Байкал

Вот это уже…

– Погоди-ка, Яй, ты… сказала, что родители умерли… Как ты видела их? Только в ту ночь?

Она покачала головой:

– Нет. Я и до этого видела их. И потом. Да я в любой момент могу… Я и других вижу и говорю с ними иногда в моей голове, да все это могут, разве нет?.. – она улыбнулась, пожав плечиками, и поглядела на меня.

– Нет, – я покачал головой, изумляясь всё больше, и пытаясь поймать догадку. Поразительную и невероятную догадку…

А Аяя продолжила:

– Они чаще молчат. Но бывает, говорят. Про эту бурю сегодняшнюю говорили вчера. Так и сказали: «Плохая погода, плохие мысли»…

Мне стало не по себе. «Через тысячу лет придёт человек, который будет силой как вы и даже больше…» Это она?! Это Аяя?! Она пришла именно ко мне… звёзды её привели. Алатырь. И её мёртвые. Ко мне. Ко мне привели.

Так ведь и не дошёл бы ни один смертный человек. Босиком из Авгалла до моего дома… через лес ночью… До Авгалла ехать верхами целый уповод.

И побои такие были, и босая, по камням, по лесу, ноги до мяса ободрала, а пришла сюда…

– Ты что побледнел, Огонёк? – заметила Аяя.

– Ты знаешь, что я скажу тебе? – проговорил я, разом охрипнув. – Ты не обычная девушка. Не такая, как все.

Она пожала плечами и даже засмеялась:

– Знаю, – и махнула ручкой беззаботно. – Но это… Чепуха Чепуховна! Все это всегда говорили. И злились ещё, – она засмеялась ещё звонче. – Зано-озой называли.

Не понимает, не придаёт серьёзности. Да и откуда ей знать о том пророчестве.

– Ты не просто не такая якось все, Яй, – сказал я, взглядом стараясь внушить ей, что я говорю. – Ты не такая, как все люди. Ты такая, как я. Как Эрбин. Ты – сильная. И бессмертная. Ты – предвечная.

– Ерунда, выдумаешь тоже, – отмахнулась она, поднимаясь.

Она нашила себе рубах и юбок из полотна, по моде, что носили на берегу теперь: длинная вышитая рубашка, как летник, а поверх на пояс надевается юбка, состоящая из немного заходящих друг на друга полотнищ из более плотного полотна. Вышивки везде по вкусу и богатству обладательницы и ещё новые какие-то узоры, я даже спросил, а она, улыбаясь, ответила: «Сама придумала, в голову пришли… Нравятся тебе?» Я всегда разглядывал, чего только не было помимо её солнышек и снежинок-звёздочек: олени, птицы, кошки, тигры, и рыбы и коньки… Сама придумала, ах ты, Аяя.

И чулок навязала, даже шубу сшила из пышных лисьих шкур, что я добыл для этого к зиме, а теперь, весной, ходила в жилетке по двору, и платок на голову надевала. К лету волосы совсем отрастут, уже блестящими волнами красиво вьются… это я сам себя отвлекаю, в сторону мысли отвожу, чтобы ретивое удержать, чтобы не вырвалось из груди.

– Влегке я вижу что-то, чего не видят другие, – сказала она, поднимаясь с лавки. – Таких много. Ты сам такой необыкновенный, что просто не знаешь…

– Не много. И не влегке. Не влегке!.. – горячо воскликнул я, чувствуя такой костёр в груди, что в пору на двор, под сиверко охладиться. – В мой дом никто не может войти, даже Эрбин. Ты видишь меня в моём истинном обличье, за все годы это мог только мой брат… Никто больше, только, если я показывался сам.

– Так может и мне показался?! – она обернулась от печи, к которой подошла.

– Нет. И не думал.

– Ночь была, может спросонья, с устатку, – сказала она, перебирая рушники у припечья.

