Оценить:
 Рейтинг: 0

Байкал

Серия
Год написания книги
2020
Теги
<< 1 ... 12 13 14 15 16 17 18 19 >>
На страницу:
16 из 19
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Когда я понял, что золота, положенного царевичу, мне не хватает на мои траты, которые всё росли, потому что я не привык отказывать себе хоть в чём-то, а развлечения и попойки для друзей стоили немало, я не брезговал тем, что брал у торговцев плату за то, что со своими друзьями сжигали или разоряли лавки соперников. Если это доходило до отца, он призывал меня к себе, чтобы задать взбучку. Пугал даже, что отправит на исправление в дальний городишко на север, где холодный ветер Сиверко не стихает весь год. Но мне всё сходило с рук.

Или с вельможами, устраивая им встречу и благоволение моего отца, что стоило дорого. Я мог и обмануть, взять деньги, а потом подстроить всё так, чтобы платившего и вовсе не принял мой отец. Или подмешать в вино на пиру дурманящих капель, и представить соискателя царского внимания полным идиотом и пьяницей. Но с такими штуками я всё же старался не частить, чтобы люди не боялись иметь со мной дело, и не отказывались платить. И всё же все считали, что я взбалмошен и непредсказуем.

Я всегда очень любил девушек и женщин. Их красота прельщали меня с детства. Из челядных девушек, что были при моей матери, я выбирал самых красивых и приветливых и позволял им расчёсывать мои волосы, умащивать тело, прислуживать, когда я принимал мытьё в бане или в своих покоях в большой лохани. Даже тех, кто станет стирать мои рубашки и штаны я выбирал из самых прекрасных, считая, что аромат их прелестных ручек лучше, чем запах от обычных прачек.

Так что я не только не был ни ангелом, ни добрым и чистым юношей, но большой и противной занозой в заду у всех. Но у меня было то, что отличало меня. То, чем я дорожил больше всего на свете. Больше своего царского происхождения, больше будущего, которое рисовалось исключительно счастливым и успешным. Больше всех моих богатств, настоящих и будущих, больше отца и матери, больше собственного здоровья, больше даже жизни. То есть я не думал каждое мгновение, что я готов всё это отдать, потому что никто меня не просил об этом, но сегодня, когда я пришёл в свои покои и не застал Аяю, чего не бывало никогда с того дня, как она впервые вошла в эти покои, я подумал именно об этом: я согласен всё отдать, только бы вернуть её.

Днём мы проводили время вместе, учились, например, вопреки удивлённому возражениям отца, я всегда брал Аяю с собой на уроки по истории, насчитывающей тысячи лет, изменчивой и, кажется, непредсказуемой, потому что помимо причин, исходящих от людей, их талантов или бездарности, набегов чужаков и интриг, переворачивающих троны и все царства вверх дном, действовали ещё и никому не подвластные силы природы.

Нас учили природоведению, где мы узнавали сразу и природу нашей земли, Великого Моря, животных, растений, особенности ветров и самой земли, пологой и более холодной на восточном берегу и гористой здесь, на нашем, о том, что на восточном берегу, к примеру, водятся тигры с громадными клыками, похожими на мечи, а на нашем таким кошек нет. Страшно хотелось поехать и устроить ловтю на них. И Аяя поддерживала даже это моё желание, потому что за эти годы, она стала очень ловкой охотницей, из лука стреляла даже лучше меня и ножи метала, вот только с копьями у неё отношения не ладились, маленькой рукой не слишком сподручно метать большое и тяжёлое орудие. Мы во всём были с ней вместе…

В первый раз я увидел Аяю, когда мне было тринадцать. Мы проезжали мимо мельницы, принадлежащей её отцу и среди множества ребятишек, бегавших вокруг дома и по нескольким дорогам, ведущим к мельнице, стоящей, чуть в стороне от села, но на дороге от столицы, отлично укатанной, потому что множество телег и подвод постоянно ездили туда-сюда, здешний мельник должен быть богат, сразу было видно, что у него нет отбоя от желающих помолоть зерно. Наши лошади устали, и мы отпустили их на водопой, пока и сами пили воду. Для настоящего привала уже не было времени, приближался вечер, да и до города оставалось совсем немного, один, али два уповода, поэтому мы спешились совсем ненадолго. Вот тут-то я и увидел её.

