Аналогичный мир. Том второй. Прах и пепел

– Здесь две тысячи, Женя.

– Сколько? – недоверчиво переспросила она.

– Две тысячи.

Она медлила, и он, небрежно сдвинув на угол стола свои вещи, при этом несколько рубашек и что-то из белья упало на пол, развернул свёрток и стал выкладывать перед Женей радужные кредитки.

– Вот, это четвертные, за работу, зарплата называется. Двести пятьдесят я ещё перед отъездом получил, тогда ещё отдал тебе, двести пятьдесят в Бифпите, когда пригнали бычков, и двести пятьдесят в имении под расчёт. У меня вычетов не было, вот, пятьсот. А сотенными – это премия, тысяча пятьсот за привес, я не понял, как это высчитывается, там проценты какие-то, но вот столько дали. Всего две тысячи. Правильно? И вот ещё, – он достал из куртки бумажник. – Вот, я там играл, в щелбаны, на спор держал. Призовые деньги, ну, что на олимпиаде давали, я все потратил, и ели мы, вот, осталось, двести семь ещё… Вот, Женя.

– Господи, Эркин, – Женя как-то недоверчиво рассматривала денежные россыпи, – это же сумасшедшие деньги! Я столько сразу даже не видела никогда, – она подняла голову и посмотрела на него, тёмного от загара и смущения, на его глаза… – Спасибо, Эркин, милый. Как же ты устал, наверное.

– Нет, нет, Женя. В Бифпите последняя неделя… ну, там работы уже не было почти. Так, с лошадьми только. А в имении три дня уже так, дурака валяли, а не работали.

– Ну, ты это только говоришь, – Женя медленно, очень аккуратно собрала четвертные и сотенные кредитки, сложила их пачкой.

– Возьми и эти, – он показал на мелкие кредитки из бумажника.

– Нет, – Женя строго покачала головой. – Ты же взрослый мужчина, ты не можешь ходить без денег. Тебе надо поесть, надо… ну, мало ли чего надо. Ты вот к Андрею пойдёшь… Нет, это оставь себе, – и улыбнулась. – На текущие расходы, – и, так как он медлил, не брал деньги, тихо сказала: – Я помню, отец маме всю зарплату отдавал, но у него всегда оставались… его деньги, для себя, понимаешь? Это – на хозяйство, вечером сядем и решим, как их тратить, а это… это твои. Понимаешь?

Эркин кивнул и взял деньги, сложил их в бумажник. Женя подошла к комоду, но пачка оказалась слишком толстой для шкатулки, пришлось взять тряпку, в которой их хранил Эркин, и так, тряпочным свёртком положить прямо в ящик.

– Вечером разберу.

– Да, – он спрятал бумажник, сгрёб свои вещи. – Пойду, разложу всё.

– Ой, кукуруза! – ахнула Женя и метнулась на кухню, но тут же вернулась, сняла шаль и бережно положила её на кровать. – Вот, пусть пока здесь.

Алиса, ничего вокруг не замечая, рассматривала свой баульчик, ведя оживлённую беседу с ним и с остальными игрушками. Эркин пошёл в кладовку и стал разбираться с вещами. Рубашки, трусы, носки, портянки… Рубашек много набирается, и ещё тенниска, штаны… это у него сколько выходит? На нём, старые и рабские, с ума сойти, носи не хочу. Носки длинные под сапоги. Так, полотенца, мыло. Кружка, миска, ложка… пусть в мешке лежат. Куртка рабская… На гвоздь её, пусть висит. Фляга… в мешок, комок тряпочный для шитья… туда же, жестянка с чаем…

– Женя, у меня чай вот остался, возьми.

– Поставь в шкаф, на полку, у меня руки мокрые, – Женя чистила картошку. – Может, ляжешь, поспишь ещё?

– Нет, что ты, – он улыбнулся, глядя на неё. – Совсем спать не хочу. Я в сарай пойду, посмотрю, что там.

Женя подняла на него глаза, улыбнулась. Он подошёл к ней, встал рядом, и она на мгновение положила голову к нему на плечо, прижалась щекой и тут же выпрямилась. Эркин успел коснуться губами её волос и с трудом заставил себя отойти и побежать вниз, привычным – сам удивился, что помнит – движением сдёрнув с гвоздя ключ от сарая.

На дороге

– Чего это у них, капитан?

– Посмотрим, – Старцев открыл дверцу и вышел из машины.

Вытирая руки ветошью, Джонатан смотрел на него с весёлым удивлением.

– Доброе утро, капитан. Рано встаёте.

– Доброе утро, Бредли. Вы тоже, смотрю, не залёживаетесь.

Фредди, бросив на них короткий взгляд, продолжал копаться в моторе. Шофёр подошёл к нему, посмотрел, и через мгновение они уже трудились вдвоём, объясняясь на русско-английской смеси жестов, ругательств и терминов.

– Когда люди заняты общим делом, – улыбнулся Старцев, – они всегда договорятся.

– Да, – Джонатан вытер руки и положил ветошь на подножку. – Я бы хотел поговорить с вами, капитан.

– Пожалуйста, – кивнул Старцев. – Есть проблемы?

– Да. Я нуждаюсь в юридической консультации.

– Я не юрист, – с искренним сожалением сказал Старцев, – но всё, что в моих силах… пожалуйста.

Они стояли между машинами. Фредди и сержант, дружно уткнув головы и плечи под крышку капота, чем-то звякали и громыхали. Старцев озабоченно оглядел дорогу.

– Загородили мы… Хотите горячего чая, Бредли? За чаем и поговорим.

– Благодарю.

Они сели в машину и Старцев отогнал её на обочину. Достал термос и пластиковые стаканчики.

– Держите. Сейчас бутерброды найду.

Чай вместо кофе и открытые бутерброды вместо сэндвичей не вызвали у Джонатана ни малейшего удивления. По крайней мере, внешне.

– Спасибо. Я не такой уж знаток чая, но… но мне нравится.

Старцев улыбнулся.

– На здоровье. Слушаю вас.

– Первая проблема. Меня интересуют законы о находках, кладах и тому подобном.

Старцев кивнул.

– Собственник земли является и собственником найденного на его земле и в земле. Если вы имеете в виду месторождения, жилы, самородки.

– Понятно. А клады?

– С кладом, по-моему, обстоит так же. Но… нет, знаете, я проверю, там есть нюансы. Не хочу давать информацию, в которой не уверен.

Джонатан кивнул, отхлебнул чаю. Капитан, похоже, тоже не спал ночью. Ну, у каждого своя игра.

– Со вторым сложнее, – рано он начинает этот разговор, надо было бы сначала самому поговорить с парнями, при такой передаче они Эркину, Эркин Фредди, Фредди ему, что-то несомненно выпало, но и упускать такой шанс тоже нельзя. – Несколько парней, капитан, хотят открыть массажное заведение. Насколько это реально?

– Массажное заведение?! – Старцев и не пытался скрыть удивления. – Они что же, знают это? Или собираются нанимать? Массажистов.

– Я ещё не говорил с ними, – честно признался Джонатан. – Но, насколько я знаю, они собираются работать сами.

– И они цветные, – улыбнулся Старцев. – Я прав?