– Нет, Яй, не спал я. Ты с мёртвыми запросто говоришь. Ты читаешь, ты половину книг моих с лета осилила уже. И мои записи…

Она засмеялась, но по лицу я вижу, взволновалась всё же, хоть и не верит ещё:

– А что делать-то ещё? Дел совсем никаких нет в твоём доме баальном, даже за скотиной ходить не надо. В лесу ходить ты не дозволяешь. Только что платьев нашить, даже прясть не надо, ни ткать… Во дворце хотя бы злыдни вокруг, о них думать приходилось.

– Много злыдней, значит? – усмехнулся я.

Сам я в своё время как царевич не замечал особенных интриг, кроме Эриковых мелких укусов. Против меня не плели, сам я тоже заговоров не устраивал. И егда в советниках ходил при царях, редко кто козни строил. Жили, как жилось, по-простому.

– Хватало. А у тебя в дому только книжками себя и развлечь.

– До глубокой ночи засиживаешься за этим делом. Вона, всё масло извела.

– Ну это – прости, при лучине не сподручно совсем. Да и глаза не оченно видют.

– Да не о том я… Что ты всё о мелком, всё хочешь заболтать. Я главное сказать должен: Ты – избранная, предвечная, как я. И… Похоже, что мой долг… Аяя, знаешь, что… Я должен… Открыть всю твою силу, чтобы ты узрела свой путь и себя саму. Для того тебя и привели сюда, вот что.

Она вдруг засмеялась:

– Передумал отправлять что ли?

Я подошёл к ней.

– Всё играешься… То не шутка, Аяя. И не игра.

Она немного наклонила головку и, улыбаясь, смотрела на меня, чуть прищурив веки, будто хотела испытать меня как-то, всё ещё не верила в мои слова, но так и не придумала.

Часть 2.

Глава 7. Молодой

Да не верила, конечно, чего там. Я в него-то не верила, в то, что он Арий, потому что считала Ария и Эрбина сказкой, как драконов, например. Я читала его книги, что в изобилии, счастливом для меня хранились на полках вдоль стен. И его собственные записки, его рассказы о странствиях и удивительных открытиях, сделанных там.

И всё равно больно чудно всё. Так странно и неправдоподобно, что и не описать…

Ну ладно ещё Сингайл и Галалий. Я готова уже принять, что он говорит. Но чтобы я из ихних…

Если Галалия прозвали Огнем, потому что всегда горит за людей сердцем, в это верили люди, и это оказалось именно так, я читала его записки, большей частью там было о том, как врачевать различные немочи, как избегать болезней и сохранять здоровье. Сингайла всегда называли Льдом, потому что он рассудочен и невозмутим. Лёд на Великом Море и тот трещит каждую зиму, возвещая мир, что Море под ним живо и тепло, но не Сингайл. Он выполнял мольбы людей только за богатейшие дары, за золото и драгоценные камни. Но выполнял быстро и так, как просили. Излечивал царей, деревни и сёла, целые города… В одну ночь приходило избавление. Это Галалий учил, как вылечиться и избежать в будущем повторений напастей, как необыкновенный, но человеческий лекарь, Сингайл избавлял и всё. Как колдун. Тайно. Окутав загадкой и действия и даже время, когда он это делал…

Я прижалась спиной к тёплому боку печи. И посмотрела на Огня.

– И как ты думаешь это делать? Открывать… мои силы? Что для этого надо?

Он вдохнул, смущаясь почему-то, и краснея. Вот как можно поверить, что этому человеку тысяча лет?

– Солнце призывают некоторые… А нам… Но… я не помню. Я читал когда-то, но… должен ещё поискать, почитать, узнать, как это сделать.

Он вдохнул, будто собираясь с силой, чтобы договорить. И верно, что он молвит сей день, не так-то просто было произнести, а мне принять в мою голову:

– Будь ты мужчиной, я взрезал бы кожу на груди себе и тебе, обнял бы покрепче, раскрыв моё сердце, испуская Силу, и смешал бы нашу кровь, воспламеняя твою, оживляя твою Силу своей, как хворост поджигают факелом…