Двойные двери

Потом Аня подняла голову и взглянула прямо в лицо папе Диме. И вот странно – ничего женственного не осталось в её лице. Это было искажённое страданием лицо существа, не имеющего пола. Глаза казались совсем чёрными:

– Тебя я не боюсь, – сказала она медленно, сдавленным голосом.

И пошла в дом, и все расступились перед ней. Антон заметил, что никто старается не касаться Ани. Сима, часто дыша, остановилась рядом с ним.

– Сима, – сказал он, – Давайте отойдём с вами на минутку, поговорим. Когда вы перестанете меня бояться? Что я вам сделал плохого? Мне нужно вас только спросить…

Они отошли за угол дома, туда, где кучей лежали дрова. «Зачем тут дрова? – мельком подумал Антон, – А, для печки-голландки… Наверное, они растапливают её в холодные дни…».

– Давайте сядем, – попросил Антон, выбирая подходящее бревно.

Сима опустилась напротив него, сжала руки в замок на коленях, «закрылась». На лбу её он наметил мелкие капли пота.

– Что вы сказали Ане? – спросил он, – Почему она с вами пошла? Вы знаете, куда она хотела уйти? Она так целеустремлённо шла… Сима, как вам это удалось?

Сима, наконец, заговорила. Голос у неё был сдавленным от робости:

– Аня – она ведь очень больна? С ней ведь что-то очень не так, правда? Я просто увидела, что она идёт, и глаза у неё – чёрные. Совсем чёрные, вот так бывает, когда одни зрачки остаются. И в таком состоянии она куда-то пошла. Надо было её остановить, и вернуть. Но меня сперва как к земле приморозило. А потом, когда отпустило, я и побежала наперерез.

– Вы давно тут живёте? – вдруг спросил он.

– Всегда, – сказала она, – И здесь давным-давно неспокойно. Мне дедушка рассказывал, а потом мама. Ещё Елизавета Августовна, прежняя хозяйка усадьбы… она ведь была готова с собой покончить. Когда сына потеряла по своей вине. Он был такой красивый, что девушки посмотрят – и головы у них кружатся. А как играл на гитаре, а как танцевал… Мать мечтала, что у него будет военная карьера, он останется при дворе, сделает партию, жена будет с именем, с состоянием… и вдруг он влюбляется в некую девицу без роду, без племени. Даже не дворянка – мещаночка.

Елизавета Августовна была в ужасе: «У меня невестка – по отчеству Пахомовна?» И она сказала: если сын посмеет вступить в этот брак – она бросится в реку. А они ведь очень любили друг друга – мать и сын. И Мишенька этот отступился от брака только ради того, чтобы сохранить матери жизнь. Боялся, что она действительно бросится в реку, или повесится. А потом брат этой девицы вызвал его на дуэль.

Потом… Елизавета Августовна, когда привезла сюда сердце Мишеньки… она надеялась, что сама тихо угаснет. Она ничего не ела, её невозможно было накормить. Кусочек просфоры, глоток святой воды – и всё. Но Бог длил и длил её дни. А потом духовник сказал ей, что она может искупить вину лишь одним: если до последнего своего часа будет делать разные добрые дела, – Сима коротко вздохнула, – Вот так и получилось, что Елизавета Августовна всё своё богатство при жизни успела раздать – тут вот строила для людей, то больничку, то школу, бедным жертвовала… А жила она долго… очень. И всё же я чувствую, как ей хотелось скорее уйти! Место это, что ли, на людей так действует?

Антон давно уже заметил это, но спросил девушку только сейчас:

– Сима, а вы сами – почему такая бледная?

Ему очень неловко было спрашивать. Потому что следующий вопрос должен был звучать: «А вы нормально питаетесь, не голодаете?»

Нельзя же так, в самом деле. Но Антон заметил ещё кое-что:

– Ну-ка поверните голову… Ангиной не болели недавно? Не простужались?

Сима вздрогнула и сжалась, когда на её горло легли его сухие тёплые пальцы. Быстро пробежались по шее:

– Лимфоузлы увеличены, особенно справа.

Антон и пульс ей пощупал. Частил пульс, трепыхался как у зайчишки, но всё-таки может, потому, что так боялась Сима его.

– Температура нормальная?

– Откуда я знаю, – буркнула Сима, – Вас же к Ане позвали, лечите Аню. Что это вы обо мне?

– Ане я мало чем могу помочь – её бы в клинику… А тут что делать – запереть её?