Она была младше меня, и отличалась от всех с первого взгляда, даже полувзгляда, едва я, скользнув глазами по окрестности, вдруг зацепился взглядом за неё, появившуюся в этот момент из-за угла. Она прошла и остановилась поодаль, опершись на изгородь локтями, а буквально через мгновение обернулась назад, возможно, её кто-то позвал из дома, потому что она выпрямилась и ушла. А я навсегда запомнил её. Такой красоты я не видел никогда. Она настолько отличалась ото всех и темнотой длинных волос, коса спускалась по спине ниже талии, покачиваясь тяжело, это я разглядел, когда она повернулась спиной, и белизной кожи, будто светящейся, как светит луна, и чертами утончёнными и необычно правильными, среди своих братьев и сестёр, с белобрысыми курносыми рожицами и вихрами, и высоким ростом и очень тонким и гибким станом. Кажется, как я мог успеть всё это заметить? Но я заметил и запомнил всё.

И с того дня я всё думал, как же мне получить себе эту девочку? Хотя я был очень юн, но сны, полные сладострастной неги были постоянными спутниками моих ночей. Так что я отлично знал, для чего мне эта девочка нужна. Но если я был юн, то она ещё моложе. Окольными путями я узнал её имя, что ей десять лет, она дочка мельника, младшая дочь от первой жены своего отца, и у неё есть ещё много-много братьев и сестёр, но, главное, у неё был старший брат, который был готов даже выкрасть её из дома для меня, потому что родители даже слушать не захотели о том, чтобы позволить царевичу взять их дочь в терем на потеху.

Но их согласия и не понадобилось. Чуть больше, чем через полтора года, пока я сначала обдумывал, как бы мне подобраться к ней, потом искал пути, умер её отец, а за ним и мать во время мора, и за ними все её братья и сёстры. И с опустевшего двора её без препятствий, а вернее при полном содействии её брата Тингана, которого пришлось взять во дворец в благодарность, её привезли ко мне.

Надо сказать, я вёл себя со всеми вообще и с девушками тоже всегда очень уверенно и свободно, потому что, кроме того, что я был царевич, которому, конечно и так не было ни в чём отказа, но я обладал разнообразными и несомненными достоинствами, как то: умом, ловкостью, неизменно весёлым нравом, золотом, и к тому же я всегда был очень красив и знал об этом. Конечно, никого не любят за одну красоту, но всё же красота открывает сердца. Столько сколько мне, не позволялось, кажется, даже моему отцу. И с удовольствием.

И всё же в свои пятнадцать я был в мечтах весьма искушён, я много чего видел и слышал, и знал, что мне желанно, но даже ещё не приближался по-настоящему к исполнению этих своих желаний.

И вот девочка, о которой я мечтал два года, видел во сне, воображал наяву, эта девочка, за два года ещё похорошевшая самым чудесным образом, наконец, оказалась в моих покоях. Тогда уже у меня были покои из нескольких больших горниц, красивая почивальня с печью и громадной кроватью, на которой могли бы легко расположиться человек семь, а я спал один, иногда позволяя забираться ко мне большой лохматой собаке моей матери, которая в самые холодные ночи приходила из их покоев ко мне греться у очага и потом греть меня. Хорошо, что у собаки, по кличке Колыш, не было блох, за этим тщательно следили, не то я чесался бы как шелудивые псы на дворе.

