Крымский мост

Жена, хоть и была набожной женщиной, но солгала нежданному гостю, но когда гуцул уже выходил за калитку, Мирон подбежал к нему с детской подобострастностью (которая у некоторых людей сохраняется на всю жизнь) и сообщил: «Батько вас побачив и сховався в сральню!» Гуцул плюнул на землю и сказал матери Мирона: «Оцей и батька за окрайку заткне» («Этот и отца за пояс заткнет»), – и затем неторопливо, степенно направился к уборной, которая стояла в глубине двора.

Батька через щели в стенках увидел неладное и хотел перебежать в лопухи. Он попытался отодвинуть доску с задней стороны кабинки, но в суете не удержался и провалился.

В таком виде, стоящего по пояс в выгребной яме, его и застал гуцул. Осознавая еще большее свое превосходство, гуцул вместо сочувствия спросил у вдвойне униженного батьки про долг.

Батьку отмачивали до вечера, а со следующего утра он начал обстоятельно пороть Мирона с перерывами в течение всего дня.

В семье Мирона религия была доморощенной. Батька говорил: «Мироне, не ври на исповеди (а в жизни можно), а то, как будешь причащаться – почернеешь». «Запричастившись», Мирон смотрел на себя в зеркало. К удивлению и радости он не чернел. И с этих пор он уже не верил ни отцу, ни Богу. Правда, Мирон видел, как Бог все-таки помогает, потому что есть люди, к которым деньги сами липнут. А это как же не от Бога!? И Мирон иногда ходил в церковь, на всякий случай: «А вдруг все-таки Он даст?»

Разделив наследство с братом и разведясь с женой, Мирон решил купить себе мазанку в Крыму, чтобы особо не работать, а жить за счет отдыхающих. Хата была из трех комнаток, чулана, а кухня во дворе. Все это находилось у пыльной дороги с пирамидальными тополями, рядом с несколькими другими мазанками над обрывом у моря. Рос, правда, во дворике у Мирона кипарис.

Причины развода у Мирона были самые обычные. Одна из них: жена постоянно варила суп из крапивы, которую Мирон терпеть не мог.

Отец же умер следующим образом. Как-то он себя плохо почувствовал и прилёг. Мать, как и подобает набожной женщине, встала в другой комнате перед иконами и стала молиться о его здравии. До неё донесся голос: «Дай мне нитроглицерин!»

«Ты что не видишь, что я за тебя молюсь! Это поможет лучше всяких лекарств! Подожди!» – ответила она. И когда после окончания молитвы она все-таки вошла с лекарством в другую комнату, то муж уже скончался от сердечного приступа. Тогда она встала перед ним на колени и стала читать молитву о расставании души и тела.

Мирон, чтобы разместить побольше постояльцев, построил еще во дворе клетушку из досок. Выкрасил в комнатках полы (кроме чулана), побелил стены и стал ждать наплыва отдыхающих, которые не заставили себя ждать. Сам Мирон переселился в чулан.

Одну из комнаток у Мирона занимал Глузер – поэт-переводчик из Москвы, который все время писал, мало гулял и читал непонятную для Мирона книгу на иностранном языке какого-то Забокова или Набокова.

– Если он русский, то почему на иностранном пишет?

– Долго тебе объяснять.

– Зачем приехали на свежий воздух, если все время курите? – ворчливо пробормотал Мирон.

– Я с детства курю и испытываю от этого только удовольствие. Никогда не бросал курить и не собираюсь! – отрезал Глузер.

Потом Мирон подселил к Глузеру профессора Прошкина из Ленинграда.

Профессор вставал с рассветом и шел на пляж, но не купаться. Он трогал влажный песок, измерял его сантиметром, что-то искал. И так целыми днями. Но мало ли приезжает к морю чудаков. Профессор, наверняка бы и спал на пляже, но это была пограничная зона и ночью там находиться запрещалось.

Однажды поздно вечером профессор вернулся перемазанный, и от него дурно пахло. Мирон позлорадствовал и вспомнил, но, правда, вслух не произнес, украинскую прибаутку: «Наступил – мягко, потрогал – лыпко, покушевал – говно!»

Мирон не был расположен к своим отдыхающим. Когда Глузер и профессор однажды допоздна выпивали и не могли пойти за закуской, так как сельпо (магазин сельского потребительского общества) было уже закрыто, Мирон предложил им хлеба и несколько яиц, хотя какая-то еда в доме все-таки имелась.

Мирон от нечего делать стал допытываться у Глузера, почему он такой худой. Глузер ему объяснил, что его сушит умственная работа, но вот почему Мирон такой тощий – непонятно. А ведь есть эффективные методы против худобы.

Мирон, сам того не подозревая, откликнулся на подвох Глузера и доверительно признался: «Это все потому, что из меня выходит больше, чем я съедаю».

Глузер слышал ранее и другие противоположные суждения: «Из меня гораздо меньше выходит, чем я ем и пью». По этому признаку, считал Глузер, люди и делятся на две разные категории. С первыми, как Мирон, Глузер предпочитал общения не иметь.

Глузер решил позабавиться над простецким хозяином.

