Пульс

Я только пожала плечами. К чему теперь эти вопросы? Потом вдруг резануло воспоминание о Владе… Но откровенничать с незнакомкой не хотелось. К тому же я сама ещё не ответила себе на вопрос: усомнилась ли я в нём?.. Поверила ли упырям?

– Вот что, милая, – женщина наклонилась ко мне через стол и мягко коснулась моего плеча, – выбрасывай-ка ты из головы туман и ветер. Я тебе как подруга скажу: от тебя здесь не так уж много требуется. Будешь угождать – проживёшь вполне прилично…

При этих словах я вся вспыхнула – не знаю, от чего больше: от злости или от стыда.

– Прилично?! Как вы можете… так говорить… Да здесь ужасно! Представить не могу, где может быть хуже!

Женщина задумчиво усмехнулась, не отводя глаз, словно ожидала от меня подобной вспышки. Неторопливо стряхнула пепел.

– Да? – неопределённым тоном отозвалась она. – А ты уверена, что если – допустим – выберешься отсюда, то всё будет в шоколаде? Будешь свободна и счастлива? И все тебя будут любить, так?.. Меня вот, например, – она невесело усмехнулась, – старший брат изнасиловал, как из армии вернулся. Ему там, наверное, что-то в голове отбили, а может, его самого насиловали, ну и он меня изнасиловал. Мне тогда тринадцать лет было. И потом ещё насиловал, и запугивал меня, что расскажет всё родителям. Им скандал не нужен, они бы меня из дома выгнали, и я молчала. Потом сожитель – как сейчас принято говорить, «гражданский муж»: трезвый – ничего, а как напьётся – бьёт смертным боем. Мне швы сто раз накладывали, и на лоб, и на задницу. И без всякого вампиризма… Кругом были люди, ближние мои, хомо сапиенсы. И не Гитлеры и не Наполеоны, а так – пьянчужки, скоты…

Я слушала её рассказ, как повествование о другой планете. Я и раньше знала о таком, но всё казалось, что это далеко и никогда меня не коснётся… А теперь я поняла, что в глубине души просто считала себя выше этого. Думала, что так живут только неправильные, дурные женщины, которые не знают, как надо себя вести… и вот я сама так живу и не знаю, как себя вести. Лариса холодно взглянула на меня.

– Люди, милая моя, – такие же кровососы. Многие женщины годами насилие терпят, кто от благоверного, кто от начальника… От этих, по крайней мере, – она мотнула головой куда-то в сторону, – не заразишься и не забеременеешь. Красавцы – не то что пьяный Вася, который последний раз мылся в детстве… Здесь просто надо быть немного актрисой. Ты всё ещё зачем-то пытаешься соответствовать правилам, которым тебя учили. Хочешь остаться хорошей девочкой: перед собой, передо мной, перед упырями. Удачно выйти замуж, растить пригожих детишек – вот твой идеал. Но если ты честно, называя всё своими именами, вспомнишь жизнь своих знакомых, то поймёшь, что никто и никогда так не жил и не живёт. Семейное благополучие – это фикция, пшик. В лучшем случае у тебя была бы его видимость. А здесь всем плевать, хорошая ты девочка или плохая, и вообще: жива ты или умерла. Требуется одно: развлечь клиента так, чтобы и своё здоровьечко соблюсти. И тогда ты перехватываешь инициативу. То ты – жертва, а то – умелая рабыня, которую жаль потерять.

Я вздрогнула; то, как она произнесла слово «рабыня» – словно это была похвала – вызвало во мне новый приступ гнева.

– Но они же относятся к нам, как к животным! Это же невозможно терпеть! – вспылила я. – И дело тут не в гордыне! У меня душа не на месте, если я знаю, что меня в любой момент могут ударить, обругать… изувечить ради забавы! Убить, даже не глядя, не задумываясь! – у меня в глазах стояли слёзы; в памяти невольно ожили ужасные сцены оргий, которые длились, казалось, бесконечно, всю мою жизнь. Я даже не заметила, что вскочила на ноги и принялась кричать.

– Ну, ну, – с ласковой улыбкой проговорила Лариса вполголоса, – расшумелась! Девчонок перебудишь, они-то тут при чём? – Она подмигнула мне с таким добродушием, что я, кажется, немного успокоилась: вся дрожа, села на место и закрыла лицо руками. – А теперь, когда ты прооралась, – продолжила Лариса всё с той же иронией, – ответь сама себе: повысилась твоя безопасность от твоих тревог? – Нет. Наоборот. Упыри, как все хищники, чуют жертву. Вот ты вышла к ним – у тебя на лице написан страх. Это их раззадоривает, возбуждает. Они начинают для тебя всякие издевательства придумывать. А то ты вышла к ним весёлая, смелая. И сама такое предложила, что они варежки пораскрывали. Мужчина – он, в глубине души, хочет почувствовать себя желанным. Даже упырь. Вот и делай вид, что ты их хочешь. А ещё лучше – хотеть по-настоящему.

Я в ужасе помотала головой.