Но о собаке и всей этой ерунде я сейчас вспомнил от величайшего смущения, внезапно овладевшего мной. Вот я достиг своей цели, эта девочка, пахнущая свежей водой и цветами роз, как розовый шиповник, обильно растущий у нас на заднем дворе, эта девочка передо мной, только руку протяни. Втайне я надеялся, что на самом деле она окажется не такой красивой, как виделась мне в моих воспоминаниях и мечтах, и тогда мне стало бы проще приблизиться и прикоснуться к ней, как мечталось…

Но я ошибся, оказалось, что она ещё красивее, куда красивее, значительно красивее, чем была в моих воспоминаниях, просто невероятно, почти нечеловечески красива и вокруг неё аки распространялся свет…

Она смущённо, немного растерянно смотрела на меня, поднявшись с лавки при моём появлении.

– Ты кто? – вдруг спросила она, удивлённо разглядывая меня.

– Как кто… – я даже растерялся. – Я – Марей-царевич, – удивляясь её удивлению и самому вопросу, сказал я. А кто ещё тут может быть?

– Ты? – она словно и не поверила. – Ты – Марей-царевич?! А я…

Оказалось, что она думала, что царевич Марей-царевич совсем другой, когда мы проезжали два года назад через их двор, кто-то и показал ей царевича в окно, но она…

– Я подумала, что царевич – это такой, ну… щекастый в зелёном с золотом кафтане, на сапогах золотые пряжки… – смущённо улыбаясь, проговорила она.

Я засмеялся, так вот в чём дело.

– Это Щука, купец, то есть сейчас уже купец тоже, сын Щуки Брадобрея. Бога-атые, везде золото и навешивают. У него даже на воротах дома золотые узоры. Девать некуда… – радостно сказал я.

Она прыснула, и мы засмеялись вместе. И на этом неловкое смущение между нами разом рассыпалось навсегда. Мы сели рядом на ложе, и я принялся расспрашивать её. Мне было интересно всё о ней, хотя я, кажется, всё знал, но одно дело знать со слов других людей и совсем другое – от неё самой. И оказалось, что многое, что я знал и так и не так, как я считал.

И о родителях, и о том самом Тингане, который теперь будет обретаться при дворце, потому что ему была обещана эта милость мной самим. Я не удивился, узнав, что он всегда был вздорным и завистливым бездельником, не желавшим ни учиться никакому ремеслу, ни помогать отцу.

Я рассказывал ей о себе, а она мне о себе. Я впервые старался показаться кому-то кроме отца, с самой лучшей стороны и поэтому ничего не говорил о своих проделках над другими, опасаясь, что она примет меня за опасного шутника, а то и безумца, способного обидеть и её. Но я был способен на что угодно, только не на это.

Первое, и самое сильное, чего мне хотелось сейчас, это опрокинуть её на спину и немедленно осуществить самое большое желание, владевшее моей душой и телом последние несколько лет. Но осуществить это с ней, доверчиво сидевшей рядом со мной, смеющейся так светло и неподдельно, взять и… Что будет тогда? Если я сделаю так, останется тогда этот свет в её глазах, когда она смотрит на меня, и… станет ли она любить меня, как мне грезилось? Как я бажаю её? Я почему-то сразу осознал, что нет, что это может всё, о чём я мечтал разрушить и развеять впустую. Столько времени ждать и добиваться, чтобы всё сразу потерять?..

Поэтому я в первую ночь не позволил себе ничего такого, мы лишь отвечеряли вместе, продолжая разговаривать, рассказывая друг другу о себе, и о том, что мы будем делать дальше.

– Аяя, ты не бойся меня, – сказал я, когда прислужники пришли спросить, готовить ли купальню.

Она улыбнулась:

– Я и не думала. Ты добрый.

– Добрый? – засмеялся я.

А она, не смутившись и краснея, договорила:

– И светлый. От тебя свет в темноте.

Я качнул головой:

– Нет, это от тебя. От тебя свет даже в моей душе.

Знаете, что она сделала? Поднявшись с лавки у стола, где мы вечеряли, она подошла и обняла меня. И я вдруг понял, что меня ещё никто не обнимал…

Я обнял её тоже, почти ослепнув от волнения и чувствуя, что поднимаюсь над каменным полом. Она такая тонкая, тёплая, гибкая в моих объятиях, никакая девчонка из тех, что я любил тискать, никогда не была такой благоухающей, такой нежной, такой желанной и любимой. Да, я полюбил её сразу и навсегда. И она полюбила меня.

