Пульс

– Если хозяин смотрит на тебя, а ты не поймёшь, что ему надо, самый лучший вариант – встать на колени и коснуться лбом пола. Так ты подтверждаешь свою готовность повиноваться. Ну-ка, попробуй. Только не каракатицей! Изящно и скромно. Поняла? Если ничем не занята – встань на колени и голову не поднимай.

– Вообще старайся поменьше зыркать по сторонам. Меньше видишь – меньше чувствуешь, меньше чувствуешь – меньше думаешь, меньше думаешь… меньше раздражаешь. Это я тебе уже из своего опыта говорю, неформально.

– Не пытайся подольститься к ним, они этого не любят. Разжалобить тоже не пытайся. Поменьше мыслей о том, что ты любила в прежней жизни, о своих родных, о боге и о таких вещах, как месть и справедливость. Никакого бога нет и справедливости тоже нет.

– Старайся запомнить, кому какое вино нравится, ну и прочие привычки. Хотя для них это не очень важно. Главное – чувства и мысли. Даже когда занимаешься сексом – держись нейтрально, бесстрастно. Твоя задача – ничем не привлекать внимания. Ты должна быть незаметной, как будто тебя вообще нет.

* * *

Когда я вошла в эту ужасную комнату, мне показалось, что я сейчас упаду в обморок; однако врач, помимо медицинского заключения, прислал мне к тому же нюхательную соль, которой мне за этот вечер не раз пришлось воспользоваться. Я старалась следить за происходящим, но случалось, застывала в каком-то оцепенении и даже не замечала этого, пока меня не приводили в чувство пинки подруг или кого-нибудь из клиентов; я была удивлена, потому что раньше со мной такого не бывало. Тогда я не знала, что со мной, как с новенькой рабыней, обращались довольно снисходительно. Мне казалось, что я, присутствуя на этом вечере, выдерживаю чудовищную пытку, совершаю подвиг жизнестойкости. Я почти не запомнила, что происходило, кроме того только, что несколько раз меня чуть не вырвало; помогла нюхательная соль и чьи-то пощёчины. Я даже не помню, пользовались мной или нет, хотя, кажется, нет. Потом я вернулась к себе и проспала сутки, как убитая. Потом меня снова вызвал к себе врач, сказал, что если я сделаю ему приятно, он напишет мне освобождение от следующего вечера. Я никогда не практиковалась в таких вещах, и он меня многому научил. Хотя потом я узнала, что в его обязанности входило в том числе и обучение наименее опытных девушек. К тому же он схитрил и, хотя освобождение написал, вместо клиентов сам немножко пососал мою кровь. Но я тогда во всём этом не разбиралась. Да и глупо было торговаться.

Через несколько дней в дом привезли трёх новых девушек и на моих глазах убили сразу двоих. Кажется, со мной случилась истерика, и я даже рыдала и пыталась выбежать. По счастью, на меня никто не обратил внимания. Это было ужасно, кровь забрызгала даже потолок. Потом мы убирались после вечеринки, и одна из рабынь закрашивала эти капли, стоя на стремянке. Она сказала, что привыкла к малярным работам. А третья девушка умерла от заражения крови, когда ей делали переливание.

Постепенно я втянулась в рабочие будни. Вампиры приезжали один-два раза в неделю. Мы выходили посменно, иначе никакое здоровье не выдержало бы. Нас постоянно проверял врач и пользовался нами, как хотел. У него в отделении была довольно высокая смертность и, я думаю, не без его помощи. Мне казалось, в окружающем бардаке самую большую выгоду получал именно он, но он однажды бросил в сердцах:

– С вами, тину, возиться – такая тоска!

Я поняла, что должность надсмотрщика за невзрачным товаром – как они нас называли, «людвой» – считалась у кэлюме далеко не престижной.

В Красном доме мне дали новое имя. Более опытные рабыни успели меня предупредить:

– Если спросят имя – есть у них такая шутка, чтобы девушку унизить – ты, чтобы пропустить самую неприятную часть спектакля, отвечай, что имени тебе здесь ещё не дали.

