Байкал. Книга 3

Теперь на троне Кемета был Кратон, правящий сильной рукой, ещё молодой, ему было тридцать шесть лет, его царица, мать его единственного сына Кая, и шести дочерей умерла пять лет назад, и с тех пор наследник, которому в ту пору было пятнадцать, стал дерзок и неуправляем. Теперь царевичу шёл двадцать первый год, и глядели они с отцом как братья: оба высокие, стройные, длинноногие, здесь, в жаркой стране, за одеждой тел не скроешь и все достоинства и пороки были видны всем. Было в этом что-то бесстыдное и в то же время неподдельное, настоящее, как почти нескрытая нагота, казалось, и все чувства так же выступали наружу.

Страна Кемет выросла на берегах великой реки, как некогда наш Байкал на берегах Великого Моря, так и здесь, но вся жизнь шла на берегах Великой Реки Нила. Он нёс и воды, и плодородные земли, разливаясь весной. Богатая и жирная страна, она появилась так давно, что никто не помнил, откуда и когда пришли и первые Боги, все сплошь звери, многих из которых, я не видывал раньше нигде, и не встречал даже в книгах. Их называли, например – Себек и Таурт, а сутью были они крокодил или бегемот. Поклонялись этим Богам с таких древних времён, сколь существовала великая страна. И иных Богов было предостаточно, в отличие от нашего Байкала, где помимо Солнца и Моря, между которыми разделяли весь сущий мир, никаких иных Богов не признавали.

Мировасор приехал к царю как желанный гость, Кратон встретил его улыбкой, но не объятиями, которые были бы, на мой взгляд, вполне уместны, так сделал бы любой, будь он царь, предвечный, хоть кто, если бы встретил давнего друга. Но здесь всё было иначе: величественные постройки под стать тем, что были в нашем царстве некогда и оставались, когда я уходил ещё в Авгалле и даже Паруме, сочетались в этом удивительном царстве с таким же величием царей. Царь был почитаем как сам Бог на земле, земное воплощение Бога Солнца, а кто может касаться самого Солнца? И до кого снисходит Солнце в своих прикосновениях? Оно может ласкать любого, кого ему вздумается, но люди, кто бы они ни были не должны приближаться к Солнцу. Всё здесь было устроено под стать: царь велик, он над всеми, а потому объятия, даже рукопожатия между царём и любым человеком были невозможны. Вот как высоко взлетели местные цари, интересно, падать не боятся?..

– Не побояться, не твоя печаль, – усмехнулся Мировасор, когда я заметил ему это в то время когда мы в сопровождении почтительной стражи и множества услужливых рабов шли по длинным темноватым коридорам дворца, где гуляла прохлада благодаря, толстым стенам, полумраку и высоченным сводам, такие были только в древних Байкальских дворцах, таких я не встречал больше нигде. – Их страна существует так долго, что устоит, что бы ни происходило. А будут править потомки этого царя или иного, разве это важно? Каждый царь лишь наместник Бога на земле, но не сам Бог, царь умирает, приходит новый на смену, как часовой.

– Часовой… сравнения ты находишь для царей, – хмыкнул я.

Он лишь посмотрел на меня, усмехнувшись:

– А ты, я вижу, хоть и считаешь зазорным лишний раз выю склонить, чересчур к царской крови благоговеешь. Или же ты… Ты сам царской крови? – догадался он.

– Ну так, и что? А ты сам?

– Я?! – Мировасор засмеялся. – Нет, Арий, я сын плотника. А Орсег – сын купца-морехода. Я не знал до сих пор ни одного предвечного царской крови. Ты что же… и правил?

– Нет, полагаю, предвечные не должны оказываться на тронах.

– Поэтому-то я так удивился твоему происхождению, – кивнул Мировасор. – Что, даже законный сын царя?

Я кивнул, не понимая такого большого удивления. Но он объяснил:

– Царская кровь сама по себе отличительна от простой, царь во всём не равен обычным людям, он не предвечный как мы, но царь отличительный человек. На нём длань Божья. Нельзя убить царя, если это не честный бой двух равных, нельзя смотреть на царя как на простого смертного, с царя большой спрос, потому и поклонение ему. Не зря царь – земное воплощение Богов, он как посредник между вышним и обычным миром. А ты и предвечный и царь… Это… по меньшей мере, ещё одна отличительная твоя черта, помимо редкой учёности, и ещё более редкой живости души среди нам подобных.

Я даже остановился.

– Странные ты вещи говоришь, Мировасор.