– Как вы можете такое говорить, не понимаю, – скороговоркой выпалила я, – и что в земном мире нечего терять… Да тут рассудка лишиться можно! Я вам очень сочувствую, в том, что вы говорили о вашей семье… там, наверху… Но у меня-то иначе было! И я знаю, что люди не все такие…

– Вот как? – холодно переспросила Лариса. – И что же? У тебя, может быть, отец добрый был?

– Н-нет… – слегка запнувшись, выдавила я. – Он маму бросил…

– С ребёнком на руках? – подхватила Лариса. – И часто ты его после этого видела?

Я вздохнула.

– Вот-вот. Но ты не воспринимала это как трагедию, потому что сравнивать было не с чем. Привычная обида, привычная боль… они уже не кажутся смертельными. Дальше. Бойфренд? Прекрасный принц? Долго вы с ним встречались? Месяц? Две недели?

На меня снова нахлынули воспоминания об ужасных обвинениях упырей в адрес Влада. Если не считать Влада, я пару раз целовалась с парнями на дискотеках, и всё. Но из какого-то упрямства я возразила:

– М-мне… один парень… предлагал за него замуж выйти…

– Неужели? – перебила Лариса. – И что же помешало? Роковые обстоятельства? А может, он и не собирался жениться?

Я молча уронила голову на руки. «И что это она так вампирский публичный дом расхваливает? Может, они её как раз за это в живых и держат? И перевозят из притона в притон…» Я уже готова была предположить за кем угодно любую подлость. К тому же каждый выживает, как умеет – разве не об этом она сама только что говорила?

– Ты, может быть, думаешь, что я тебя уговариваю, чтоб перед упырями выслужиться? – спросила Лариса, словно прочитав мои мысли не хуже самих упырей. – Очнись, милая. Плевать они на меня хотели. Они нас, людей, даже не различают. Усвой ты наконец: здесь всё происходит абсолютно случайно. Кого-то, под настроение, сразу убили, кого-то не сразу, к кому-то попривыкли и держат, но невзначай могут и убить – случайно, или если провинишься. А что происходит у тебя в душе, им без разницы, потому что, по их понятиям, у людей вообще нет души. У них есть такое слово – альрома, точно не знаю, что оно означает, но, насколько я поняла, это по их мнению и есть душа, а у людей этого нет. Пойми, никто из них не хочет тебя как-то специально унизить и оскорбить, просто мы в их глазах ничем не отличаемся от животных. И либо ты будешь смышлёной, ручной зверушкой, либо тебя накажут.

– Но на самом-то деле я не животное! – возмутилась я.

– Да ну? Кто это решил? Ты? Или природа? Вот они читают твои мысли – а ты их можешь прочесть? Если ты им ровня – убеги от них, попробуй.

Я понурилась.

– Законы природы кажутся «естественными», только когда они тебе выгодны. А на самом деле природа жестока и несправедлива. Ты, когда говядину, курицу ела, сильно мучилась совестью? Ты ведь, я так думаю, не вегетарианка? Правильно, человеческому организму нужна белковая пища. Рыбку удила? Весело было? Знаешь, что такое спортивная рыбалка, когда рыбок сначала ловят на крючок – кто больше поймает, а потом выбрасывают обратно в речку? Отводить собачку на дрессировку в клуб приходилось? Задумывалась, как сами-то собачки там себя чувствуют? А что они могут чувствовать, правда? Не всё ли им равно, где бегать? Вот так же и кэлюме. Они не желают тебе зла, просто, по их понятиям, тебе нет разницы, с кем трахаться. Топить котят не случалось? Печальная необходимость, но… Человек – царь природы. В сравнении с котятами. Ну а в сравнении с человеком упырь – царь и бог.

Им нужна кровь. Не так уж много, поэтому большинство наших более удачливых сородичей сейчас преспокойно гуляет на поверхности земли, решая свои нехитрые житейские проблемы. А нам с тобой просто не повезло.

Помолчав, Лариса снова положила руку мне на плечо. Её прикосновение действовало успокаивающе. Как ни крути, она – единственная, кто сейчас пытается меня поддержать. А следовать её советам меня, в конце концов, никто не обязывает.

– Ты не расстраивайся, Тамара. Я ведь не для того говорю, чтобы ты раскисла. А наоборот: для того, чтобы ты реально посмотрела на вещи и собралась. Ты должна беречь душевные силы – то единственное, что всегда останется с тобой. Ради этого имеет смысл поступиться всем остальным, а не наоборот: надрывать душу из-за каких-то пустяков. Поверь мне, я уже многое видела, многое знаю. И утешение для меня – немного поучить вас, девчонок. Пока не поотрывали вам руки-ноги. Пока не отрезали груди, не выкололи глаза. У меня одна знакомая была – бойкая девушка, не хотела слушаться. Так вот, ей выкололи глаза, приковали к кровати и так держали для устрашения остальных девушек. Чтобы новые рабыни сразу были шёлковые, чтобы не приходилось по два раза объяснять очевидные вещи. Это ещё в Омске было, там немного другой порядок был в заведении: по одной девушке в одной отдельной комнате. Там рабыня жила, там и обслуживала клиентов. Так вот, специально для новых поступлений была комната с двумя кроватями. На одной лежала девушка с выколотыми глазами, голая, вся в ранах от укусов. А на другой новая рабыня, тоже прикованная, могла полежать и поразмыслить, куда она попала и что теперь её ждёт, прежде чем к ней приходил первый клиент. И, ты знаешь, получалось очень эффективно. Здесь, говорят, тоже есть застенок, но туда отправляют только самых непонятливых. Может, и зря. Лучше, чтоб у рабыни сразу была полная картина. Вот и задай себе вопрос: как ты хочешь служить хозяевам? Раз в неделю подавая в гостиной вино, или с выколотыми глазами, прикованная к кровати? Поняла? Учись думать о реальных вещах и сама о себе заботиться. Чужое мнение, в том числе упырей, должно тебя волновать только с практической точки зрения. Вот так-то.