Поэтому, когда один из вампиров спросил:

– Как твоё имя, крошка? – я, подученная подругами, пролепетала помертвевшими губами:

– Мне ещё не выбрали имя, господин. Я – просто рабыня.

Уж лучше не нарываться. Да и не хотелось, чтобы в этом вертепе ко мне обращались по настоящему имени.

– Мм… Совсем без клички плохо. Неудобно. Нам, – пояснил вампир. Я молча поклонилась, коснувшись лбом пола, как меня учили. В самом деле, универсальный жест. Заполняет любую паузу.

– Будешь называться Пухлые Губки, – решил он. Меня передёрнуло. Ну и пошлость! Ему, как представителю высшей расы, могло бы прийти в голову что-нибудь поизящнее. Он рассмеялся.

– Я-то могу придумать получше, но с чего ты взяла, что ты этого заслуживаешь? – поинтересовался он.

– Простите рабыню, господин, – поспешно исправила я своё умонастроение.

Я обслуживала клиентов, стараясь на них не смотреть, а потому не сразу узнала в одном из них того, кто похитил меня, представившись другом Влада. Он насмешливо спросил меня, как мне нравится исполнение моих желаний. Разве я не мечтала стать возлюбленной вампира? А теперь у меня столько вампиров, что не сосчитать.

«Что-то Влад не заглядывает», – хотела было дерзко ответить я, но справилась с собой; однако вампир услышал мою мысль и весело ответил:

– Мы ему предлагали! Он отказался. Сказал, что ему не нужен секонд-хэнд, – при этих словах у меня перед глазами всё поплыло от слёз. А я доверяла Владу, как себе! Я думала, мы будем счастливы вместе! – А по мне, – продолжал вампир, – так ты с самого начала была – ничего особенного. Не понимаю, зачем он тратил на тебя столько времени. От скуки, наверное.

Я взглянула на него с яростью, но он наблюдал за мной снисходительно, невозмутимо. Взять, что ли, бокал и выплеснуть ему в лицо, и будь что будет! Вампир расхохотался.

– Если будешь рыпаться, – сказал он, – создашь всем своим близким новые проблемы. Мы следили за тобой, если ты ещё не поняла. Всё о тебе знаем. Если будешь выступать, мы и сестрёнку твою сюда привезём. Как её зовут? Мила, кажется? – перед моими глазами невольно промелькнул образ моей насупленной, вечно недовольной Милки – теперь такой далёкой! – Вот. У нас здесь найдутся ценители красоты милой Милы. Девочки в её возрасте – это особый деликатес. Сейчас у твоей мамы не хватает только одного ребёночка, а то пропадут сразу два, – он со значением посмотрел мне в лицо. До меня медленно доходил ужасный смысл его слов.

– Неужели вы никогда не отпустите меня? – пролепетала я. – Но зачем меня убивать?.. Я никому ничего не скажу!

Моего собеседника эти доводы развеселили.

– Если ты нам надоешь – мы тебя, может быть, и отпустим, – отсмеявшись, заверил он меня. – Вот только… вряд ли такое случится. Девушка ты сочная… – он провёл холёными пальцами вдоль моей щеки, потом наклонился к моему уху и сообщил соблазнительным шёпотом, подражая любовным сценам из мыльных опер: – Мы выпьем из тебя всю жизнь и выбросим твой хладный труп на помойку.

Всё внутри меня сжалось от этих слов, особенно потому, что я поняла: он сказал чистую правду. Они меня убьют.

* * *

Если я перестану слушаться или попытаюсь бежать, меня убьют и даже не заметят, – вот что угнетало больше всего. Это для них как пепел с рукава стряхнуть. Не с кем бороться, нечего доказывать. Здесь на мой счёт всё уже решено давно и бесповоротно. Они – господа, я – рабыня. Да и так ли уж они неправы?.. Если они способны подчинить меня гипнозом, прочесть мои мысли… Получается, я – ниже их. Духовно ниже. А что у меня в багаже? Пара модных фильмов, пара модных книг… Остальное – по списку: квартира, машина, дача… выйти замуж, родить ребёнка… Всё это казалось теперь совершенно пустым, не моим…

Эх, если бы я задумалась над такими вопросами раньше! Может, знала бы хоть какую-нибудь молитву, чтобы приструнить этих упырей. Ведь не совсем же они неуязвимые. Вон, в фольклоре на их счёт целые ритуалы прописаны. А я не верила. Думала, что люди, которые знали правду, – просто суеверные невежды. Считала вампиров гламурными красавцами из киноэпопей о бессмертной любви. Надо же быть такой дурой! Зато теперь я встретила настоящих вампиров и знаю, что после укуса так болит шея, что неделю голову не повернёшь!