Поцеловать её так, как мне желалось я смог через несколько дней, в тот момент, когда перестал беспрестанно думать о том, как бы сделать это.

Мы возвращались с ней во дворец с заднего двора, где упражнялись в езде верхом. Точнее, я учил Аяю сидеть в седле. Поначалу она робела, но чем дальше, тем смелее становилась, и я видел, что природная грация и ловкость вскоре помогут ей стать умелой наездницей.

Я так и сказал, Аяя улыбнулась, отводя выбившуюся блестящую прядь волос за ушко, где качнулась длинная подаренная мной этим утром серьга из золота и зелёных самоцветов. Вот в этот момент я, поддавшись какой-то волне, поднявшейся во мне слепящим жаром, и развернув её к себе, поцеловал в тёплый и сладкий рот. Я никого так не целовал, я никогда не хотел проникнуть к кому-то между тёплых ароматных губ внутрь своими губами и языком, словно в глубине её рта таится источник дальнейшей моей жизни…

Мы, оказывается, были на лестнице, между пролётами, сквозь окно на нас светило заходящее солнце, вызолачивая наши волосы, ресницы и кожу, просвечивая сквозь веки в закрытые от счастья глаза…

С этого дня мы целовались уже всё время, когда не разговаривали.

Если с первого взгляда я влюбился в её красоту, то со второго в то, какой умной, милой и славной она оказалась. И даже мудрой. Мне всегда представлялось, что человеку многое может проститься за красоту, которой он обладает, но, познакомившись ближе с Аяей, я вдруг открыл, что можно быть ангельски прекрасным и при этом не позволять демонам, роящимся в твоей душе побеждать светлые силы.

– Неужели ты никогда не злишься? – спросил я её однажды.

Это было после того, как через два или три месяца моя мать приказала привести Аяю к себе и…

– И что же было? – немного испугался я. Ведь я, не спрашивая ничьего разрешения, взял Аяю себе. Я не спросил ни отца, ни мать, я всегда был таким, они позволили бы, но я хотел проявить своеволие, поэтому не стал спрашивать. И вот моя мать, ревнивая и строгая со всеми, кроме меня приказала привести к себе Аяю.

– Что было? – Аяя улыбнулась, опуская ресницы бесконечной какой-то длины, на них падали и не таяли снежинки, складываясь в целые сугробы, а она только сдувала их, скосив румяные губы. – Она обошла вокруг меня. Думаю, она ожидала чего-то другого. Спросила, который мне год. Спросила, что я умею. Я ответила, что умею всё: шить, вышивать любой узор, вязать, прясть, ткать, что могу готовить, что читаю и пишу, могу вычислять в уме, что я знаю, только очень мало историю Байкала и Авгалла. Что понимаю восточное наречие, хуже, чем южное и северное… На этом она остановила меня, удивлённо глядя. И сказала: «Положим, это ты врёшь, девчонка. Всего этого не знаю даже я. Что ты умеешь в спальне, на что ты моему сыну?», вот тут уже я удивилась, а что нужно уметь в спальне?

Аяя посмотрела на меня, надеясь, наверное, что я объясню, и я залился краской так, что думал, задохнусь от жара. Я тоже не знал определённо, что такое надо уметь в спальне, но я знаю, что есть какие-то умелые женщины, способные за плату доставить мужчинам какое-то неземное удовольствие. Мы сами с ней, с Аяей не делали ничего такого. То есть мы целовались, мы всё время обнимались, касались друг друга, словно испытывая постоянную потребность в этом, но я позволял себе касаться её талии, легонько её грудей, что едва приподнимали лиф платья, но ни того, о чём я думать не мог без сжигающего огня во всём теле…

– Она очень красивая, царица, твоя мать, – сказала Аяя, улыбнувшись.
<< 1 ... 12 13 14 15 16 17 18 19 >>
На страницу:
16 из 19