Байкал

– А ты решил – сон?

– Поэтому она и умерла… – проговорил Эрик, догадываясь. Он отошёл от окна и сел на лавку, опять посмотрел на меня.

– Нам передала, как корону передают… Отпустили её, стало быть

– А ты сразу знал, что это не сон был, значит?

Я покачал головой:

– Нет, конечно.

Но Эрик недоверчиво посмотрел на меня, покачав головой. Но тут нас позвали присоединиться к траурной процессии вслед за отцом и матерью. Только через несколько дней мы узнали, что, оказывается, прогостили у Вералги три дня и три ночи и только на четвёртую нас привезли домой. И как мы могли незаметно проспать трое суток?!

–Ну … как… – усмехнулся Эрик. – А остальное как?..

Мне казалось, что он всё же не очень-то верил во всё, что произошло там, у Вералги и считал всё это каким-то странным наваждением.

Памятуя Вералгины слова, я с того дня прилагал все усилия, чтобы не ссориться с моим братом, он же, напротив, стал ревнивее и задиристее, будто нарочно испытывая моё терпение, взялся нарываться на ссоры. Но я крепился, прощая его за мелкие обиды, подначки, постоянные попытки сколотить против меня какие-то заговоры с нашими общими друзьями. Не всегда это было легко и, думаю, я быстрее повзрослел именно в это время, стараясь бороться с собственной вспыльчивостью и желанием врезать моему братцу. Мне даже стало казаться скоро, что я старше него на несколько лет, потому что он вёл себя как глупый щенок-задира, а я держался взрослым псом, снисходительно взирающим на его глупости. Но это, похоже, стало оказывать противоположное действие, вместо того чтобы вспомнить, что говорила Вералга, и не расходиться, а сблизиться больше прежнего, Эрик, словно испытывал меня на прочность, будто прощупывал границы дозволенного, до какого момента я стану терпеть. И что сделаю, когда моё терпение иссякнет. В этом оказалась его глупая стратегия. Он так изучал меня, мой характер и глубину моих сил. Мне не надо было изучать его, я его знал и чувствовал всегда, с младенческих лет, и всегда лишь хотел, чтобы он любил меня.

Но Эрика начала разжигать зависть даже в мелочах. Мы всему учились едино, и рядом с нами наши сверстники, наши товарищи, успехи у всех нас были примерно равные, но, если я обладал счастливой способностью всё схватывать на лету, любые слова, всё, что хотели вложить в нас наши наставники, то Эрику приходилось тратить много времени и усилий, чтобы понять, уложить в своей голове и запомнить то, что я видел в своей голове целостной картиной ещё во время урока. Он видел, что я не сижу над книгами, как он, чтобы выучить то, что я уже запомнил, и стал злиться на это, хотя так было всегда, с самого раннего детства. Теперь же он стал рассказывать всем, что я ленивый лежебока, только и делаю, что сплю, да болтаюсь, в то время как он учится, что раздуваю сам вокруг себя какой-то ореол самого умного и самого талантливого ученика, воина, лучника, метателя копий и топоров, всезнайку и зазнайку заодно. Ничего такого я и не думал, так что пока я простодушно считал, что мой брат любит меня уже за то одно, что мы братья, он настроил всех наших друзей против меня, и они стали относиться ко мне с недоверием и даже какой-то боязнью. Когда я спросил одного из них, по прозвищу Заяц, за длинные смешные передние зубы, с которым был ближе остальных, что такое происходит, он, недоверчиво поглядывая на меня, будто опасался, что я выну кинжал и воткну ему в спину, сказал:

– Но ты же продался чёрным силам.

Я так изумился, что даже онемел на несколько мгновений. А мой приятель продолжил:

– Потому у тебя и ладится всё лучше, чем у других, и умнее ты, и ловчее, и зорче… – невозмутимо продолжил он.

Я вовсе не считал, что у меня получается всё лучше, чем у других, и поэтому эти слова тоже удивили меня.

– Ты… что же такое говоришь?.. – растерялся я. – Кто это придумал?

