На третий взгляд, или Написанному верить!

–– И то верно, – охотно согласилась Хомякова.

–– Нета, хочу тебя расстроить: твоя гостья не соврала – она и в самом деле беседовала с покойным Игнатием, – торжественно сообщила Элизабетта Францевна, с важным видом войдя в комнату.

–– А меня это ничуть не расстроило, – холодно парировала Хомякова.

–– И совершенно напрасно, – живо возразила Элизабетта Францевна. – Он перебрал лишнего в упомянутом питейном заведении и полез с такими неприличными откровениями к малознакомым гражданам, что стены покраснели бы от стыда за его вызывающе неприглядное поведение.

–– Уверяю вас, он вёл себя очень достойно, – храбро ринулась я на защиту Самарина, – и стены в кафе ничуть не пострадали от его поведения. Более того: им удалось сохранить свой первоначальный грязно-зелёный цвет.

Элизабетта Францевна, поджав губы, презрительно фыркнула, зато Хомякову моё заявление откровенно развеселило.

–– Прямо сюжет из его пьесы, – усмехнувшись, заметила она. – Автора уже нет, а представление продолжается.

–– Вы это о чём?

–– О жизни, уважаемая Августа Яковлевна, о чём же ещё? – нахмурилась Хомякова.

–– Сюжет, говоришь, – неожиданно вмешалась в разговор Элизабетта Францевна. – Его сомнительные сюжеты когда-нибудь сведут нас в могилу.

–– А ты что, рассчитывала избежать этого? – насмешливо спросила Хомякова.

–– А почему ты говоришь обо мне в прошедшем времени? Мне всего девяносто четыре.

–– Ты, как обычно, преуменьшаешь: тебе уже год как девяносто пять, – невозмутимо заметила Хомякова. – И это всё, между прочим, благодаря таланту Игнатия. Не его вина, что человеку легче жить под гнётом нескончаемых житейских забот, чем справиться со свалившейся на него удачей.

–– Талант! Вон как ты заговорила, подруга! А я утверждаю, что он ничем не лучше других! Перед жизнью мы все равны. Да и перед смертью тоже. – Насупившись, Элизабетта Францевна обиженно отвернулась к окну.

Хомякова хотела ей возразить, но, видимо, передумав, обратилась ко мне:

–– Представьте, уважаемая Августа Яковлевна, что перед вами три мобильных телефона, причём внешне почти одинаковых.

–– Уже представила.

–– Пока они бездействуют, разница между ними не видна. Но стоит попробовать взять их в руки, как вы тотчас убедитесь, что один из них просто пустышка, корпус без всякого содержимого, как телефон он совершенно бесполезен. Другой работает, но предназначен только для звонков. А третий, ко всему прочему, снабжён видеокамерой и может выполнять ещё множество самых разных функций. Спрашивается, равную ценность они представляют для владельца или нет? Вот в чём вопрос.

Элизабетта Францевна в очередной раз громко фыркнула, а я предпочла вежливо промолчать. Великий классик давно уже убедил меня в том, что всегда отыщется чудак, что, упорно пренебрегая здравым смыслом, продолжает мучиться нелепым вопросом, ответ на который слишком очевиден для всех остальных здравомыслящих людей.

Я решилась предложить моим умудрённым жизнью собеседницам другую тему для разговора, более безопасную и менее философскую:

–– Самарин рассказывал, как фанатично вы были преданы науке. Жаль, что это уже в прошлом.

–– Ах, оставьте! Какая уж тут преданность! Науке я изменяла с Самариным, а Самарину – с наукой, – насмешливо отмахнулась Хомякова. – В итоге пришлось расстаться с обоими и остаться одной.

–– Помнится, Нета, – вступила в разговор Элизабетта Францевна, – в своём научном труде «Пол и характер» небезызвестный Отто Вейнингер выделил два типа женщин: «матери» и «проститутки». Первые сосредоточены исключительно на детях и даже мужчину воспринимают как ребёнка. У представительниц же второго типа материнский инстинкт ослаблен, и они ориентированы главным образом на мужчину. По-моему, ты не подходишь ни под один тип.

Пришла очередь Хомяковой снисходительно фыркать.

–– Я с твоим Вейнингером ни в корне, ни в стебле не согласна, – решительно заявила она. – По мне, так каждая женщина не должна лишать себя удовольствия пройти все стадии, от жены до матери, чтобы потом спокойно сосредоточиться на себе единственной. Без любой из этих составляющих её жизнь будет неполноценна, а судьба трагична, как бы она ни старалась это отрицать.

–– Да уж! Пока доползёшь до третьей стадии, так вымотаешься и порастратишься, что на себя обожаемую и силёнок уже не хватит, – мрачно заметила Элизабетта Францевна.

–– А ты научись не только растрачиваться, но и пополняться. Это не менее важно, дорогая кузина, – с учительскими нотками в голосе сообщила Хомякова.

–– Посоветуй это лучше своей гостье – очень скоро ей это понадобится.

Сообразив, что эти слова относятся ко мне, от волнения я даже привскочила с продавленного дивана, в котором утонула до самых подмышек:

–– Ч-что, что мне понадобится?