– Я раньше был очень упитанным, и это совсем нетрудно сделать. Потом мне стало недосуг этим заниматься. Так ты хочешь узнать, как быстро поправиться? Я знаю проверенный верный способ! – с такими словами Глузер обратился к Мирону.

Мирон стал внимательно слушать, а Глузер продолжал.

– Вот как укрепляют свое здоровье и прибавляют вес космонавты. Против их здоровья ты ведь не можешь возразить?

– Нет.

– В космос молоко с собой не возьмешь – сразу скисает – действие гравитации.

Мирон не знал значения гравитации, но про это слышал. Поскольку слово было связано с космосом, смысл его был для Мирона магическим и недосягаемым, как вселенная.

– Хлеб от гравитации рассыпается в муку, – продолжал Глузер, – сливочное масло превращается в подсолнечное!

– Разве так бывает?

– При гравитации все бывает, – отчеканил Глузер. – В космосе человеку есть очень трудно и мало что можно. Для этого поступают следующим образом. Перед полетом космонавтам делают очистительные сифонные клизмы, а потом питательные. И космонавт еще наедается до отвала. Так что живот сразу и надолго заполняется с двух сторон, и этого хватает на несколько суток. А потом в космосе только питательные клизмы постоянно и ставят. А ты как думал? Там в космическом корабле у них целая батарея уже заготовленных и заправленных на Земле питательных клизм. Вот так нужно делать и тебе.

– Это древняя китайская лечебная система, – продолжал Глузер, – и космонавты ее с успехом переняли. Получается не такая большая нагрузка на желудок, как при еде, и пища лучше усваивается. И после полета обязательно продолжают пользоваться этой системой. Резко бросать ее тоже нельзя.

– А как часто нужно делать питательные клизмы?

– Минимум два раза в неделю, но вначале обязательно очистительную.

– А чем космонавты заправляют клизму?

– Крепким бульоном. У тебя ведь, наверно, и запоры бывают?

– Да.

– Поэтому ты такой бледный. И запомни: поступок – делает привычку, привычка – характер, а характер – судьбу. Так что завтра же беги за клизмой!

На следующий день Мирон купил сифонную клизму и под руководством Глузера начал процедуры.

От изнурительных очистительных клизм Мирон вначале очень ослабел, но после поступления бульона сразу с двух сторон почувствовал себя бодрее. Одно неудобство доставляли Мирону клизмы – у него с юношеских лет был геморрой.

А дело было так. Брат Мирона был на несколько лет старше его. Когда Мирону было четырнадцать, в их доме резали свинью и делали домашнюю колбасу. При заколе свиньи Мирон присутствовал из интереса, а при изготовлении колбас – нет. В их селе был специальный резальщик свиней, которого позвали. Правда, потом сельчане переключились на разведение индюков и овец, и свинорез остался почти без работы. Долго сложа руки он сидеть не мог и по привычке, правда, на пьяную голову, попытался зарезать нескольких человек, за что и угодил за решетку. Хотя резать людей проще, чем свиней. Для этого не нужно специальной сноровки.

У Мирона была привычка ходить по нужде в их запущенный сад, который находился к дому ближе, чем уборная. Старший брат подкараулил, когда Мирон пошел по большой нужде, тихо подкрался сзади и подбросил незаметно под сидящего Мирона окровавленную кишку, предназначающуюся для колбасы. Сделав свои дела, Мирон обернулся посмотреть и упал в обморок. Придя в себя, он с криком бросился к родителям и вначале сильно перепугал их, пока шутка брата не раскрылась. И тут же у Мирона началось сильнейшее расстройство. Потом оно сменилось недельным запором. С этого времени от перенесенного стресса и мнительности у Мирона образовался геморрой.

Позже Мирон прочел в справочнике для фельдшеров издания 1955 года, что геморрою подвержены бухгалтеры – от сидячего образа жизни, зубные врачи – от долгого напряженного стояния в одной позе, и почтальоны – от длительной и частой ходьбы.

Противоречий между приведенными случаями Мирон не уловил, но еще более убедился в неизлечимости своего недуга, так как все это вместе взятое к нему подходило.

У многих людей существует привычка лечиться или укреплять свое физическое и духовное здоровье различными методами, как, например, систематически пить собственную мочу или молчать один день в неделю, и такое постоянное применение какой-либо системы благотворно влияет на психику человека. Мирон не был исключением и через какое-то время решил, что стал если не более тяжелым, то более упитанным. Питательные клизмы стали его неразлучным спутником жизни, впрочем, до одного особого случая.

А Глузер не знал тогда еще, что ему предстоит расплата за добрый совет.

Люди иногда, чтобы не чувствовать себя обязанными, должниками, ищут повода для ссоры, обижаются намеренно или подсознательно, портят отношения.

Оба квартиранта улетали одним рейсом в Москву. У профессора там были какие-то дела, а потом он ехал уже к себе в Ленинград.

Накануне, перед отъездом, Мирон устроил как бы прощальный ужин и угостил квартирантов крымским портвейном. Скуповатый Мирон так объяснил отъезжающим свое запоздалое гостеприимство: «Если я не устрою вам проводы, то следующих порядочных квартирантов мне не видать. Такая у нас здесь примета». Хотя, кроме галушек, яиц, хлеба и портвейна, Мирон на стол ничего более не выставил.