На третий взгляд, или Написанному верить!

–– Ис-хрю-чительно хрю-рургическим методом! – неожиданно грозно выхрюкнул с кресла Фима.

–– Точно! – обрадовалась Гризельда Афанасьевна. – Требуются самые радикальные меры. Пусть ощутит всё на собственной шкуре! Пока не прочувствует ситуацию изнутри – не поймёт.

–– А кон-хрю-ктно? – деловито уточнил рассудительный Фима.

–– Можно и конкретно. Давай превратим её в… гусыню? Нет, пожалуй, лучше в слониху – это грандиознее и весомее.

–– В следующей хрю-нкарнации? – плотоядно хрюкнув, уточнил кровожадный Фима.

–– Да прямо сейчас! Зачем откладывать?! И тогда посмотрим, ЧЬЯ она будет!

–– Хрю-то! – возбуждённо всплеснув копытцами, всхрюкнул Фима, явно не привыкший сдерживать свои поросячьи эмоции.

Вот тебе милашка, симпатяжка и очаровашка в одной поросячьей упаковке! Ах ты мерзкий хрюндель! И что плохого я ему сделала?

–– Но слониха здесь вряд ли поместится, – скептически оглядев нашу гостиную, охладила его пыл практичная Гризельда Афанасьевна. – Превратим-ка её лучше в…

Не на шутку перепугавшись, я решила вмешаться в их светскую беседу, непосредственно затрагивающую мои жизненно важные интересы, пока они не успели перейти от слов к делу:

–– А можно обойтись щадящими терапевтическими методами лечения? Обещаю быть сознательным и послушным пациентом. Готова выполнять все предписания прямо с этого самого момента.

–– Я не против, – подозрительно быстро согласилась Гризельда Афанасьевна, – но последнее слово всё равно за Фимой.

–– Хрю-н с ней! – царственным движением задрав пятачок, великодушно согласился Фима.

–– У-уф!! – я с облегчением вздохнула.

Вот уж не думала, что он окажется таким покладистым. И что на него вдруг нашло? Да, поросячья душа – потёмки. Впрочем, соваться в неё с фонариком я не собираюсь.

–– Эх, Гутя! – печально покачала головой Гризельда Афанасьевна. – Выйди на улицу и оглянись вокруг: многих иначе как рафинированными животными не назовёшь – живут простейшими инстинктами. Их ни дикими, ни беспризорными, ни даже свободными не назовёшь. Пожалуй, дрессированными.

Возможно, вам бы хватило отваги ввязаться в спор, а мне достало благоразумия промолчать. В таких случаях я предпочитаю держать кукиш в кармане: с одной стороны, это гарантирует мою безопасность, с другой – такая форма несогласия позволяет мне сохранить достойную мину. Считаю, что в подобных обстоятельствах – это, во-первых, проявление Соломоновой мудрости, а во-вторых, свидетельство актёрского мастерства. Да и какая мне разница, что думает о человечестве сладкая парочка, которая вполне может оказаться кислым плодом моего слишком разыгравшегося воображения? А ведь меня так и подмывало высказать этой противной Гризельде Афанасьевне, что с такой, с позволения сказать, распоясавшейся «покровительницей» и «заступницей», как она, и злейшие враги не нужны. Кто бы меня от неё защитил!

–– А знаешь, в чём разница между тобой и Фимой? – загадочно улыбнувшись, нарушила моё молчание Гризельда Афанасьевна (могу поклясться, что она, бесцеремонно покопавшись у меня в голове, прочла мои мысли).

–– ? – в ответ ей я фальшиво улыбнулась.

–– Он никогда не лжёт и не лицемерит.

Я покраснела, но продолжала хранить вежливое молчание.

–– Почему ты молчишь?

–– Предпочитает не связываться с нами, чтобы со-хрю-нить облик рафинированного животного, – усмехрюкнулся догадливый Фима.

–– Фима прав – меня вовсе не вдохновляет перспектива обзавестись хоботом и хвостом и встать на четвереньки, – подтвердила я. – Меня вполне устраивает моя наружность.

–– Жаль! Иногда бывает весьма полезно разрушить привычную картину мира! – небрежно заметила Гризельда Афанасьевна.

–– Торжественно обещаю, что как только у меня возникнет в этом острая необходимость, я непременно обращусь к вам за помощью, – заверила её я. – Но пока мне бы хотелось сохранить доступ ко второй сигнальной системе.

–– Да, милая, ты действительно умеешь говорить, но владеешь ли ты словом?

–– Я всегда полагала, что это одно и то же.

–– Увы, это не единственное твоё заблуждение. Надеюсь, кириллицу ты ещё не забыла?

–– Разумеется, нет: аз, буки, веди… Ну и так далее.

–– Тогда ты должна знать, что означает твоё имя. Давай, попробуй! – Гризельда Афанасьевна поощряюще взмахнула невидимой дирижёрской палочкой. – Ну!

Я тупо молчала, уставившись на свою неугомонную собеседницу.

–– Может, тебе напомнить твоё имя? – участливо предложила та.

–– Спасибо, не надо: я помню – Августа. А если произнести по буквам, то: аз, веди, глаголь, ук, слово, твердо, аз.

–– А теперь, как положено, соедини их в предложение.

–– Я ведаю, глаголю завершённое слово твёрдо я.

–– А теперь то же самое, но современным языком. Смелее, ты же языковед со званием и со стажем!

Я на секунду задумалась. Но только на одну секунду!

–– Я обладаю знанием, и произносимые мною слова наполнены силой и завершённостью.

–– Браво! – зааплодировала Гризельда Афанасьевна.

–– Хрю-во! – восторженно застучал копытцами по подлокотнику Фима.

Было заметно, что мне таки удалось вырасти в их глазах. Выходит, я всё-таки не совсем безнадёжна, раз смогла заслужить похвалу этих двоих, несколько минут назад готовых совершить надо мной самосуд, приговорив к превращению в огромное толстокожее животное с бивнями и хоботом.

Пока они настроены дружелюбно, надо закрепить достигнутый успех крепким чаем с клюквенным вареньем и расстегаем с грибами. Интересно, Фима ест расстегаи? Или предложить ему…

–– Неси всё, что есть, – прервала мои размышления Гризельда Афанасьевна.

Фима прохрюкал что-то нечленораздельное. Я расценила это как руководство к действию и направилась прямиком на кухню.

Спустя десять минут на стол было любо-дорого смотреть: я художественно выложила на него всё содержимое нашего двухметрового холодильника.

–– О-хрю-нительно! – так просто и ёмко оценил впечатляющий результат моих усилий восхищённый Фима.

–– А салфеточку можно? – зыркнув глазами по тарелкам, сладким голосом попросила Гризельда Афанасьевна.

Я стремглав бросилась на кухню, но мой спринтерский забег был прерван звонком в дверь. На пороге стоял Жэка.

–– Нас отпустили: последних двух уроков не было – Тата заболела, – радостно сообщил он, стягивая куртку.