Мир Гаора. Коррант. 3 книга

Вернулась она почти сразу и от двери кивнула Пушинке, подмигивая сразу обеими глазами. Пушинка рассмеялась и встала.

– Пошли, Рыжий. Хоть час, да наш. Так, Мать?

– А чего ж нет, – ответила Мать, убирая посуду со стола, – пока кровь молодая, пусть себе играет. По доброму-то согласию да в общее удовольствие куда как хорошо.

– Спасибо, Мать, – встал и Гаор.

Из кухни по маленькому коридорчику Пушинка провела его в комнату с тремя кроватями.

– Так вы втроём тут? – удивился Гаор.

– Ничо, – засмеялась Пушинка, – задёрнемся, раз ты стеснительный.

Только тут он увидел, что угловая кровать отделяется от комнаты цветастой занавеской.

– Задёрни, – кивнул он.

Она пожала плечами, но задернула занавеску. И тогда он обнял её и стал целовать в лицо, в грудь в вырезе платья. Она тихо рассмеялась, обнимая его за голову и прижимая его лицо к своей груди.

Они раздевали друг друга, смеясь и целуясь, так спокойно, будто у них впереди и впрямь… времени не считано. А когда и как она сняла с кровати пёстрое, сшитое из разноцветных лоскутков покрывало и откинула толстое стеганое одеяло, он даже как-то не заметил.

Занавеска не доходила до потолка, и света хватало. А он… он за эти годы так толком ни разу и не видел тех женщин, с которыми был близок. В вещевой у Сторрама, в фургоне, в ночной избе, в своей повалуше… всегда ночью или в темноте. А здесь… Гаор даже на мгновение отстранился от Пушинки, разглядывая её так, будто в жизни голой женщины не видел. Она рассмеялась.

– Ну, давай и я на тебя погляжу. Ишь ты, ладный какой. И чего стеснялся?

Гаор невольно покраснел, и Пушинка, всё ещё смеясь, порывисто притянула его к себе. Здесь было так тесно, что или падай на пол, или на кровать. Пружины весело звякнули под двойной тяжестью. На мгновение он испугался, но Пушинка опять засмеялась, колыхаясь под ним грудью и животом, и ему стало уже совсем ни до чего…

Потом они лежали, отдыхая, и Пушинка ласково трепала его волосы, перебирая кудри.

– Жаркий ты, горячий.

– А ты сладкая, – повернул он к ней голову так, чтобы её ладонь скользнула по его лицу.

– Понравилось никак? – засмеялась Пушинка.

– Ага, – искренне согласился он.

Стукнула, открываясь дверь, тяжелые шаги, и негромкий голос Матери.

– Спите себе, тама до утра теперь.

Гаор негромко рассмеялся.

– Спасибо, Мать, – ответила Пушинка и, откинув одеяло, села. – Давай, сложу твоё, чтоб не помялось зря.

– Мм-м, – согласился Гаор.

Сквозь неудержимо накатывающую дремоту он слышал, как Пушинка собирала и куда-то относила его вещи и своё платье, как о чём-то говорила с Милкой и Матерью, но слова доходили смутно, оставаясь непонятными. Вот, вроде по шумам судя, легли и Мать с Милкой. Что, так поздно уже? А как бы ни было. От подушки тонко, еле ощутимо пахнет травами, будто набита ими, запах горьковатый и приятный, вот щёлкнул выключатель, и веками он ощутил темноту, чуть слышно звякнули кольца занавески.

– А то душно будет, – тихо сказал совсем рядом голос Пушинки.

Не раскрывая глаз, он протянул навстречу её голосу руки.

– Иди сюда.

– А куда же я денусь, – ответила она очень серьёзно.

От мягких тонких волос Пушинки так же пахло травами и летом, и он зарывался в её волосы лицом и ладонями. И было так странно, приятно странно ощущать её руки в своих волосах, на своём лице и теле. Ну да, щетины-то теперь у него нет, не колется нигде. И почему-то он совсем не беспокоился, что скрип и звяканье пружин побеспокоят Мать и Милку, что кто-то из них увидит его, занавеска-то отдёрнута, а ему… когда не насильно, не обманом и не за гемы – пришла вдруг необычно чёткая законченная фраза – греха нет и стыда нет…

Посреди ночи Гаор проснулся, оттого что вдруг пересохло в горле, и стал осторожно выпутываться из одеяла.

– Ты чего? – сонно спросила Пушинка.

– Пить хочу.

– Лежи, я принесу. А то ещё налетишь на что, перебудишь всех.

Замечание было резонным, и он остался лежать. Пушинка, еле слышно шлёпая босыми ногами – видно, за лёгкий шаг и прозвали так, подумал Гаор, а так-то она увесистая, есть за что подержаться – принесла ему в толстой фаянсовой кружке холодного щиплющего язык кваса. Квас – питьё летнее, это он уже знал хорошо. Зимой-то откуда?

– Откуда такой? – спросил Гаор, переводя дыхание между глотками.

– Мать варит, – ответила Пушинка. – У нас не переводится. Твой тоже его любит. Как приедет, так мы на ночь им в спальню целый кувшин ставим, а к утру пустой. Ещё?

– Нет, спасибо, – вернул ей Гаор кружку. – Давай, ложись.

– Экий ты скорый, – засмеялась Пушинка, – подождёшь, пока кружку отнесу.

Забрала кружку и ушла. Гаор ждал её, приподнявшись на локте и вглядываясь в тёплую спокойную темноту.

Пушинки не было долго. Или ему только так показалось? Но когда он внезапно ощутил её рядом с собой, у него вырвалось:

– Я уж заждался тебя.

Она засмеялась, погладила его по лицу и легонько толкнула в плечо.

– Подвинься.

– А зачем? – Гаор ловко перехватил её и уложил на себя. – А если так?

– А хоть и этак, – рассмеялась она, – экий ты выдумщик.

– А я ещё и по другому-всякому могу.

– И за одну-то ночку всё перепробовать думашь? – смеялась Пушинка, выгибаясь под его ударами.

– А что, – вдруг вырвалось у него, – у нас ещё ночь будет?

Он тут же пожалел о сказанном, но Пушинка ответила просто и рассудительно.