Табула Раса

– Я была, – Таня выступила гордо вперёд, – нет там больше ничего. Даже столбы пропали.

И все, даже Панин, посмотрели на девочку с огромным уважением. Ещё бы! Девятилетняя девочка одна в темноте не побоялась пойти на железную дорогу, прямо за которой начинался такой дремучий лес, куда даже опытные грибники и охотники в одиночку не хаживали.

– А что там, в пострадавших деревнях? Наша помощь точно не нужна? – Заволновалась Лидия Куваева.

– По словам ребят, помогать там уже некому, – вздохнул Виктор Барминцев.

– Не хочу ставить под сомнение ваши слова, уважаемый Виктор Андреевич, – сказал профессор, – но это требует дополнительной проверки. Вдруг ребята чего-то не доглядели. Темнота, волнение, сами понимаете.

В эту минуту все услышали приближающийся рёв мотора. На поляну собраний, отчаянно тарахтя, вылетел Валеркин скутер. Вид у Валерки и Полины был ужасным. И дело было даже не в том, что они были грязными и всклокоченными. Самым страшным было выражение их глаз. Даже вечная оптимистка Агата смотрела из-под слипшейся от грязи чёлки с какой-то не собачьей тоской.

– Что, и Городок? – Мрачно поинтересовалась Варя.

– Угу, – всхлипнула Полина.

– Мы, правда, весь его не объезжали, – виновато признался Валерка, – но с дороги, ни одного дома не видно. Ни больницы нет, ни вокзала, ни здания администрации. Это совершенно точно.

– Ну, этого же не может быть, – воскликнула Марина Александровна. Ну ладно Ненаглядово, там всего два десятка домов, ну Заречное тоже ненамного больше, но Городок…

– Да, да! – Подхватила Лидия Львовна, – Там и полиция есть, и пожарники.

– Видно тут такое случилось, что ни полиции, ни пожарникам не удалось справиться, – мрачно проворчал Панин, и, вспомнив, что он по праву старейшего должен взять бразды правления в свои руки, сердито прикрикнул, – ладно, хватит кудахтать, пора делом заняться.

– Каким делом?! – Взвизгнула Марина Раскольникова, – Тут уже такое понаделано.

Муж обнял её за плечи и тихонько шепнул:

– Погоди, Маришка. Петрович прав. Самое главное, что мы-то живы, а значит надо что-то делать.

– Верно, – подхватил, стоящий рядом, Барминцев, – надо действовать, пока обстоятельства нас не лишили этой возможности окончательно. С чего предлагаешь начать, Петрович?

– Да вот смотрю я, на зов набата народу маловато собралось. А я точно знаю, что нас тут побольше, чем полтора десятка.

– Сегодня же среда, точнее, уже четверг. Это в выходные народу много было, – вздохнул Синельников.

– Да знаю я. Ещё не разучился дни недели считать. Только сдаётся мне, что кто-то просто решил из-под одеяла не вылезать. Сны видать, хорошие снились. Вот, что, молодёжь, давайте-ка быстрой ногой обойдите всех. В каждый дом загляните и всех тащите сюда. Поняли? Всех без исключения: старых, малых, хворых, хитрых. Беда-то общая, значит, и справляться надо всем вместе, а не в тёплой постельке отлёживаться. Ты, Наталья Павловна у нас по финансовой части дока?

– Ну, да. Я бухгалтер. А причём тут это?

– Считаешь, значит, хорошо. Вот и пересчитай ты нас всех. Да не просто так. А подробно – сколько мужчин, сколько женщин, детишек, стариков, какие здоровьем слабые. Видала, что твориться? Неизвестно сколько времени нам тут продержаться надо. Мы свои силы знать должны. И слабости тоже. А и спасатели прибудут… Они люди чужие. Никого из нас не знают. Как бы ни потеряли кого в суматохе. Поэтому и надо пересчитать, чтобы ни один человечек у нас не пропал.

– Ну, Петрович, ты даёшь! А мне бы и в голову такое не пришло, – с уважением протянул Барминцев.

– А как же. Это же самое первое дело, когда беда какая-то, знать, сколько людей в эту беду попало. Да и от кого чего ждать надо. А вот, вы, к примеру, Павел Дмитриевич, у нас профессор по какой части? Не доктор случайно?

– Географ, – ответил Синельников.

– Экая досада! У нас пока из всей географии одна Щучья Падь и осталась. И потому, выходит, что профессорство ваше нам-то вроде как даже и без пользы.

– Ничего, Александр Петрович. Знания ещё никому не мешали, так, что не исключено, что и я на что-нибудь сгожусь.

– Да я не в обиду, вам, Павел Дмитриевич, а только доктор нам сейчас был бы нужнее. Я вот уже представляю, что, к примеру, у старухи моей сейчас давление подскочит, тахикардия всякая начнётся. Женщина – слабый пол, сами понимаете. Наташка Сосновская третий день зубами мается. А на нервной почве сейчас у многих разные болячки повылезают. Да и раненые у нас уже есть. А Вера Кирилловна – она же не врач. Что она может? Лёд на болячку положить? Так это и я могу. Без врача никак. Ты, Наталья Павловна, когда пересчитывать нас будешь, ещё и профессии спрашивай. А то мы тут все просто дачники, а кто что полезное делать может, и не знаем.

* * *

По результатам срочно проведённой «переписи населения» в посёлке на момент катастрофы оказалось тридцать семь человек, включая Андрея с Максимом, который, наконец, пришёл в себя, но по настоянию Барминцевой ещё оставался в постели под строгим присмотром Вари и Тани.

