Там, за Вороножскими лесами

– Силен ты стал князя учить. Девок бесчестишь, а мне про совесть.

Было заметно, что проступок Демьяна приятен Алексашке. Вот, даже скромник Робша не устоял да в грех впал, что уж тогда про других говорить.

– Ладно, ступай. Благослови Бог. Обнимемся давай.

Друзья обнялись. Демьян счастливый побежал домой собираться в дальнюю дорогу.

3

Одуряюще пахли цветущие сады, перекидывая белоснежные ветки через заборы, они кружили голову сладкими надеждами – на теплое лето, на богатый урожай, на любовь и нежность.

На торгу люд чуть приутих, раздавались лишь отдельные выкрики.

– Полдня шумят бездельники, – презрительно сплюнул Первуша.

Демьян летел, не оборачиваясь по сторонам. «Завтра начнет светать, уж надо выехать. Чем раньше, тем лучше». Он подбежал к двору, дернул ворота, но те оказались заперты.

– Что такое? Эй, открывайте! – нетерпеливо застучал он кулаком.

Раздался скрип отодвигаемого засова, и на улицу высунулась кудрявая голова Проньки.

– Боярин, то ты?

– Кто же еще? Чего заперлись среди бела дня? – Демьян раздраженно оттолкнул отрока.

На дворе выстроилась вся дружина, исполчившись и в полной броне. Мягкое солнышко играло на круглых щитах.

– И что это значит? – недоуменно поднял Демьян бровь.

– Уж дважды с торга приходили, тебя спрашивали.

– Чего хотели? – нахмурился Олексич. «Ох, невовремя все это! Собираться надо, а тут».

– Не сказались, но мы решили от греха подальше наготове быть.

– Горшенька, дозорным на терем, – скомандовал боярин.

Крепкие дружинники подсадили парнишку на клеть, а дальше он как кот, ловко хватаясь цепкими пальцами за выступы, быстро вскарабкался на гонтовую крышу.

– Собираться, давай. Если что – Горшенька свистнет.

Олексич подозвал Карпа:

– Телегу приготовь. Князь вчера жита и овса прислал, отсыпь в дорогу. Не хочу, чтобы тесть сказал, что я опять нахлебником явился. Ну, и потом туда пожитки Агафьи можно будет какие сложить, опять же, чтобы не просить – не кланяться.

Демьян пошел сказаться матери, но не успел вступить и в сени, как Горшенька пронзительно свистнул. Раздалось: «Идут, идут».

– Кто там?

– Народу много, все вече[76 - Вече – народное собрание.] сюда валит.

– Вот, нелегкая, – Карп достал из вороха сена кистень, конюх и челядины схватились за топоры. Дружина разбежалась цепью вдоль забора. За воротами послышался приглушенный шум.

– Чего надо?! – грозно крикнул толпе высунувшийся из-за частокола Первуша.

– К Демьяну Олексичу переговорщиков пусти, – послышался глухой бас Коснятина. – Видишь, без оружия мы.

Первуша вопросительно посмотрел на Демьяна. «Впускай», – махнул головой боярин.

На двор чинно вошел Миронег, за ним красный от одышки Коснятин и еще трое убеленных сединами бояр. Опасливо озираясь на вооруженных воев, они подступились к Демьяну.

– Здрав буде, Демьян Олексич, – на распев протянул Миронег.

– И вам здравия, – Олесич сухо поклонился из почтения к старости.

– За Агафьей Федоровной надумал ехать? Передавай воеводе Вороножскому мое почтение.

– Надумал, от того недосуг мне гостей привечать, – Демьяна раздражал бегающий взгляд Военежича.

– Да, мы ненадолго. Все ли в дорогу собрано, может помощь какая нужна? Ты только скажи, так мы…

– Мне от вас ничего не надобно, – оборвал его Олексич, – а вам, видать, от меня чего нужно?

– Демьян, мы тебя с малолетства знаем, рос у нас на виду, – Миронег закатил глаза и начал неспешную речь. – Все здесь виноваты, да и правы все. Обиду зря на народ держишь, погорячились, но и их понять можно. Вира за погибших уплачена, в расчете мы. Давай замиримся. Ибо учит Господь прощать да быть милостивым. А в Писании сказано, что…

Коснятин нетерпеливо отодвинул словоохотливого Миронега.

– А встань за нас, Демьян Олексич. Выкрикнули мы тебя тысяцким.

Демьян ошалело обвел глазами бояр. Ко всему он был готов, но не к такому.

– Старого куда дели? Жив ли Яков? Больно часто у вас тысяцкие меняются.

– Кумич, сюда иди! – властно крикнул толстый боярин.

На двор красный, что с мороза, понуро вошел Яшка.

– Этот вам чем не хорош? – надменно спросил Демьян. «Пусть не думают, что милость мне большую оказывают».

– Не слушаются они меня. Я им одно, а они мне поперек. Как ты на пиру поучить уму разуму не смогу, – Яков вздохнул.

– Как я на пиру, так-то не надо, – горько усмехнулся Олексич. – Не пойму я вас. То в город не пускаете, в след плюете, а то в тысяцкие зазываете. Почему я?

– Так по всему на тебя выходит, – теперь Миронег бочком отодвигал Коснятина. – Посуди сам. Умирать тебя с дружиной в степи оставили, а ты живыми всех привел, – Военежич показно стал загибать пальцы.

– Воля Божия то, а не заслуга моя.

– Опять же. Голодали все в Вороноже, а твои хоть и в скудости ели да все ж за пузо голодное не хватались.