Но делать что-то было необходимо. На другой день ближе к вечеру, Антону позвонила Елена Львовна:

– Я согласна поместить Анечку в клинику. Только это должна быть очень хорошая лечебница. Чтобы Аню обследовали, чтобы понять, наконец, что с ней. Я так больше не могу, и никто не может. А Анечке хуже всех…

– Хорошо, я узнаю, куда можно её отвезти…

– Только я прошу вас – не заграница, Россия. Где-то всё-таки, чтобы не очень далеко. И – вы поедете с ней? Антон Сергеевич, я всё, всё оплачу. Сколько скажете, столько и заплачу. Аню же надо отвезти, я не могу доверить её никому чужому. Вы же понимаете… Если кто-то посторонний испытает то, что испытали мы, он просто бросит Анечку по дороге, сбежит.

У Антона упало сердце – ему тоже очень хотелось от этой миссии отказаться, но как?

– Елена Львовна, я всё узнаю, тогда и обсудим, – сказал он.

Глава 11

Уже на следующий день Антон предложил Елене Львовне вариант – частная психиатрическая клиника в Подмосковье. Стационар. Условия – как в хорошем отеле. Но самое главное – врачи. Многие имена Антону известны по институтским учебникам. Профессионалы, им можно доверять.

Ехать удобнее всего было поездом. Вечером садишься, утром в Москве, на Казанском вокзале.

– А там я не буду брать даже такси, позвоню в клинику, и за нами пришлют машину.

– Но как вы довезёте её туда – на таблетках, на уколах? – со страхом спросила Елена Львовна.

Только Сима могла сейчас прикасаться к Ане, ухаживать за ней, как за обычной больной. Для остальных это было все равно, что сунуться прямо в Чернобыль. Аккурат в четвёртый реактор. Но не Симу же было просить, в самом деле, сделать Ане укол на дорогу?

– Не беспокойтесь, я справлюсь, – сказал Антон, внутренне содрогнувшись.

– Я дам вам свою кредитную карту, тратьте столько, сколько сочтёте нужным. Только, самое главное, чтобы врачи сказали, что с Анечкой на самом деле, – умоляла Елена Львовна.

С клиникой удалось решить вопрос очень быстро. Там готовы были принять Аню хоть завтра, и удивились только, что Антон – врач, затруднился с постановкой диагноза.

Но, в принципе, её брали, что бы там ни было – депрессия, шизофрения, психоз. Аня ещё ни разу не показывала себя буйной, и Антон почти твёрдо был уверен, что на большой дозе успокоительных препаратов, в спальном вагоне, она доедет благополучно. А прямо у поезда их будет ждать машина.

Когда Антон приехал в усадьбу окончательно договариваться о завтрашнем дне – дне отъезда, в руках у него была большая сумка. Он сказал Маше, которую встретил во дворе, что к хозяевам зайдёт чуть позже, а сейчас попросил проводить его к Симе. Редкий случай – она была у себя.

Сима вскочила со своего топчанчика навстречу им. Были на ней та же длинная юбка и кофточка – то ли растянутая, то ли с чужого плеча, на несколько размеров больше.

– Сима, – сказал Антон, ставя на пол сумку, и открывая её, – Вот тут старая собака, которую я подобрал. Вероятно, она доживает свои последние дни. Приглядите за ней, пока я буду в отъезде. Кормите чем-нибудь жидким – суп, молоко. Зубов там почти уже не осталось. Вот деньги.

Антон старался не оглядываться вокруг, но невольно задавался вопросом, как Сима может жить в этом чуланчике, в этом застенке? Полутьма, узкое окошко под потолком. Топчан, на котором какое-то тряпьё – ни одеяла, ни матраса… Что-то вроде тумбочки в уголке. Стул, с обломанным краем – сядешь, брюки порвёшь непременно.

Как она может со всем этим мириться? Ведь ей восемнадцать лет, чёрт побери, восемнадцать! Ведь жизнь должна же ей что-то обещать, а на самом деле – никакой надежды впереди.

– Сима, вы готовьтесь, завтра поедете с нами – я по дороге завезу вас в больницу, сделаете анализ крови. Думаю, у вас гемоглобин очень низкий. Слышали, в старину была такая болезнь – малокровие? А я же тут врач, я за вас всех отвечаю…

– Я всё равно не смогу лечиться так, как в старину, – буркнула она, – разной там печёнкой и красным вином. Я знаю, вы боитесь ехать с Аней. Я вам и так помогу довезти её до поезда. Не беспокойтесь.

У Антона вспыхнули щёки:

– Я вовсе не… Сима, что вы такое говорите! Кстати, давайте мерить температуру, я тут и градусник привёз.