Он захлопал белыми ресницами, настоящий заяц:

– А разве ты не оборачиваешься медведем по ночам, чтобы воровать детей из окрестных сёл?

– И на что мне дети? – беспомощно спросил я, ещё больше удивляясь.

– Ну дак это… Есть. Для силы и здоровья, – не сомневаясь ни мгновения, ответил он. – Вона, ты здоровый какой, выше нас всех и плечистей… – даже это было ерундой, потому что с Эрбином мы были одного роста и ширины в плечах.

В этот вечер я решил поговорить с Эриком, к этому времени, к своим пятнадцати годам, мы уже разъехались по разным горницам, поэтому я пришёл к нему в горницу попозже, когда все в тереме уже спали. Когда я рассказал то, что узнал сегодня от нашего друга, он громко и весело расхохотался:

– Да ты что?! Так и глаголил?! Ох, я не могу!.. – покатывался он, держась за живот.

Я и сам посмеялся бы, если бы не помнил, какое лицо было у Зайца, когда он говорил мне всё это. Я сел возле брата, хохочущего на ложе. Но Эрик вдруг перестал смеяться и сел, глядя на меня яркими голубыми глазами, он с раннего детства был удивительно красивым, между прочим, в отличие от меня, но я же не завидовал ему, с досадой подумал я.

А Эрик выпрямился и сказал:

– Ты не садился бы так близко, Ар, не то, глядишь, и на мне звериная шерсть расти станет… пустоголовые-то зря молоть не будут, – всерьёз сказал он.

Но тут же снова расхохотался моему изумлению:

– А легко все поверили, а, Ар? С первого слова поверили, что ты исчадие адской силы! – зло сверкнув синими очами, добавил он.

– Зачем ты делаешь это?

– А почему я не должен этого делать? Чтобы, когда ты станешь великим царём Байкала быть у тебя на побегушках, всегда второй, всегда только рядом с самым умным и сильным братом!

– Ты что городишь-то? – я даже поднялся на ноги, настолько неподдельной была сейчас его злость, она будто холодной волной отталкивала меня.

– Говорю, что знаю, что все говорят, чёртов ты притворщик! Для всех добрым быть хочешь, всем нравиться, вот и прикидываешься белым ягнёнком!

– Да ты что… – растерянно проговорил я. А я-то ещё считал, что он ведёт себя, как ребёнок. Похоже, это я был наивным дурачком и ребёнком, считая его простодушным и прозрачным. Его душа стала тёмной водой, под которой я не видел уже дна.

– Меня ты не обманешь, дорогой Ар!

– Эр, вспомни, что сказала нам Вералга… – я решился на последнюю попытку вернуть разум в его голову, и возродить нашу дружбу.

Но он лишь зло расхохотался, падая на локти на кровать.

– Бредни старой колдуньи будешь мне напоминать? А что, если всё то, было лишь сном?! И как проверить, если не попробовать насолить старухе?

Я подошёл к двери, намереваясь уйти.

– Старухе, как ты выразился, в том мире ничто уже не насолит, как ты говоришь, – печально сказал я, чувствуя, что мне не удастся убедить моего дорогого брата быть мне другом и братом, а не врагом.

– Ну так насолить тебе, тоже приятно! – с кровати крикнул Эрик.

Тут дверь тихонечко отворилась и заглянула хорошенькая девушка из тех, что прислуживали в нашем дворце. Выражение лица у Эрика тут же изменилось, он ухмыльнулся, самодовольно глядя на меня.

– Пока ты медведём по ночам бегаешь, я в тепле да неге время провожу, – сказал он высокомерно.

В то время я ещё не знал женщин, смущаясь и не чувствуя уверенности. Опытные женщины пугали меня, а с девушками я мог только танцевать на пирах и вечёрках, куда мы хаживали по осени, пели песни, смеялись и плясали. Но так чтобы всерьёз коснуться или поцеловать, на такие шаги я пока не решился. А мой брат преуспел и в этом.

