Байкал. Книга 3

Вот именно на этой мысли и прервал меня вбежавший, как безумец челядной, а, учитывая всё вышесказанное о всевозможных напастях, я понимал, что ничего радостного от его внезапности ожидать не приходится, хотя мелькнула на мгновение мысль, даже тень мысли, что, он примчался доложить, что Арик во дворе…

Но нет, конечно, нет… Какая всё же тоска-назола без тебя, Ар, чтоб ты провалился! А что, если он не возвращается потому что нашёл Аяю и они… счастливо зажили вместе?.. От этой мысли мне стало окончательно тошно. Надо сказать, я думал об этом настолько часто, что мне стало не по себе от моей собственной слабости, оттого, что я, освободившись, кажется, от своей бесплодной страсти, всё никак не могу забыть её, что нет-нет, а взгрустнётся и задавит горло тоска о тех длинных и таких коротких зимних месяцах, что она была рядом со мной. Я с нею был совсем иным, я чувствовал иначе, иначе думал, даже мир вокруг себя видел совсем по-иному и внутрь себя смотрел тоже иначе. А вот без неё всё снова стало обыкновенным, как было тысячу лет. И над этой странностью я всё время размышлял: как много могут значить короткие, но яркие мгновения в жизни, как быстро она проходит во время их и как растягивается вне… Вот почему Арик, не придумал ничего, чтобы измерить, как может растягиваться и сокращаться время? А может быть, и продлить те чудесные дни, когда мы счастливы?.. Не хотелось бы признаваться, но я много раз подумывал отправиться разыскивать Аяю ещё до того, как ушёл Арик, не в первые годы, нет, тогда меня полностью захватывала бурлящая радость от власти, наконец приплывшей мне в руки вполне. Но прошло несколько лет и я начал тосковать, потому что без той сладкой муки, которой была мне жизнь с ней, мне временами становилось до того тошно жить, что впору было что-то сотворить вокруг, чтобы перестать скучать, а уж без Арика и вовсе стало хотеться попроситься за Завесу к Повелительнице Той Стороны, что была так добра и снисходительна ко мне во все времена. И вот, едва я подумал об этом, как на Байкал посыпались невзгоды одна за другой, как наказание или то самое развлечение моих тоскливых дум.

– Твоё величие, предвечный! Там…

– Ну и што там? Пошто орёшь дурным голосом? – поморщился я, сдерживаясь, чтобы не прикрикнуть на него или даже швырнуть чем-нибудь безобидным, чтобы пришибить легонько.

– Наводнение, предвечный! – вылупив глаза, воскликнул челядин.

– И што? Который день наводнение, что орать и носиться? – проговорил я.

Действительно, дождь льёт четыре дня к ряду, и не то что дождь, но ливень из самых густых и сильных, такие идут обычно недолго и то способны подмыть дома и дороги, переполнить реки, а такой долгий и такой обильный совсем не похож на обыкновенный, словно Небеса чем-то прогневились и хотят наказать нас… Вечор я ходил смотреть: Море поднялось настолько, что затопило пристани, прибрежные улицы и даже нижнюю часть дворцового сада. Такого прибытия воды не бывало ни разу на моей памяти, но всё же всерьёз Авгаллу ничто не угрожало, подумаешь, переселили несколько улиц, подумаешь, придётся порядок наводить после разора, что вода эта наделает…

– Дак-ить, што, твоя пресветлость… эта… дак-ить… площадь уж перед дворцом полна воды, аще бо ужо и на крыльцо подымется, а дале… – у него глаза наполнились ужасом: – ить во дворцовы покои хлынет, не остановим!.. Делать-то што, твоя пресветлость, предвечный… а? – задыхаясь проговорил челядин.

– Ты… – вот уж этого я не ожидал и решил, что он преувеличивает, как свойственно всем скудоумным, принял лужи за озёра, снова захотелось дать ему затрещину, хотя я за всю жизнь и пальцем не трогал никого из чади, даже не бранил всерьёз никогда, что с чади взять…

Надо взглянуть, не доверять этим словам, ведь… Ведь ежли правда всё, что он молвит… Что там дворец… Если на крыльцо поднимается вода, то что с городом тогда? Ведь вся площадь, тем более дворец стоят на возвышенности…

Немедля посмотреть прежде чем думать, что делать… Я выглянул в окна, но отсюда, со второго этажа за плотной и шумной пеленой дождя мне было не разглядеть даже плит на площади. Надо идти на крыльцо.