Мы стояли у дверей покоев, которые были отведены мне: высоченные в два человеческих роста резные двери с изображениями Богов Солнца и горделивых стройных кошек, Бастет, как символа ещё одной большой здешней Богини, покровительствовавшей домашнему очагу, многочисленных местных Богов мне пришлось выучить ещё по дороге сюда, пока мы переплывали местное море.

– Да нет, Арий, поверь, я много путешествовал за свою длинную жизнь и очень много видел, немало предвечных встречал, и все они были похожи на меня: немного холодны, отстранены, и очень редко, даже никогда любопытны или жадны до жизни. Ты не похож на других предвечных, – сказал Мировасор.

– И я был такой как ты, – сказал я.

Он долго смотрел на меня, но не сказал ничего, а после тронул меня за плечо со словами:

– Отдохни, Арий, Кратон ждёт нас на вечернюю трапезу, где будет и его сын Гор, присмотрись, как следует к нему, попробуй найти в его душе то, на что ты такой человечный и в то же время великолепный смог бы подействовать, чтобы убедить его принять жребий, выпавший ему по воле судьбы.

Я согласился, как согласился ещё раньше сопровождать его в этом путешествии в надежде, что Орсег или иной кто найдёт Аяю, ежли я не смог.

Покои, предоставленные мне, были великолепны: здесь было несколько обширных помещений, объединённых вокруг своеобразного затененного внутреннего двора, где журчал фонтан или бассейн из белого удивительного камня, подобного которому я не видел у нас, с чистейшей голубоватой водой, как самым ценным достоянием этой страны, ибо даже злата здесь было больше, чем воды. Великая река была их артерией, сердцем и всем, вокруг чего здесь существовала жизнь. Утварь, кресла, многочисленные ложа, столы и столики, уставленные яствами, напитками и цветами, всё было самой изящной работы и отделано или покрыто златом. Здесь вообще ценили золото, как воплощённые следы Бога Солнца на Земле.

После отдохновения, сна, прохладительных напитков самого удивительного вкуса и свойств, неведомых мне до сих пор, я, одетый уже в подобающие белоснежные рубашку до пят и плащ, ибо штанов почти не носили здесь, удивляя меня голыми своими лытками, и обутый в сандалии с ремешками из мягкой и тоже золочёной кожи, причёсанный, думаю, потому что чесали меня несколько девушек с гребнями кряду несколько часов, даже пока я спал, вот такой, уже подобающий здешнему великолепию я вышел в коридоры, когда явились звать меня на вечернюю трапезу и сам Мировасор, преображённый подобно мне, тоже догнал меня в коридорах.

– Ты хорош собой Арий, – сказал он, чуть ли не с удивлением, оглядев меня. – Усталый и исхудавший до сих пор ты не глядел таким ладным.

Меня не очень волновало его мнение о моей наружности, как вообще давно не интересовало, красота ничего не привносила в мою жизнь, но, возможно я так считал оттого, что не утратил её… Мы явились в трапезный зал дворца, огромный и даже гулкий, где кроме нас, присутствовал только царь и его сын, ну, если не считать рабов, бесшумно и незаметно сновавших с золочёными блюдами, на которых они приносили яства и самые удивительные из местных плодов и самые обыкновенные, вроде сваренных в меду круп и мяса.

Царевич, которого здесь так не называли отчего-то, а звали лишь сын царя, или наследник, Гор, теперь я его разглядел лучше, был светел лицом, белокур, даже золотоволос, и глядел живым светлооким взглядом, не скучая, как положено сытым царским детям. Надо сказать, что местный обык при всех отличиях был во многом схож с нашим, я освоил его, по наущению Мировасора ещё до того как мы отправились в дорогу, поэтому мне было несложно овладеть им.

Мы трапезничали, при том царь Кратон, или как здесь было принято называть царя, фараон, много и оживлённо рассказывал о своей великолепной стране, о Ниле, о том, какой необыкновенный благословенный край оказался в его руках. У меня даже появилось ощущение, что он восхищён, словно получил необыкновенный подарок в виде этой страны и не может нарадоваться на него. Но что удивляться, Кемет, или как сам фараон называл свою вотчину, Кеми, была и вправду удивительной и изумительной страной: среди жары пустыни она цвела и благоухала по милости Богов, поместивших в её сердце громадную и прекрасную реку, и благодаря трудолюбию и упорству здешнего народа.

– Ты, Арий, заморский житель, как ты нашёл наш Кеми? – улыбаясь, спросил Кратон.

Он восседал на возвышении, потому что даже за общей трапезой царю не следовало снисходить до простых смертных. Наши цари никогда не заносились настолько, но здесь меня это почему-то не волновало и после первого невольного удивления, я перестал об этом думать и даже замечать.