Среди нынешних обитателей Щучьей Пади оказалось одиннадцать детей до десяти лет. Правда Юля Куваева ужасно обиделась, когда её при пересчёте отнесли к «детям» и побежала поделиться этой обидой к Тане и Варе, которые оставались «сёстрами милосердия» у постели Максима, но тоже были причислены к «детям». Девчонки страшно возмутились этим фактом. Вот пятилетние Оля и Ростик, трёхлетняя Анжелка и маленькие Сонечка с Филечкой – это действительно дети. Но считать детьми людей в восемь и девять лет просто несправедливо!

Стариков же не оказалось совсем. Все пожилые обитатели Щучьей Пади помнили, что самым старым из них, как ни крути, был сам Александр Петрович Панин, а он никак не соглашался «возглавлять стариковский» список, и ни шестидесятидвухлетний профессор, ни три дамы пенсионного возраста попадать раньше него в этот список не собирались.

Но профессиональный состав обитателей посёлка превзошёл самые мрачные ожидания Панина. Конечно, после всех продаж-перепродаж участков в Щучьей Пади, состав её жителей был пёстрым. По мнению Александра Петровича, даже через чур, пёстрым. Но профессиональный состав людей, запертых в Щучьей Пади катастрофой, оказался ещё и безнадёжным. В посёлке не оказалось ни одного врача или хотя бы профессиональной медсестры. Не было здесь также ни одного представителя хоть какой-нибудь сельскохозяйственной специальности. Зато Щучья Падь могла похвастаться профессором географии, двумя кандидатами наук – микробиологом и социологом, а также, часовщиком, автослесарем, полковником танковых войск и капитаном полиции, художником, скрипачом, юристом и педагогом. Были двое студентов: будущие химик и физик. Внуки самого Петровича занимались хореографией, и собирались посвятить свою жизнь именно танцам. Но особенно взбесила Панина профессия Константина.

– Это что же за зверь такой – клипмейкер? – Возмутился дед.

– Создатель клипов. Я – режиссёр, мастер по рекламным роликам. Между прочим, довольно известный.

– Да, – мрачно подытожил Александр Петрович, – в таком составе только и попадать в катастрофы!

– Между прочим, мы этот экстрим и не заказывали, – обиженно буркнула Марина Александровна.

– Что же касается нашей профессиональной безнадёжности, – примирительно предложила Алевтина Синельникова, – то давайте попробуем взглянуть на это шире. Вот вы сами, к примеру, Александр Петрович, оказались блестящим организатором в такой сложной ситуации.

– А это дорогого стоит, – подхватил Барминцев.

– Точно, – заметила его жена, – а вот Наталья Павловна у нас замечательный садовод-огородник. У неё только, что ананасы не растут.

– Зато ты, Вера, в травах разбираешься. Какая от кровотечения помогает, какая от поноса или от давления – все знаешь. Это ведь тоже пригодиться может, – напомнила Марина Раскольникова, – а я могу самый тонкий механизм собрать. Вдруг нам, к примеру, что-то такое понадобится.

– А самое главное, – сказал Синельников, – что все мы здесь люди умные, ответственные и грамотные. И в силу сложившихся обстоятельств, мы просто обязаны тщательно запротоколировать всё происходящее, вряд ли ситуация будет и далее развиваться в неблагоприятном для нас направлении. Бобровка вряд ли грозит нам наводнением, пока нет никаких признаков лесных пожаров, тектонических смещений земной коры, я уже не говорю о таких невероятных вещах, как цунами, извержениях вулканов или ядерной зиме. В тоже время, аномальные явления, наблюдаемые нами, очень серьёзны и требуют самого пристального изучения. Я считаю своим долгом учёного, как можно точнее описать эту аномалию. И наблюдения каждого из нас могут оказаться очень важными, как для науки в целом, так, и для разгадки природы произошедшего в частности.

Петрович совсем сник. Он не любил, когда говорили «об умном». Тем более что толку сейчас от этой зауми профессорской толку чуть, а люди эвона как заслушались Синельникова, даже о главном забыли. Именно в эту минуту у профессора появилась реальная опасность попасть в число Панинских нелюбимцев после Агаты и семейства Раскольниковых.

Чуткая Алевтина Игоревна поспешила увести разговор в другое русло.

– Да, конечно, дорогой, – сказала она мужу, – и я думаю, что все мы по мере сил постараемся помочь тебе в этом, но сейчас нам гораздо важнее решить насущные проблемы нашего жизнеобеспечения, по крайней мере, до тех пор, пока к нам не придёт помощь. А когда это произойдёт, мы пока не знаем.

И обернувшись к Панину, зачастила:

– Что же касается сельского хозяйства, то и вам, Александр Петрович, грех скромничать. У вас и огород образцово-показательный, а ещё вы ведь и коз держите, и кроликов и кур, – сказала она.

– Уточек ещё, – застенчиво добавил Панин.

– Ну вот, а вы говорите, что мы ни на что не способные, и специалистов по сельскому хозяйству у нас нет. Да мы тут при разумном подходе целый год продержаться сможем, – воскликнула Синельникова.

– Ну, уж год, скажете тоже, – пробормотал Панин, оттаивая, – но, понятное дело, лапками дрыгать беспомощно не станем. И на первоочередной эвакуации настаивать не будем. Пусть сначала тех спасают, кому солоней пришлось. А мы живы здоровы, крыша над головой есть, да и с пропитанием как-нибудь разберёмся. Вот только надо будет о дармоедах подумать, а то если дело на пару месяцев затянется, они же нас обожрут бессовестно.

– Это о каких-таких дармоедах? – Сердито спросила Марина Раскольникова.