Как получилось, что меня смогли так унизить? За что я страдаю? Может, лучше покончить с собой? – мелькала отчаянная мысль. Но я отчётливо представляла себе, как умираю в мучениях, разочарованная во всём, – а эти твари продолжают веселиться здесь в полной безнаказанности и даже не знают, куда пропала одна из безликих невольниц, куда охранник вынес её обезображенный труп, чтобы закопать в ближайшем лесочке… Отказаться от надежды – значит добровольно отдать последнее, что у меня ещё осталось, что принадлежит мне, только мне.

* * *

Как-то раз на меня навалилась такая тоска, что я не выдержала и начала рыдать среди ночи. Хотя и знала, что это бесполезно. У девушек существовало негласное правило: не допускать приступов истерики. Потому что, распускаясь, ты и других тоже доводишь до срыва, а это чревато резким скачком смертности в заведении, только и всего. Поэтому я старалась плакать беззвучно. Но мне вдруг впервые представилось в ясном свете моё положение, я оглянулась на всё, что со мной произошло, и поняла, что у меня нет будущего. Дело даже не в том, что я никогда отсюда не выйду. Я просто не знаю, как жить дальше.

Так я лежала, не сомкнув глаз, пока меня не потормошила одна из недавно привезённых вампирами женщин, которая, видно, заметила, что я всё ворочаюсь.

– Эй, пойдём покурим… Составишь мне компанию.

Я не курила и сначала хотела притвориться, что сплю, но потом вздохнула и поднялась. Какой смысл изображать никому не ведомые духовные терзания; уж лучше развеяться – хоть посплетничать немножко.

Женщина включила на кухне свет. Она была хоть и вновь прибывшей, но опытной: её перевели из какой-то другой «закусочной». Если бы она жила наверху, то была бы, наверное, полненькой, потому что даже здесь её фигура сохраняла некоторую округлость. На вид ей было чуть за тридцать.

– Тебя как зовут? – вполголоса спросила она.

– Тамара… – машинально ответила я.

– А я Рыжая Корова… Точнее, – женщина усмехнулась, – это моё имя для работы. А раньше меня звали Ларисой…

– Вы давно к ним попали? – прошептала я. Женщина пожала плечами.

– Здесь нет часов… но давно. Наверное, года два назад. Кстати, ты не знаешь, какой сейчас наверху город?

– Москва…

– А, – равнодушно отозвалась женщина и достала дешёвую папиросу. – Меня в Омске похитили. Приехала к родственникам из деревни, вышла в магазин и не вернулась. И второй раз уже куда-то перевозят. Но ведь не видно. Наручники нацепят, мешок на голову наденут – и езжай… У меня там, – она неопределённо кивнула наверх, – две дочки остались. Близняшки. Чуть помладше тебя, – женщина едва заметно улыбнулась, – если только их тоже вот так кто-нибудь не похитил… тебе сколько лет?..

– Семнадцать, – едва шевеля губами, проговорила я. Женщина сочувственно кивнула и помахала сигаретой.

– Сколько народу за год пропадает? Тысячи. И никто не задумывается, куда. Кроме родственников. Да и те покрутятся, покрутятся по полицейским участкам и смиряются. Что ещё сделаешь?.. Я тоже не задумывалась. А вот теперь в курсе. Меня там, – она показала взглядом наверх, – наверное, уже похоронили.

Я молчала, но не смогла подавить вздох. Женщина с интересом поглядела на меня.

– Ну, а ты? Ни мужа, ни детей? Из интеллигентной семьи, небось? Карьеру строить собралась?