– Великолепнее и красивее только моя собственная родина, твоё величие, – ответил я. – Меня изумляет и восхищает, что твой благословенный народ, великий царь, отнял у жестокой пустыни и земли и тепло и выращивает богатые урожаи и процветает много веков.

– Да страна эта существует вечные века, мои предки пришли сюда не так давно и помнили ещё то, как шли дремучими лесами, горами, скалами, преодолевая многие вёрсты, прежде чем нашли себе здесь дом.

– Это только доказывает мудрость твоих предков, твоё величие, – сказал я.

Он улыбнулся, и посмотрел на Мировасора с неким, как мне показалось удовлетворением Гор, лишь усмехнулся в золотистые усы, не посмотрев на меня. Его отец заметил это и произнёс:

– А вот мой сын не согласен, Арий-чужеземец, ему представляется, что где-то существуют страны и веси прекраснее нашей.

Я улыбнулся, глядя на юношу, ещё не пережившего даже первой молодости и сказал:

– Юности свойственно всё подвергать сомнению, твоё величие. Это не значит, что неправы они или мы, это значит, что юные должны идти дальше своих предков, в этом и смысл их пришествия в мир, если бы не это, мир остановился бы и, замирая, загнил болотом, ведь даже ваша Великая Река новая каждую весну, чего же ты хочешь от нового поколения?

Вот на это уже и Гор сам посмотрел на меня немного удивлённо и сказал:

– Так ты не считаешь меня слабоумным идиотом из-за того, что я хочу увидеть мир и убедиться, что Кеми лучшая на всём свете? Что не верю на слово, что лишь хочу увидеть своими глазами…

Голос у юного царевича был приятный, ясный, без капризных ноток, а взгляд сразу оживился, зажёгся искорками.

– Любознайство качество похвальное, а не постыдное, говорит о живости ума и богатстве души – ответил я. – Чем больше человек видел и знает, чем больше размышляет, тем больше может, тем он сильнее, тем мудрее будут его решения. Для будущего царя нелишни ни знания, ни широта взглядов.

– Так ты считаешь, Арий-чужеземец, что мы должны перестать препятствовать нашему сыну в его желании путешествовать? – спросил фараон, хмурясь.

– Суди сам, твоё величье, – сказал я. – Я обошёл полмира, но нигде не нашёл земли прекраснее моей родины. Пусть твой сын убедиться в том же и станет лучшим царём, когда придёт его время, чем, если ему будет всю его жизнь казаться, что его заперли и в чём-то обманули. Это поможет ему быть счастливым и сильным правителем.

– А ежли он погибнет в этом путешествии?!

– Боги не попустят этого. Не для того они дали ему живой ум и неугомонное горячее сердце, чтобы просто погубить его.

– И своего единственного сына ты отпустил бы так же легко? – спросил Кратон.

Если бы у меня был единственный сын… Я не знаю, как бы я жил, как поступал бы, если бы у меня была короткая человеческая жизнь и всего один сын, это совсем иное, я не знаю, как это. Я не дорожу временем, оно имеет иной ход для меня, чем для смертных, я не дорожил детьми, потому что всех их я пережил много раз, я ничто никогда не ценил, кроме Байкала, моего брата и Аяи, ничто иное мне не было по-настоящему дорого…

– Я не знаю, твоё величье, на моём челе нет короны, но, как и ты, думаю, я дорожил бы единственным наследником, но на месте юноши и я хотел бы увидеть мир, а на месте отца, как и ты, беспокоился бы и страдал в разлуке. Лучше скрепить сердце и подождать, покуда твой сын возмужает в путешествии и юношеский пушок на его щеках смениться суровой мужской щетиной.

Фараон и его сын опустили головы, каждый задумался над моими словами, для обоих они, возможно, были слишком дерзки, но лукавить я не собирался, думаю, Мировасор не для того привёз меня сюда через море. Впрочем, я всё же не понимал, какую же цель он преследовал, потому что всё, что я говорил, мог сказать и он сам, в этом не было никакой особенной мудрости или сокровенных знаний.

Но после Мировасор сказал мне сам:

– Ты прав, Арий, всё это я говорил и сам Кратону и не раз, но он знает меня много лет и мои слова ни ему, ни Гору не представляются кладезем мудрости, а ежли это говорит иной человек, да ещё чужеземец, мудрец, рекомендованный мною, каждое слово весит больше, чем гора. Вот для этого я призвал сюда, особенно хорошо то, что ты сам царской крови, только такой человек способен без трепета говорить с царём.