Превратности судьбы

А я ему отвечаю: «Дедушка, спасибо, не могу я лечь, у меня все болит».

Капуста

Мы приехали в Кемь осенью 1944 года, на улицах уже лежало довольно много снега. Нас поселили в один из бараков на окраине. Там, похоже, когда-то школа была, двери из больших комнат в длинный холодный коридор открывались двумя створками. Такие двери обычно в классах делали.

Нас разместили в одной комнате вместе с женщиной – ингерманландкой, звали ее тетя Лиза Повилайнен и ее дочерью Зиной. Муж тети Лизы тоже был арестован в 1937 году, но отправлен отбывать срок не в Свердловскую область, как наш отец, а в Казахстан на медные рудники. Тетю Хельми с сыном и швейной машиной поселили где-то в другом месте. В большой холодной комнате с грязным ободранным полом стояла круглая печка-голландка, две голые железные кровати и что-то вроде стола. У тети Лизы оказался примус, на нем мы готовили скудную еду.

Когда мы шли к бараку, я заметила у железной дороги огромную, припорошенную снегом кучу, там лежало что-то круглое, похожее на мячи, но что это было, я разглядеть не смогла, было уже темновато.

Утром мама ушла оформляться на работу, а я отправилась посмотреть, что там такое круглое лежит. Подхожу и вижу, что это кочаны мороженой капусты для проходящих воинских эшелонов, а охраняет эту кучу часовой.

Я подошла, взяла в руки один небольшой кочан, мне было уже все равно: застрелит меня солдат, так застрелит. Патрульный сделал вид, что меня не заметил, отвернулся и пошел в другую сторону. На подгибающихся от страха ногах я понесла тяжелый кочан домой.

Когда мама вернулась вечером с работы, грустно улыбаясь, сказала: «Кормилица ты моя».

Так я ходила каждый день и брала по одному кочану капусты, пока ее оттуда не вывезли. Ира со мной не ходила, но очень переживала за меня, всегда с тревогой смотрела в окно, ждала, вернусь я или нет. Никто из охранявших эту кучу солдат ни разу не сказал мне ничего плохого, хотя караул сменялся каждый день. Эту мороженую капусту мы варили и ели, она тоже помогла нам выжить.

У тети Кати

Как-то в Кеми мы с мамой пошли на рынок и вдруг слышим, кто-то кричит: «Кертту!».

Причем произнесено мамино имя было чисто по-фински. Мама оглянулась, к нам бежала женщина с пустыми ведрами и корзинкой. Это была тетя Катя Сумманен.

Тетя Катя с мужем жили в Ленинграде, когда мама с отцом учились в университете, там они и познакомились.

Муж тети Кати – Карл Сумманен, как и наш отец, был участником финской рабочей революции 1918 года, после ее поражения отбыл шесть лет заключения в Финляндии и, освободившись в 1926 году, из Суоми переехал в Ленинград. В 1933 году его направили на преподавательскую работу в Карелию, и семья перебралась в Петрозаводск. Перед Великой Отечественной войной они переехали в Кемскую область в деревню Подужемье. Здесь Карл Сумманен тяжело заболел, умер и был похоронен.

Мама с тетей Катей обнялись, заплакали.

Тетя Катя спросила маму: «Это которая же из твоих девочек, такая худенькая, старшая или младшая?».

Мама ответила: «Да это младшая, Рая».

«Отпусти ее со мной ненадолго, пусть у нас погостит в Подужемье, я ее немножко откормлю», – предложила тетя Катя.

Мама согласилась.

Тетя Катя Сумманен работала в Подужемье в воинской части и ей иногда давали там овес. Она жарила зерна овса, молола их и варила овсяную кашу-болтушку.

Когда мы приехали с тетей Катей к ним домой, она приготовила овсяную кашу, достала из шкафчика на стол разнокалиберные тарелки и сказала: «У нас сегодня гостья, значит, она и выбирает, из какой тарелки будет есть».

За столом сидели: сын тети Кати Тайсто, дочь Элма и приемная дочь Эйла. Ее мать, сестра тети Кати умерла, а отец тоже был арестован.

Одна железная миска была особенно большая. Именно она-то мне и приглянулась. Мне страшно хотелось есть. Самая маленькая и худая, я выбрала самую большую посудину.