Пока я, спеша, шёл по высоким коридорам, я думал об этом странном дожде: бывают долгие дожди, но так, чтобы такой сильный, но без молний, шёл и шёл без продыху столько дней, не ослабевая, это вправду что-то неправильное и странное, почему я не подумал об этом раньше? Даже в голову не пришло, что происходит что-то опасное…

Но что рассуждать, быть может, все мои размышления, возбуждённые больше страхом на лице челядина, чем его словами, преждевременны? И я спешил по гулким коридорам, стуча каблуками по бесконечным длинным коврам, которыми они были устланы, слыша над головой всё тот же равномерный гул воды, падающей на крышу.

Посмотреть было на что: вода лилась с неба сплошным потоком, шумя по всем поверхностям, особливо страшно на громадной площади ставшей теперь обширным прудом, вода шумела так, что заглушала наши голоса и, казалось, проникала этим шумом в самый мозг и грохотала там, превращая голову в погремушку. За сплошной стеной дождя я не мог разглядеть даже противоположную сторону площади, и тем более остальной город за ней, а вода, плескалась уже у верхних ступеней, действительно угрожая вот-вот хлынуть в коридоры дворца. А ведь и площадь и дворец выстроены холме, приподнятой над берегом Моря, как и весь Авгалл. Сам дворец стал островом…

Меня охватил мгновенный ужас, но тут же отпустил, оставив жар в груди и в голове, а ещё злость на окружающих: вот бестолковые, не могли раньше доложить, я бы подумал, как защититься, попытался я сказать самому себе. Теперь… а теперь только спасаться, не успеем ничего, ни досок, ни песку насыпать, преградить путь воде. Теперь придётся бросить дворец…

Я и подумать не мог, что мерный, убаюкивающий шум дождя не баюкать меня должен был, а беспокоить и заставить предпринять что-то. Ведь утром ещё на двор, на площадь выглядывал, но ничего особенного не заметил, ничего пугающего, ничего похожего на то, что вода поднимется так высоко и так быстро. Так быстро… Даже сколько времени прошло и то не поймёшь, солнца и неба который день не видать, минул хотя бы полдень? Ариковы придумки насчёт измерения времени оказались бы сейчас так кстати, сколько раз я вспомнил о них за эти хмурые месяцы. Он всё оставил в доме своём, а я так и не вник, не относясь всерьёз, не слишком понимая, и думая, что он больше для красного словца, чтобы меня удивить али надо мной, дремучим, покуражиться, как в детстве, когда он схватывал налету то, во что мне приходилось вгрызаться…

Я обернулся на челядина, с которым прибежал сюда, а оказалось, что на меня смотрели уже несколько пар выжидающих глаз, в том числе глаза царя Валора, правившему последние двадцать лет и все эти годы, он, как и все до него вот так смотрели на меня. Все привыкли, что я управляю всем, многие и многие годы, да не годы, уже не первую сотню лет… А потому, коли уж взвалил я себе на плечи сладостную тягость власти, придётся преодолеть свою растерянность и спасти Авгалл.

Однако, хотя в этот миг, когда я стоял вместе с другими на крыльце дворца, я не знал ещё, что спасать надо уже не один Авгалл, а всё царство. Великое Море вышло из берегов и поднималось всё выше, настоящий потоп и этот потоп заливал уже весь Байкал, всё моё царство, которым я, так и не названный царём, но стоящий над всеми царями, небожитель, сошедший к людям, как почитали меня все, считая чуть ли не Богом, милостиво живущим среди людей, правил уже полтора столетия. И вот, моё царство тонет, тонет в Великом Море, которому поклонялись столько, сколько стоит, то есть многие тысячи лет. Великое Море топит нас, и моя человеческая сущность в ужасе и растерянности взирает на всё это, не зная, что же предпринять, потому что ничего подобного я за свою тысячу с лишком лет никогда не видел. Я почувствовал себя ребёнком, так как и все, кто смотрел сейчас на меня, кто ожидал от меня чуда и спасения. А что я могу на деле? Что я могу сделать со всей этой водой? Ну, отклонить смогу ненадолго, но если вода продолжит подниматься, а она, судя по тому, что я вижу, продолжит, то, что я сделаю? Уже ничего, я так же бессилен, как и они, все эти люди. Я могу только одно – остаться их вождём.

Наши Боги прогневались на нас. Солнце отвернулось, не показывается несколько месяцев, хмурое небо, так долго никогда не длилась непогода, из-за холодной весны и лета и последовавшей необыкновенно дождливой осени урожай собрали скудный, готовились к голодной зиме, учитывая опыт прошлого, который некогда едва не лишил меня жизни. Но, оказывается, мы готовились не к тому?

– Что на той стороне дворца? – спросил я, обернувшись.

