова, моя подружка тоже подошла выразить свое сочувствие.

После уроков, когда все ребята уже ушли из школы, а я последней выходила из класса, в коридоре увидела учительницу, ее звали Гертруда Владимировна, она была немка по национальности и преподавала немецкий язык. Гертруде Владимировне было около сорока лет. Выглядела она элегантно, но строго, так как и должен выглядеть учитель: белые кружевные воротнички и манжеты, красивая высокая прическа. Однажды она простудилась и на уроке высморкалась в кружевной платочек, достав его из черного кожаного ридикюля. С заднего ряда парт раздался чей-то громкий изумленный шепот: «Смотри-ка, сопли-то в платочек да еще и в сумочку!». Среди учителей, в основном местных деревенских жителей, она сильно выделялась.

Она подошла ко мне, обняла и сказала: «Мы с тобой, Рая, теперь товарищи по несчастью, будем вместе держаться».

Долгое время никаких вестей от отца не было.

И вдруг получаем письмо из Сибири: «Я нахожусь в Красноярском крае, в поселке Соленый Богучанского района. Работаю инструментальщиком в леспромхозе «Ангарский»,– писал отец, – «так что теперь будем держать связь. Если у вас возникнет желание сюда приехать, то я постараюсь собрать вам необходимую сумму на билеты».

Мы с мамой понимали, что скоро это вряд ли получится, билеты от Карелии до Сибири стоили не дешево. Пугало и то, что Красноярский край всегда славился тяжелыми условиями для жизни. Огромная труднопроходимая территория, суровый климат, малочисленное население. Идеальное место для ссылки политических, каторжных, уголовников.

Лишь много лет спустя нам стало известно, что все, кто был осужден, начиная с 1937 года, попали под действие указа от 1 февраля 1948 года «О направлении в ссылку особо опасных государственных преступников», то есть тех, кто ранее отбывал наказание по 58 статье.

Все они и в их числе мой отец автоматически становились особо опасными государственными преступниками, даже те, кто уже вернулся к обычной мирной жизни в свои родные города или поселился рядом с местами, где отбывал срок.

Их никто никуда не вызывал, просто особое совещание выносило заочное постановление ранее осужденному о бессрочной ссылке.

За ними приходили и согласно этим постановлениям вывозили осужденных к местам ссылки навсегда.

Боты

Остались мы с мамой вдвоем. Мама без работы, я еще школьница. Правда, директор леспромхоза после ареста отца через несколько дней принес те деньги, которые был должен ему. Там небольшая сумма оказалась. Мы с мамой надолго растянули их.

Помню, пошла я в магазин за продуктами. Мама дала мне сколько-то рублей. И вдруг вижу, в магазин привезли детские боты. Я еле-еле в одну пару запихала ноги. Малы они мне были. Совершенно тогда нечего было на ноги обуть. Купила я эти боты, несмотря на то, что большие пальцы в них сильно подгибались, а сверху на резине выделялись, выпячиваясь, косточки поджатых пальцев.

«Только хлеба буханку купила и эти боты. Больше денег ни на что не хватило», – сказала я маме, вернувшись домой.

«Доченька, боты-то маленькие, как ты в них будешь ходить? Конечно, тебе надо что-то на ноги купить, но в этих ходить ведь невозможно», – ответила мама.

Я в них всю весну и осень проходила с согнутыми пальцами. В школе на уроках снимала боты под партой, они невыносимо жали, даже к доске выходила босиком. Другого ничего на ноги не было. С начала весны в апреле – мае еще лужи стояли, травка пробиваться только начинала, мы уже босиком ходили. Только проталины появятся, обувь снимаем. Беречь же ее надо!

Спустя некоторое время получаем от отца еще одно письмо, он писал, что работает инструментальщиком, живет в общежитии.

И еще он написал: «Когда Рая закончит учебу в школе, собирайтесь и приезжайте ко мне в Сибирь, но прежде подумайте хорошенько».

Мама спросила у меня совета, как у взрослой: «Что будем делать?».

И мы решили: «Надо ехать!».

Декабристки