Вдруг, чувствую, под столом меня кто-то толкает в ноги.

А это Тайсто меня пинает своими длинными ногами и возмущенно шепчет: «Это моя миска».

Тетя Катя его услышала и ответила: «Сегодня гостья выбирает себе тарелку».

Я конечно, не смогла осилить всю кашу из своей большой миски, но за столом нам всем было очень весело.

Малина

Примерно посередине порожистой и быстрой речки Кемь находился остров, довольно приличных размеров, а на нем располагалось старое заброшенное кладбище. До острова можно было добраться вброд. Там росли густые кусты малины, и ягоды как раз к тому времени поспели. Среди местного русского населения существовало поверье, что на кладбище нельзя ничего брать, поэтому малину там никто не собирал.

Тетя Катя сказала нам: «Не бойтесь, ничего страшного не произойдет, идите, собирайте ягоды».

Мы взяли с собой лукошки и отправились за малиной. Тайсто на берегу посадил меня к себе на спину и перенес на остров.

Я попала в другой, неведомый мне мир. В сказочное Берендеево царство или как будто меня перенесли на другую планету. Все вокруг было необыкновенно яркое, зеленое, буйное, насквозь пронизанное солнцем. Высокая сочная трава, вольно разросшиеся кусты малины. Среди зеленых дебрей печально чернели старые покосившиеся кресты: простые деревянные и кованые ажурные.

Все мы босиком, обуви ни у кого не было, разбрелись по малиннику. Островок небольшой, заблудиться негде. Ветки малины высокие, даже трава вокруг выше моего роста. Ягод очень много.

Я, не спеша, сосредоточенно собираю душистую крупную малину и вдруг слышу: «Не трогай, это мои ягоды», – раздался приглушенный замогильный голос.

Заорав в ужасе, я бросила корзинку, ягоды рассыпались. Ко мне подбежала Элма, я ей плача, рассказала, что мне страшный голос из могилы сказал.

Она меня успокаивает: «Да это наверняка проделки Тайсто, это он шутит».

Стали его звать, а он идет к нам совсем с другой стороны.

Мы напали на него с упреками, а он отпирается: «Не я это», – говорит.

Мне уже не до ягод, я вся в слезах, боюсь очень. Я вообще тогда такая трусиха была, в сени одна боялась выйти, потому что там темно было. Решили мы возвращаться домой.

Подходим к речке, а Тайсто и говорит мне тихонько: «Вот теперь, ябеда, поплывешь через речку сама или будешь здесь сидеть, я тебя обратно не понесу».

Я была маленькая примерно в половину его роста и очень худая. Там где вода доходила ему до колена, я вымокла бы по пояс. Он дошел до середины речки, оглянулся и увидел, что я от огорчения снова, еще сильнее заплакала и вернулся. Посадил меня к себе на спину, я его за шею крепко обхватила, всхлипываю и тихонько вытираю о воротник его рубашки нос. Слезы и сопли у меня ручьем текут.

«Если ты еще раз, рева, об меня вытрешь свой сопливый нос, я тебя выкину в речку», – пригрозил мне Тайсто.

«Больше не бууууду», – испугавшись, пообещала я ему.

Тайсто, выйдя на берег, поставил меня как памятник на огромный замшелый валун, и с насмешкой произнес: «Вы только посмотрите на эту горожанку».

Вид у меня, прямо скажем, был неказистый: на мне старое выцветшее короткое платье, босые ноги ободраны в кровь, лицо и руки до локтей в грязных разводах от размазанных слез.

Он выглядел не лучше: огромные босые ступни тощих ног все в цыпках, штанины едва доходят до середины икр, ростом под два метра и очень тощий.

Мне стало жалко его, а ему видимо, меня. Тайсто достал из кармана несколько жареных зерен овса и протянул мне на ладони. От этого примирительного жеста я сразу успокоилась и перестала плакать.

Тайсто

Пришли мы домой уставшие и голодные. Тете Кате рассказывать про свои приключения не стали. Сказали лишь, что на острове было слишком много мух и комаров, поэтому малины мы не набрали. Тетя Катя опять накормила нас кашей-болтушкой. Быстро поев, мы с Тайсто вышли на улицу.

«Хочешь, я покажу тебе, как эта каша получается?», – предложил Тайсто.