– Море к стенам подступило, предвечный… сад затоплен и задний двор… – был мне ответ.

Это Море стоит перед дворцом…

Но как было приготовиться к этому? К тому, чего никто никогда не видел, чего не видел даже я, предвечный. Но этого не должны знать те, кто смотрел теперь на меня, они не должны видеть ни моей растерянности, ни страха, а потому я улыбнулся и сказал:

– Чего перепугались? Всё ухитим, лодок в царстве хватит.

– Лодок?.. – проговорил царь Валор. – А… дворец?

– Да что дворец, твоё величье, он каменный, ничего с ним не произойдёт. Людей спасти важнее. Вода схлынет рано или поздно, вернемся, всё уберём и лучше прежнего засияет Авгалл, – сказал я уверенным, даже радостным тоном, хотя уже не очень-то и верил в это сам.

Да, не верил, потому что, победив растерянность, начал понимать: если Море всего за четыре дня настолько переполнилось, это значит, дождь идёт не только здесь, в Авгалле, но на всех берегах, а главное, в верховьях рек, что питают наше Море. А если так, вода будет подниматься ещё…

Но она уйдёт. Уйдёт! И мы вернёмся, мы всё очистим, осушим и отстроим наново то, что разрушит вода теперь. Но для того, чтобы мы смогли это сделать, надо спасти людей, иначе некому будет восстанавливать Байкал, и не для кого… Ничего, всё уладится, всё будет так, как раньше, всё будет снова великолепно и превосходно, как и раньше, как всегда было, уверенно говорил я себе…

Но я ошибся. Я хотел убедить себя и убедил, я хотел верить, что всё возродиться, как возрождалось уже после страшных напастей прошлого, всегда возрождался. Всегда. Но потопа никогда не бывало. Море не просто вышло из берегов, нет, оно стало вдвое больше. И не просто затопило города и прибрежные деревни, оно полностью покрыло собой то, что было царством Байкал. Теперь здесь было Великое Море и не было больше ничего…

Дожди не прекращались до самого Зимнего Солнцеворота. А потом внезапно ударили морозы и пошёл снег такой густой, каким были до сих пор дожди. И стало понятно, что весна не только не станет избавлением, но к следующему лету, если оно только наступит, вода поднимется ещё выше. Она уже погребла под собой всё, что было выстроено необыкновенными зодчими прошлого и новыми трудолюбивыми ремесленниками, не стало ни дворцов, ни теремов, ни богатых жирных деревень и сёл, ни пашен, ни гладких, всегда сухих дорог, которые мы строили почти сотню лет. Ничего теперь не стало. И нам незачем оставаться больше здесь. Ждать, глядя на гладь льда, что покрыл наше Великое Море, наш новый Байкал, который стал вдвое больше прежнего, ждать, что вся эта вода уйдёт, невозможно, мы знали, что подмыло скалы и они обрушились, преградив русла рек, что вытекали из нашего Великого Моря, и весной, когда всё оттает, воде некуда будет деваться, она не только вся останется здесь, даже, если бы наступила вдруг засуха, она останется здесь и будет прибывать с водами рек, что и раньше питали Великое Море, а теперь будет переполнять всё больше и больше, пока не достигнут некоего нового равновесия. Теперь наше Море изгнало нас, поглотило и уничтожило наше царство.

– Надо уходить – сказал я царю Валору.

Он воззрился на меня сине-серыми глазами, такими, как это небо в неизбывных тучах.

– Уходить? Теперь куда уходить? – у него дрогнул голос и хлопнули глаза, пугаясь, уже, кажется, должен был устать пугаться… – Эрбин, мы покинули…

– Мы покинули?! – воскликнул я, сердясь на его тупость. – Да нет, Валор, не мы покинули, нас изгнала наша земля! Вернее, наше Великое Море.

– Но почему?

– Ты спрашиваешь меня?!

– А кого мне спросить? Кто ближе всех к Богам? Кто равен им?

Я вздохнул и сел на грубо сколоченную лавку, не в пример прежним, искусном вырезанным, даже изящным и роскошным столам, лавкам, кроватям, населявшим наши дома и дворцы. Здесь, в палатках, ставшими для нас домами, мы жили скудно, впроголодь, кормились тем, что удалось спасти из воды, но больше тем, что приносила охота. Но все, кто успели спастись из воды, а это больше половины нашего прежнего народа, не болели, благодаря моим заботам, но если мы продолжим сидеть на вершинах скал здесь в ожидании того, что наши дома снова покажутся из воды, то дождёмся только того, что начнутся и болезни.

– И куда же идти нам? – вздохнул совсем потерявшийся Валор.

– Боги укажут путь – сказал я. – Пока пойдём за солнцем, на запад.