Вот чему он завидовал? У него было всё и даже намного больше, чем у меня…

Но настоящая вражда началась у нас позднее, а тогда я ещё верил, что Эрику надоест дурить и он повзрослеет и поймёт, что Вералга была права. И пусть нет никаких магических способностей у нас с моим братом и всего, что она говорила нам в том странном зале в своём дворце, который сгорел через несколько недель после её смерти, когда отец повелел передать этот дворец одному из вельмож. Великолепный дворец сгорел дотла, хотя бы выстроен из камня, но жар от огня был такой страшный, что раскололись и растрескались камни и упали внутрь, уничтожив тот самый удивительный зал. Теперь бывший дворец был уже разобран, и на его месте возвели светлый храм, посвящённый Солнцу, которому наравне с Байкалом поклонялся наш народ. Пусть мы никакие не бессмертные, обладающие необычайным даром, Силой, предвечные, как сказала Вералга, пусть так, но что это меняет? Когда-нибудь Эрик поймёт, что дружить – это лучше, чем ссориться, что делить нам нечего, что надо объединять силы, а не распылять их на вражду друг с другом, он перестанет быть таким, в конце концов, никого ближе него у меня нет, но нет и у него…

…Но в сегодняшнюю ясную и безлунную ночь я не думал о моём брате, как не думаю о нём давным-давно, закрывшись ото всех стеной одиночества и страшных легенд о себе. Обо мне как об Арии не помнил и не знал уже никто, кроме самого Эрика, Эрбина или Сингайла – могущественного колдуна, поднаторевшего в самых разных областях за эти долгие тысячу шестнадцать лет.

Сегодня я хотел понаблюдать за звёздами, пользуясь придуманными мной и присланными с дарами за избавление от саранчи, налетевшей было на поля в царстве на полдне Великого Моря, называемом Салаз, идеально отполированными хрустальными стёклами с чистой Байкальской водой внутри, что превратило их в линзы. Я уже испытал их днём на солнце, чтобы сконцентрировать его лучи и прожечь несколько чёрных отметин в доске на столе в моём дворе. А теперь я хотел попробовать рассмотреть ближние планеты, мне казалось, вокруг одной из них я видел вращение нескольких других…

И едва я устроился за прибором, который сооружал, придумывая и подгоняя каждую деталь, несколько лет: трубу, в которой я, меняя несколько раз их взаимное положение, поместил мои линзы, подгоняя их идеально, едва я заглянул в глазок моего прибора, наводя его на интересующую меня светящуюся разными цветами точку на смоляном небосводе, как вдруг я услышал то, чего никогда не слышал здесь: отдалённый лай собак, которые устроили гон. Кого они гонят? И с чего охота организовалась так поздно ночью?

Али с утра гонят и попросту заблудились в здешних скалистых лесах? Но тоже странно…

Но… может быть, это Эрик, чей дом, будто нарочно построен им всего в двадцати верстах от моего и на его-то землю как раз не может войти никто. Но и меня никто не побеспокоит, сказал я себе и снова повернулся к оку, через которое вот-вот откроются мне чудеса ночного неба. Однако этот собачий гон страшно не понравился мне, было что-то неправильное, что-то дурное в том, что совершалось под покровом ночи под этот собачий лай…

Всё же я отвлёкся от своих звёзд. Что мне за дело до собак и того, чьи они? Или это Эрик, который живёт среди людей всегда под новыми вымышленными именами, исчезая на время и появляясь снова. Ему без людей скучно, он любит внимание, почитание, которым неизменно окружён, благодаря своим многочисленным достоинствам и богатству, он любит золото, множество женщин, роскошь, почёт и восхищение. Он питается всем этим, будто приникает к источнику. Отшельничество и безвестность не в его духе. И никто из живущих не знает, что великий Эрбин, он же маг Сингайл живёт рядом с ними, ест и пьёт, веселится, даже женится и плодит детей. Это ему, кстати, очень нравится, он, будто всё время пытается увеличить число своих потомков, надеясь, что их станет больше, чем моих…