–– Умение следовать за потоком самой жизни, а не за людьми и обстоятельствами, даже из самых высоких побуждений, – невозмутимо объяснила Элизабетта Францевна.

–– Просто Бета хочет сказать, что ваше желание, которое вы загадали, привязав ленточку к красному дереву, исполнилось, и в недалёком будущем это заставит вас сделать важный для вас выбор, – уточнила Хомякова.

–– А откуда вы знаете про красное дерево и вообще… – ошарашенно забормотала я.

Мне пора было привыкнуть к чудесам, давно уже заполонившим моё жизненное пространство, но мой упрямый ум, обученный мыслить трёхмерно, никак не желал перестраиваться и каждый раз неизменно требовал конкретных объяснений.

–– Я же вас предупредила, что от Беты ничего нельзя утаить, – напомнила Хомякова, многозначительно скосив глаза в мою сторону. – Вы и сами могли бы догадаться о грядущем событии, когда нашлась кукла Василиса, исчезнувшая из вашей жизни много лет назад. Несомненно, это был знак, что скоро в вашем доме появится маленькая гостья. Кстати, когда это случится, не забудьте вернуться и поблагодарить дерево.

Как всё, оказывается, просто на языке знаков! Осталось только его освоить, чтобы стать оракулом (или оракулой).

–– Значит, Ната беременна, и у них с Колюней будет девочка? – всё ещё не веря и боясь ошибиться, растерянно спросила я.

–– Именно. Разве не это вы загадали? – подтвердила Элизабетта Францевна. – Готовьтесь: сегодня за ужином ваша дочь и зять сообщат вам об этом.

–– Но всё-таки как вы узнали?

–– Эх, девочка… Я прожила столько жизней, что научилась полагаться не только на свои мозги и видеть не только глазами… Я стояла на краю бездны и наблюдала за тем, как целые галактики, медленно кружась, невесомыми снежинками падают в вечность…

От этих слов меня вдруг резко качнуло, и время на полном ходу остановилось, как разогнавшийся состав. Передо мной уже сидели не древние мумии в нелепых поношенных нарядах, неприбранные и непричёсанные, а две благородные дамы знатного происхождения, с затейливо уложенными волосами, в роскошных шитых золотом одеяниях, прекрасные и величественные, будто только что сошедшие со старинных средневековых портретов в золочёных рамах.

Их внезапное фантастическое преображение сразило меня наповал. Мне показалось, что для одного вечера впечатлений и потрясений более чем достаточно. Даже для меня! Чтобы не увязнуть окончательно по самое «не может быть!», я объявила хозяйкам, что их припозднившейся гостье, пожалуй, пора и честь знать.

Бормоча извинения и пряча глаза, чтобы не сморозить какую-нибудь глупость по поводу произошедшей перемены в их наружности, я попятилась к двери.

–– Нета, а ведь она так ни разу и не воспользовалась волшебной палочкой, которая до сих пор праздно лежит на дне её сумочки, – усмехнулась Элизабетта Францевна, небрежно взмахнув веером из страусиных перьев, висящим у неё на запястье.

–– Уверена, Бета, что она ей больше не понадобится, – отозвалась Агнетта Павловна, задумчиво качнув головой, украшенной великолепной изумрудной диадемой в форме летящего дракона.

Неожиданно в прихожей вспыхнула перегоревшая лампочка, осветив невидимые до этого стены. Проходя мимо большого овального зеркала, висящего у входной двери и не замеченного мною в темноте, я на минутку задержалась, чтобы поправить слегка растрепавшиеся волосы.

Оттуда, словно из другой реальности, на меня внимательно смотрело совершенно незнакомое мне лицо. Вглядевшись, я поняла, что это всё-таки я, но та, какой могла бы быть лет двадцать с лишним назад: мудрее, добрее, беззаботней. Могла бы, но что-то мне помешало… Впрочем, сейчас это уже неважно и совсем не в тему.

Отпрянув от неожиданности, я на всякий случай покрутила головой, чтобы убедиться в том, что это не обман зрения. Отражение в зеркале даже не шевельнулось, ответив мне едва заметной улыбкой, чуть лукавой, чуть печальной, чуть вопросительной.

На улице уже зажглись фонари. Моросил дождик, мелкий и разноцветный, как сыплющийся сверху бисер. Я шла по безлюдному тротуару под вспышки рекламных щитов и звонкий стук собственных каблучков. Шла и думала о том, что волшебная метаморфоза не так уж и невозможна. И впрямь, почему бы нет? С некоторых пор всё в моей жизни стало получаться без всяких усилий, так красиво и непредсказуемо, так изящно и легко, как бы само собой, словно по взмаху волшебной палочки…

Стоп. Волшебная палочка! Я почти машинально дёрнула молнию на сумочке… Вся вселенная, затаив дыхание, заглянула внутрь вместе со мной и… обмерла… Сухой сучок, лежащий в крайнем отделе рядом со старой треснувшей пудреницей и использованными билетами в планетарий, отломанная веточка, которую я не выбросила только по забывчивости, она… зацвела. Положив её на ладонь, я, смеясь и плача одновременно, с колотящимся сердцем насчитала на ней шесть крошечных клейких листиков и один малюсенький полураскрытый нежно-розовый бутон.