– Почему на запад? – спросил Рифон, глядя на меня снизу вверх, хотя мы оба сидели за столом, я видел, что он смотрит словно снизу.

Конечно, он и ростом меньше меня и дробнее, и не обладает моей статью и мощной красотой, но разве не он царь Байкала? Или со времён Галтея и Марея-Могула цари так измельчали? Из-за меня? Из-за того, что я всё время был рядом и при мне не вырос ни один по-настоящему великого царь, хотя бы просто сильный. Я как большое дерево застилал солнечный свет всем, кто оказывался рядом? И я продолжал оставаться при всех царях и никому не позволил стать хотя бы самостоятельным, я не дал расти и развиваться новым царям, я затормозил развитие царства из-за того, что не хотел отойти от трона хоть на шаг. Я правил за них, но ведь жизнь не должна стоять на месте, если поколения не будут сменять друг друга, всё остановится, застопорится, как река, которую остановили, превращается в пруд, а потом в болото. Вот почему случился этот потоп, вот почему погибло царство, чтобы изгнать меня от трона…

Я встряхнулся и отогнал эти мысли, словно Ариком прошёптанные мне в уши. Нет, братец, не выйдет, ты не собьёшь меня с толку, я не дам тебе быть сильнее меня, это любишь копаться в себе, казниться и во всём всегда винить одного себя, словно никто другой не виноват. Нет, я не такой дурак! Я делал для царства благо, я прожил столько и столько видел, кто мог лучше меня править? Кто теперь спасает оставшийся народ? Нет, Эрбин, себя ты можешь не обвинять, успокойся, тут нет твоей вины. Чья? Не знаю, и не моё дело в этом разбираться, потому что я не разберусь, это выше моего понимания, всё, что происходит – это веления Богов, а я, хотя меня и почитают как Бога, я всего лишь человек, такой же, как все прочие, только капризом судьбы, или насмешкой настоящих Богов обречённый на бессмертие, проклятый этим бессмертием так, что и отдохнуть от этой жизни с её потерями не могу, я не могу знать, на что нам послано это испытание, почему мы изгнаны с нашей земли. И едва я начинаю думать об этом, едва погружаюсь в себя, все мысли заставляют меня копаться в себе. А это невыносимо. Я один среди людей, несмотря на семью, новую жену, детей, это привычно, это как одежда, новая-старая, я перестал замечать смену, раньше замечал, теперь нет. Теперь, без Арика, и особенно без Аяи, я мало что чувствую.

Но думаю много, однако, пока мои мысли приводят только к отчаянию и пониманию бессилия и невозможности исправить или вернуть. Ничего уже нельзя было вернуть, наше царство погибло, погибло безвозвратно, царство, в котором я родился, вырос, которое было частью моей души, оно погибло, и мне надо было или погибнуть вместе с ним или…

Пришло время найти новое место для нашего народа, для потомков Арика и моих.

– Пойдём на запад, потому что я так говорю, – сказал я.

А про себя подумал: потому что на запад я некогда хаживал, а на север или полдень – нет. На восток идти в обход Моря и вовсе было незачем в моём понимании, мне всегда представлялось, что там дикие места, населённые страшными чудищами людьми и зверями.

И мы пошли на запад, как я хаживал уже некогда. Я вёл теперь людей за собой с одной целью, подспудной, глубокой, не высказанной даже самому себе, с целью достигнуть иного моря, найти нового Бога, ведь наш народ привык жить не в лесах, не в степях, не в горах, нет, мы привыкли жить у моря, весь уклад, традиции, всё, чем мы живём, вернее, жили многие, многие тысячи лет, всё было о Море. Оно вошло в нашу кровь, мы должны найти его снова.

Но пока мы шли и шли, проходя год за годом сотни и сотни вёрст за Солнцем, единственным оставшимся у нас Богом. Я шёл, стараясь не думать о том, что осталось позади, навеки погребённое под Морем, и в надежде найти следы Арика, или Аяи, или их вместе, я готов был даже к этому, что делать с этим я подумаю после, вначале найти. Найти их…

Но я не находил никаких следов. Да и какие я мог найти следы? Что мог оставить, пролетая над землёй мой брат? Что могла оставить Аяя, будто нарочно приучившаяся не оставлять следов, словно это было одной из её способностей, даже отличительных особенностей? И почему я никак не могу послать весть Арику? Почему за столько времени, что мы живём, он или я не придумали никакого способа связываться друг с другом? Куда он вернётся теперь? Вот соберётся домой, мерзавец, а… Теперь нет у него дома, куда можно вернуться, и он даже не знает об этом.