Я всхлипнула.

– А повеситься ты всегда успеешь, – снова словно угадав мою мысль, сказала Лариса. – Я бы сама давно повесилась, да жалко подыхать вот так… даром. Пока живёшь – вроде надеешься. Может, землетрясение случится, упыри все сгорят на солнце, а мы вылезем из-под обломков? А может, отпустят… Говорят, такие случаи были… хотя брешут, наверное. Что называется: городские легенды…

* * *

Но всё же моё положение было мне невыносимо тяжело. Я пыталась внушить себе всё, что слышала от других, более опытных рабынь, так сказать, абстрагироваться от своих чувств. Ну насилуют и насилуют, подумаешь. Но такое отношение просто невозможно было принять душой. Каждый раз, когда мне приходилось выходить в гостиную, у меня было такое чувство, как будто меня помоями облили.

Видимо, в голове у меня что-то переклинило. Наверное, я и в самом деле почувствовала себя животным. Потому что однажды, когда один из клиентов меня рассеянно тискал, водя пальцами по моему лицу, я вдруг неожиданно для самой себя наклонила голову и вцепилась ему зубами в руку с такой силой, какой сама от себя не ожидала. Я почувствовала, что, как бульдог, просто не могу разжать челюсти. Вампир стал орать, чтобы я его отпустила, а потом пинать меня, таская за собой по полу, но у меня как будто пропала ко всему чувствительность. Наконец он сообразил превратиться в туман и таким образом выскользнул. Я почувствовала во рту вкус крови – его, выходит, крови. Вот и отлично. Хоть на одно мгновение я донесла до него, как мы, «низшая раса», себя здесь чувствуем.

– Блин! Она бешеная, что ли? Куда смотрит Роман, почему в зал выпускают бешеных животных? – искренне возмущался «пострадавший».

– Пухлые Губки – острые зубки, – сказал кто-то, и все засмеялись.

– Ёлки-палки, – ответил вампир, уселся на место и вытянул руку перед собой. Одно мгновение – и следы от укуса исчезли, словно растаяли.

– А ты закуси её кровью, – остроумно предложил ещё кто-то. Вампир вспомнил обо мне и посмотрел на меня с упрёком.

– Эй ты, шлюха. Если ты извинишься, я не оторву тебе твою пустую башку.

Я поразмыслила, а потом вдруг рассмеялась, расслабленно откинулась назад, опираясь на руки, и дружелюбно взглянула на вампира.

– Поцелуй меня в задницу, – чистосердечно ответила я. Раньше я не смогла бы даже подумать про себя такую фразу, а сейчас как само собой прозвучало.

Вампиры переглянулись, и выражение лиц у них при этом было, как у человека, который внезапно обнаружил, что у него течёт унитаз, или ещё какая-нибудь бытовая неприятность в этом роде.

– Ну что, кто займётся? – с улыбкой спросил один из них.

– Я – пас, – сразу сказал «пострадавший», махнул другой девушке, чтобы она плеснула ему вина, и, по-моему, сразу забыл обо мне. – Мне через час надо у Лиды быть.

– Ладно, я займусь, – вызвался другой – высокий стройный брюнет, в данный момент полураздетый. Он лениво подошёл и встал надо мной. – Встала, – обронил он тоном человека, которому приходится выполнять скучную работу. Я не двинулась с места. – Встала, пошла, – повторил он. Я поднялась. Пусть делают со мной, что хотят.

Он молча вывел меня из гостиной и, к моему удивлению, толкнул меня в лифт, где нажал кнопку нижнего этажа.

Мы приехали в сырой подвал. Как только двери лифта раскрылись, меня обволок густой, жуткий запах – помесь гноя и нечистот. Казалось, таким воздухом невозможно дышать. Я упорно смотрела в пол, но видела краем глаза ряды железных кроватей, слышала глухие стоны. Вампир провёл меня к свободной койке. На спинке у неё висели наручники, и он меня приковал.

«Ей выкололи глаза, приковали к кровати…» – всплыло в памяти предупреждение Ларисы; но у меня словно всё оцепенело в душе. Рано или поздно это должно было случиться.

Тогда я ещё не знала, что не всех девушек оставляли в застенке. Некоторых приводили туда, просто чтобы попугать – небольшое дисциплинарное взыскание. Расторопных и, в общем-то, послушных рабынь старались не калечить. Я была из их числа.